— Я не знаю, честное слово, — перебиваю и не даю ему в воспоминаниях развернуться. — Мне действительно нечего сказать. Я не разглядывал пацана, да и мы с ним часто не встречались.

— Я хотел бы провести генетический анализ, Сережа, — Петров спокойно продолжает. — Мне нужно знать, есть ли у нас с ней внук и хоть какая-то отрада и поддержка в неумолимо приближающейся старости. Это много и неправильно? Как считаешь?

— Ваше право, дядя Егор. Но там есть мать. Катя может заартачиться и в позу стать…

— Это я беру на себя, — вклинивается батя, — об этом никому не стоит волноваться. Так что, по рукам?

Какой ты шустрый, папа!

— Угу, — Егор вставляет сигарету в рот, свешивая ее на нижнюю губу, и вместе с этим пожимает руку моему отцу. — Безусловно! Я в деле.

— А что твоя жена? Как она восприняла? Как у нее вообще дела? — похоже, папка проявляет вежливость и учтивость, а я стеклянным взглядом смотрю перед собой, стараясь на гребаную наигранность не отвлекаться.

— Не говорил, Максим. Не стал, не смог, если честно. Вероятно, я просто струсил. После твоего сообщения самостоятельно обдумывал возможное развитие, но ее не стал во все заранее посвящать. Получим результат, тогда и раскроем тайну. Она не очень хорошо себя чувствует, болеет и все еще… Это слишком тяжело, а для жены — эмоционально неподъемно. Она устроила святилище из комнаты сына, в которой он, на самом деле, никогда не жил. Мы переехали туда после его гибели.

— Что врач говорит?

— Депрессия и стойкое нежелание выйти и очнуться. Это горько…

— Простите меня, Егор, — вклиниваюсь в их мрачный разговор.

— Ты ни в чем не виноват, младший Смирнов. Забыл, что было и чем все разрешилось? — с пренебрежением усмехается. — Дело закрыто, там все очевидно, Сергей. Доказано и установлено. Вопросов больше нет, впрочем, как и полноценной жизни.

Если бы! Все и по сей день очень ярко, живо, словно я каждый час прокручиваю кровавым фоном один момент с той лобной крыши.

— Мне нужно Вам кое-что сказать.

— Сергей, не надо, — отец исподлобья полосует меня взглядом. — Не надо. Лишнее.

— Я пытался… Хотел помочь и затащить его. Я… Вы должны знать, у меня акрофобия, — ловлю непонимающий вид Петрова и тут же с дебильной ухмылкой объясняю, — до чертиков высоты боюсь. Наверное, в какую-то минуту я все-таки закрыл глаза, хотя должен был смотреть, но… Не смог. У меня адской каруселью кружилась голова и я потерял на одно мгновение контроль… Это что-то психическое. Отец лучше меня расскажет. Высота и глубина… Я не могу там находиться…

— Макс? — Егор таращится на отца.

— Угу?

— Он ведь служил в пожарной части… Высота! Я думал, что для спасателей…

— Уже нет, Егор. Ничего не вышло, а он не служит, добровольно подал рапорт и снял те новенькие погоны.

— Я очень сожалею. М-м-м! Что я должен сделать или… — не слушая их, заунывно продолжаю свою скучающую песню.

— Серега, хватит, — отец шипит на меня. — Прекращай! Довольно.

— Егор, — резко поднимаюсь и колоссом возвышаюсь над не слишком маленькими мужиками, — я хочу, чтобы Вы знали. Антон специально расцепил наши руки, он выскользнул, — сглатываю, прикрываю веки и на секунду замолкаю, — выскользнул, ушел, упал, уплыл… Специально! — шиплю. — Словно нарочно! Понимаете?

— Сергей, все ведь уже прошло.

— Словно наказал меня! Он хотел, чтобы я всю жизнь смотрел его добровольный финал, как бесконечный, непрекращающийся сон. Это… М-м-м! Неподъемно! Мне тяжело! Я почти каждую ночь вижу один и тот же сон, как он…

Вздрагиваю и отворачиваюсь:

— Если бы можно было все отмотать назад…

Та же ситуация! Абсолютно идентичная! Так и с моей чикой. Я отпустил ее, а надо было держать, но она выскальзывает и расцепляет наши руки. Мне нужен с ней всего лишь один разговор, а вместо этого я сижу с двумя мужиками и рассуждаю о том, как уломать одну чудо-мать сделать генетический анализ на отцовство давно умершего человека. Судьба-злодейка разводит молодых и чересчур живых, а вместо этого воскрешает то, что должно быть мной окончательно забыто.

— Я все понимаю, Сергей. Присядь, пожалуйста, присядь.

— Я хочу Вам заплатить. Слышите? Я готов… Назовите цену.

— Сергей! — отец пытается заткнуть меня. — Замолчи, закрой свой рот! Довольно!

— У меня есть деньги. Вернее, будут в скором времени!

— Его ведь не вернуть, Сергей Смирнов. Не вернуть. И что такое, в сущности, эти деньги? Оставь их себе. Ты молодой, тебе уж точно пригодятся. И потом, сегодня средства есть, а завтра нет. Жалкие хрустящие бумажки. Господи! Почти, как человек…

Мы резко замолкаем, а нашу вынужденную угнетающую и оглушающую тишину разрывает гундосый виброзвонок в районе моего сухого тыла.

— Это у меня, прошу прощения, — смаргиваю и, не глядя, лезу в задний карман своих брюк. — Мне нужно ответить, — оглядываюсь, отыскивая укромный тихий уголок, — возможно, это очень срочно.

— Нет проблем, сынок, — отец отталкивается ногами от пола и с жутким металлическим скрежетом на стуле отползает, освобождая мне на волю путь.

Я резво выметаюсь с опущенной башкой из-за стола и следую по направлению к служебным помещениям:

«Туда нельзя! Куда Вы? Стойте! — Где здесь можно в тишине поговорить? — Вот здесь! — Благодарю!».

— Привет, Серега!

— Леха, что случилось?

— Ну…

О! Начинается херня? Какие-то проблемы? Или это… Женя?

— Говори уже, как есть.

— Мы с Евгенией в моей машине находимся возле основательно закрытых автоматических ворот твоего лесного домика на курьих ножках, который по странному стечению обстоятельств оказался пуст и холоден. Хорошо хоть в моей малышке есть великолепное отопление. Согрею твою кубинку, за бурлящую кровь в ее жилках не переживай. У меня всего один вопрос, мой младший брат Сережа?

— Не тяни, твою мать!

— Есть шанс, что ты сюда вернешься, скажем, в течение тридцати минут?

— Ты с Женькой приехал ко мне домой? А как так вышло? — быстро поднимаю руку и засекаю время.

М-м-м! Какую ерунду сейчас несу! Женя с Лешкой — мне того и надо. Радуйся, «Сережа», и обещай, что доплывешь на зимних плавниках за жалкую пятнашку. Слышу, как старшенький сопит и, обмозговывая ситуацию, изображает сочинение, а наконец состряпав подходящее алиби для нее и для себя, вслух выдает:

— Я ей соврал, Серега.

Иди ты! Да тут все такие же лжецы — ни ты первый, ни я последний. И почему я больше ничему не удивляюсь?

— Это я уже понял, но кое-что, видимо, не рассчитал? Теремок обратной связью не отвечает?

— Я предполагал, что ты на месте. А тут, увы, сплошной мороз, присаживающееся на закат ярко-красное солнце, и гробовая тишина. Лес спит, лед на реке трещит, а адская зима бродяжничает между сосен.

— Так какого черта, Леша, вы с ней там делаете?

— Это долго объяснять. Ты лучше скажи, когда тебя обратно ждать?

— У меня встреча с отцом. Тут еще Петров с ним. Мы…

— Егор дал добро на общение? — наверное, в этот момент у братца вылазят из орбит глаза, но ничего не попишешь — такова, видимо, его судьба.

— Представь себе. Он хочет экспертизу мальчишки Фильченко.

— Значит батя все-таки добился своего. Это же, — он хмыкает и тихонечко присвистывает, — для всех прекрасный шанс.

Прекрасный шанс? Возможно, но немного позже! Что там с моей кубиночкой?

— Думаю, через час буду у вас, Лешка, но никак не меньше. Хотя бы в запланированные шестьдесят минут уложиться. Не околеете? Все есть?

— Настроение у нее, как бы помягче выразиться, не очень. По-видимому, она начинает догонять, что я фактически произвел несанкционированное похищение. Но мы с ней с комфортом поиграем в города, помнишь, как тогда с ребятишками на природе.

Еще бы! Ну, конечно!

Возвращаюсь в общий зал и застаю уже одиноко сидящего за тем же столом батю, подпирающего своими ладонями щетинистый подбородок.

— Ты все? — поднимает на меня свой воспаленный взгляд.

— А где Петров? — осматриваюсь и разыскиваю внезапную пропажу. — Вы поругались, что ли? Опять?