— Да понял я, что не угоден сын.

— Он мне не сын, — рычу, сжимаю руки в кулаки и хмурю брови.

— Полегчало от информации? — отец дергает плечами и упирается ладонями в столешницу. — Ты посмотри, с каким достоинством он это произносит! Ты хоть понимаешь, что такое отцовство? Что такое ответственность, что такое «душа болит, когда ни х. я у твоего ребенка в жизни не выходит»? Я спрашиваю, ты хоть немного осознаешь серьезность сложившейся ситуации? Серый?

— Пап, — кривляюсь и что-то несуразное несу, — только не надо про мораль, про важность, про надежность и поруку — это ведь приходит с возрастом, с тем самым опытом, сыном ошибок трудных, а у меня вся жизнь впереди, я еще не нагулялся, да и возраст определенно детский. Я, похоже, сам ребенок…

— Закрой рот, Сергей! Заткнись, ей-богу! Твои остроты неуместны — знай время и повод! Нашел, чем хвастать!

— Я не виноват, — вскидываю подбородок и раскрываю пошире глаза, становлюсь в защитную стойку и пытаюсь хоть как-то оправдать себя, — мне нечего скрывать и абсолютно уверен в том, что никакого отношения не имею к семимесячному сосунку.

— Еще раз повторить, что я не сомневаюсь, что ты белый голубь мира, что никого, никогда, да ни при каких условиях своей высокоразвитой персоной не терзал? Только вот тебе подкинули этого мальчишку! Именно тебе! А значит…

— Она тупо перепутала. «Сергей», «Сергей»… Да тут бОльшая часть мужской половины города — «Сережи», а меньшая, братец, извини, — «Алеши», есть, правда, еще «Максимы», «Гриши», «Андреи» и немного «Юры» — выбор у девицы небольшой, — подмигиваю братцу. — Пап, закон больших чисел…

— Заткнись, сказал. Твою мать! Что они там делают? Почему так долго?

Не знаю, если честно, но очень сильно надеюсь на сытную кормежку. По крайней мере, наша Ольга — добрая и щедрая душа! Леха, конечно, дергался, как паралитик, пока мама не предложила весьма беспроигрышный вариант — грудное молоко из детского рожка. Оля утвердительно кивнула, а я лишь одними губами безмолвно прошептал «Спасибо, ХельСми, я люблю тебя!».

— Что в той записке, Сергей? — мой рапорт, видимо, еще не до конца зачитан — мы продолжаем. — Какие-нибудь ориентиры, зацепки, знаки, намеки, где нам эту мать искать? Имя или фамилия, например? Адрес? Возможно, телефон родителей…

Ну да, ну да! А еще параметры ее груди, талии и бедер! Она просто скинула ребенка под чужую дверь, а не размещала похабное объявление на гребаном сайте знакомств.

— Родители хотели сдать его в приют… — мгновенно замолкаю — мне не нравится ответный уничтожающий отцовский взгляд.

У него от изумления, нескрываемой ярости выпучиваются глаза и в тонкую линию растягиваются губы; не размыкая их, он злобно, глядя на меня, шипит:

— Ты неразборчив в связях, Серый! Я бы добавил слово «крайне»!

Это тут при чем?

— Возможно!

— Чрезвычайно неразборчив!

— Я этого не отрицаю. Видишь же, согласен или мне еще надо головой кивнуть?

— Сколько ей лет? Твою мать! Восемнадцать хоть есть?

Мне кажется, отца сейчас гипертонический удар хватит.

— Девятнадцать, с крохотной пометкой «мне только лишь двадцатый год».

— В такое верится с трудом! Родители не принимают решения за совершеннолетних — у них самих в наличии права… Врет, по всей видимости!

— Это если они вынужденно финансово не содержат внезапное Смирновское отродье или не являются ее опекунами. Может она с психическими прибамбасами — как раз твой стиль, Сергей! — Лешка вставляет свои пять копеек в наш с батей разговор. — Хотя бы восемнадцать есть — это если дама не сбрехала. А ты, — прищуривается и подмигивает мне, — в этом уверен?

И это, блядь, моя родня! Теперь еще сильнее хочу слинять!

— Без сомнения, Смирняга. Когда с большим трудом натягивал презерватив на свой каменный член, еще раз попросил ее паспорт предъявить. А она, мол, «Да! Да, Сережа!». Ты охуе…

Моментально затыкаюсь на половине гадкого слова, потому что к нам присоединяется мама в компании с желудочно удовлетворенным пацаном. Свят с умилительной лоснящейся от сытости мордашкой сидит у нее на руках, кряхтит, подпрыгивает и пытается сразу всех цепким взглядом охватить — засранец нас, похоже, изучает и, мне кажется, из всей доблестной семейки ему определенно наша мать зашла. Разборчивый сосунок точно знает, на какие кнопки надо нажимать.

— А вот и мы! Да, зайка? — мама поправляет ему слюнявчик, щипает щечку и нежно приглаживает непокорные вихры на затылке. — Мы уже покушали! Довольные и счастливые — нам ведь мало надо, да, малыш? От удовольствия икали и требовали «еще, еще, еще». Очень голодный был! — по-моему, мама слегка сокрушается. — Это совсем не дело! Сережа, Олечка соберет тебе молочные излишки, но это очень скоропортящийся продукт, поэтому только сутки в холодильнике и не более…

— А меня кто-нибудь спросил? Я, блин, против! — а вот и Леха подключился к плану по молочной кухне. — Мам, это неправильно, это как-то омерзительно…

— Алеша, все в порядке. Он даже не прикоснулся к Олиной груди –ни ротиком, ни даже ручками.

Брат кривит рожу и разводит в сторону руки:

— Просто охренеть! Я должен быть спокоен? Моя жена кормит внепланово двоих детей!

Мама степенно продолжает, никого не слушая:

— Мальчишка получил теплый рожок, сразу разобрался что к чему, вцепился в него крепенько и устроил Ксюше младенческий марафон «Кто первый до молочного дна добежит?». Она, кстати, с ним наперегонки лучше кушала, а мальчонка, как настоящий охотник, глаз с нее не спускал — контролировал процесс! Ну надо же! Да, детка? Да, мой сладкий? Молочная сестричка у тебя нечаянно нашлась? — она нюхает его макушку и без конца целует шустро вертящееся существо.

Мама так ярко улыбается, что даже страшно. Не представляю, что с ней будет, когда я представлю результаты экспертизы, в которой будет черным по белому указано, что:

«Увы, Сергей Смирнов — ноль целых ноль десятитысячных процента! Мне очень жаль, но Вы стопудово не отец ему!».

Я рассматриваю ее руки, стальной хваткой вцепившиеся в тело малыша, и отчетливо понимаю, что в этом вопросе наш батя совсем не главный, не полкан, здесь и сейчас все решает только ОНА.

— Мама…

— Да, Сергей.

— Нам нужно вызвать полицию! Услышь меня и пойми, пожалуйста, это ведь неправильно и противозаконно — мы удерживаем чужого ребенка.

— Возможно, он твой сын, — легко парирует и с кажущимся нетерпением ждет следующего моего вопроса.

Да чтоб меня!

— Кто знает, возможно, его уже ищут, места себе не находят? — запускаю ладони в волосы и взъерошиваю свою недокопну. — Вдруг его какая-никакая мать все же самоорганизовалась и пришла в себя. Я ведь не смогу потом доказать, что не похищал, не удерживал, не угрожал и не требовал… Господи! Его ведь наша Оля покормила! Соучастие, как-никак.

— Да, Серенький, ты всех изрядно вымазал в свое…

— Алексей! — отец рявкает и взглядом приказывает старшему заткнуться.

— Как его зовут, сынок? — мама задает простой вопрос.

Устал все время повторять, но все-таки с глубоким выдохом автоматически ей отвечаю:

— Свят, Святослав. Мам, пожалуйста, я прошу…

— Сережа, я ведь ни с чем не спорю, и более того, четко и прекрасно все понимаю. Полиция, социальная служба, дом малютки, казенное молоко, постоянное недоедание, битва за манеж для дневного сна, отсутствие внимания, потом, наверное, строгий детский дом, возможно, семейного типа, долгожданное совершеннолетие и тернистый путь вперед…

— Это чужой ребенок! — останавливаю ее неутешительный сценарий.

— Я ведь не сошла с ума, — спокойно произносит, — не надо мне сейчас здесь нотации читать и разговаривать так, словно я себя не контролирую. Максим!

А вот и первый звоночек прозвучал! Ну, как говорится, понеслась!

— Я предлагаю иной путь решения, — размеренно продолжает.

Это даже интересно, если бы не одно «но». Моя мама — блестящий тактик и дальновидный стратег, она умеет ловко завести отца и, кажется, именно сейчас мы с вами наблюдаем разгон турбины мощностью в несколько сот тысяч мегаватт!