— Да нет. Егор уехал. Похоже, он воодушевился идеей возможного косвенного отцовства.
— Отец, извини меня, но срочно нужно ехать. Там Женя…
— Ты все еще хочешь продать тот дом? — отец скрипит зубами и подбирает пальцы в кулаки.
— С чего ты взял? — ухмыляюсь.
— Ты смело разглагольствовал про пока несуществующие деньги, которые намеревался отвалить Петровым в надежде воскресить их сына. Я, как послушный ученик, сложил два огурца, два помидора и получил…
— Салат? — острю и подмигиваю бате.
— Ты не зарвался, Серый? — по-моему, сейчас отец на взводе. — И у меня всего один вопрос…
— По-моему, ты сформулировал уже два?
— Закрой пасть. Но прежде все-таки ответь: «На хера, Сережа»?
Все очень просто!
— Он чересчур большой для одного простого человека, к тому же я не собираюсь здесь надолго оставаться… Не вижу смысла, да и не с кем.
— Ты, видимо, неисправим! Покойный Композитор действительно накаркал, черт мудреный, словно в воду глядел. Почему, ответь, а? Ну, почему, — отец тихонечко рычит и отключает терпеливый режим «благополучия», — с тобой одни проблемы, Серж?
— Наверное, я больной, отец.
— По-видимому… Точно! Сядь, — подбородком указывает, куда мне следует присесть.
Но!
— Меня ждет Леха, в машине которого…
— Сядь, я сказал. И не устраивай тут показательную бабскую истерику. Женя? Леха? Я? Мать? Возможно, Ольга, Даша, Ксюша? Кто все эти люди для тебя? Для таких, как ты, есть вообще что-либо памятное, родное, близкое, в конце концов, святое?
— У меня есть хорошая квартира.
— Квартира мечущегося из одной бабской постели в другую конченого холостяка? Об этом сейчас ты как бы вспомнил? О той хибаре, в которой перебывало неизмеримое количество случайных проходящих тщедушных телок, шлюх и баб? О той забегаловке, в которой из человеческого уголка есть только кухня, а остальное какая-то дешевая музыкальная студия и траходром, на котором…
Хмыкаю и опускаю голову. Там больше нет кровати, батя! Я раздолбал ее — горькие и неприятные воспоминания об одном событии.
— Что с этой Женей? — с не пойми каких херов вышептывает провокационный вопрос. — Что с девочкой, которую твоя мать старательно пасет и опекает? Вы в отношениях? Серьезно или нет? Хотелось бы узнать.
Он сейчас смеется?
— Ты что-то путаешь отец. О какой Жене идет речь? О той, чьи статьи бездарны и абсолютно не научны? О той Жене, которую мамуля посылала свои спонтанно организовавшиеся дырки в расписании закрывать? Мы сейчас о ней беседуем? Или я что-то путаю?
Отец постукивает кончиками пальцев по столу, словно венгерский чардаш сочиняет — по крайней мере, ритм и темп соответствует национальному танцевальному произведению.
— Вы поругались, да?
— С мамой? Ну что ты! Нет, конечно. У нас с ней теперь на двоих общее серьезное дело. Я думал, что ты в курсе моего триумфального возвращения пусть и не в пожарную часть, но все же на твое любимое ристалище. Мне пора! — последнее выкрикиваю, глядя ему в глаза. — Там мерзнут Лешка с чикой.
— С чикой… С чикой… — отец мечтательно подкатывает глаза. — Маленькая, как всегда, права!
— Пока, батя.
Он вдруг выбрасывает свою руку и хватает меня за дергающуюся кисть:
— Я рад, Серега.
Обалдеть! Похоже, мир сошел с ума с того грандиозного момента моего приземления на родину.
Сколько там на часах? Еще сорок пять минут. Успею — кровь из носа. Мороз крепчает, день убывает быстро, на улице стремительно темнеет, и начинает сыпать острый снег. Пурга! Давлю на газ и стараюсь обогнать стихию.
По-видимому, я автомобильный ас! Мое вынужденное опоздание составляет всего лишь пять минут. Подкатываюсь к припаркованной машине брата. Леха курит рядом, а Женька лбом прочесывает боковое окно и корчит яростные рожицы. Что она сейчас изображает? Мне, сука, страшно! Я боюсь! Она нас с Лехой своим мачете искромсает.
— Привет, — выпрыгиваю и ору через те метры, которые нас с братцем разделяют. — Как дела?
— У меня прекрасно, у нее, извини, братишка, не уверен.
— Как так сложилось?
— Ты не рад? — ухмыляясь, задирает подбородок.
— И все же.
— Она позвонила Оле, моей сообщнице…
Да-да, я помню, что они с ХельСми мотают на двоих один чудаковатый срок! Ладно, хрен с этим, что там дальше?
— … сказала, что забыла здесь какие-то личные вещи. Сильно интересовалась возможно ли их забрать, не посвящая в государственную тайну хозяина особняка. Одалиска мне кивнула, мол, милый, как? Если честно, братец, не задумываясь о последствиях подал знак полного согласия. И вот мы встретились, но…
— Ты думал, что доставишь латиночку ко мне в ручонки, а вышло…
— Ну да, ну да, тут все, как обычно. Ты не рад, что ли? Моргни, рыгни или хлопни радостно в ладоши?
А может быть, от всей души расцеловать Смирнягу? Прищурившись, как будто бы со злостью, рассматриваю не слишком на сейчас смеющуюся морду брата.
— Серый, отомри.
— Я очень рад, — шепчу и перевожу взгляд на злобную кубинку. — Она не отвечала мне и не спешила на контакт, а так… У нас есть шанс все обсудить и разойтись с миром.
— Ты только не переигрывай. Я, кстати, так и не понял, что у вас тогда, в твой день рождения, с ней случилось? Что натворил? Я ведь прав, выставляя в угол виноватых одну высокую и коренастую фигуру?
Ага-ага! Сейчас-сейчас! Так я и сказал!
— Леш, извини, сегодня в дом не приглашаю.
— Да понял я, что третий лишний. Хочу предупредить, — замолкает и ждет, пока я переведу на него свой взгляд, а наконец дождавшись, продолжает, — она легко одета, Серж. Не выгуливай горячую кровинушку на морозе. Угу?
Не отвечаю! А впрочем, как пойдет. Но принуждать не буду.
Подхожу к двери и резко открываю.
— Привет. Как дела, Евгения?
— Мне нужно забрать свои вещи, — негромко произносит.
— Какие? — подаю ей руку и помогаю спрыгнуть с подножки Лешкиной машины.
— Это личное.
— Давай тогда вместе посмотрим и все памятное для тебя поищем, — не отпуская ее руки, веду к своей машине. — Забирайся внутрь, — а повернувшись к Лехе, говорю. — Тебе, наверное, уже пора, любезный. Поздно и стемнело резко.
— Естественно, — мне отдает шутливо честь, а Женьке машет ручкой.
Ну, Лешенька-лазутчик, угодник сладких баб. На месте ХельСми я бы на ночь снимал его долгоиграющие половые батарейки.
Братец заводится и отъезжает, а я спокойно через зеркало провожаю его громадную малышку.
— Ты легко одета, Женя.
— Хочу забрать вещи и успеть к себе домой.
— А что дома будешь делать? У тебя сегодня связь с родителями?
— Пожа-а-а-алу-у-у-у-йста, — скулит, — не мучай.
Раздражаюсь и бью ладонью по рулю!
— Что за черт, Евгения? Я мучаю? Я? Уверена, что инквизитора не перепутала?
Она дергает ручку, а я не успеваю сориентироваться и заблокировать двери. Женька выскакивает наружу и чешет в сторону замерзшей речки. Бегу за ней, как оглашенный, и без конца оглядываюсь на машину. Снег усиливается, а ветер завывает и поет кастрированным дискантом на электропроводах. Звучит, как будто угрожает!
— Женя, стой! — хватаю за локоток и разворачиваю. — Что с тобой? Давай вернемся, зайдем в дом, в тепло. Что происходит? Ты хочешь…
— Давай сейчас просто расстанемся, Сережа, и на этом все. Я не смогу, слышишь. Не получается!
— Простить, забыть? Об этом говоришь?
— Твой долг списать.
— Что-что?
— Я, к сожалению, не как моя мать. Не получается, понимаешь. Каждый раз, как только прикрываю веки, вытягиваюсь и начинаю засыпать, то вижу вас с этой…
— Что с того? — легонько встряхиваю, как куклу.
— Ты совсем не понимаешь? — снисходительно улыбается.
Кривлюсь и дергаю плечами.
— Ты изменил мне, Сергей. Изменил с другой…
— Ложь!
— Пожалуйста…
— Вот справка! — расстегиваю куртку и из внутреннего кармана вытягиваю помятую бумажку. — Ты ведь этого хотела. Пожалуйста, прочти и ознакомься. Нет проблем, я не против. Ну?
