— Буду в семь, — подчеркиваю.
Брат отчаливает с парковочного места и, проезжая мимо меня, негромко, словно издевательски, сигналит. Киваю головой и, моргая фарами, даю понять, что «все пучком», зла не держу, не проклинаю.
— У себя?
— Жень, я не пойму, к чему ты это все ведешь? Да, как обычно, в том классном домике, в лесу. Что такое?
— Хорошо.
— Готовишь мне сюрприз? — начинаю улыбаться.
— До встречи, Серый.
— Жень, Жень, погоди. Ну, пожалуйста, не отключайся. Сюрприз? Да? — сально лыблюсь. — А какой? Это подарок? Ну, скажи, чика, будь человеком!
— Мне уже пора, но тебе понравится. По крайней мере, я на это очень надеюсь. А ты сейчас куда?
А вот и подленький вопрос! «Сереге» на дорожку, на засыпку!
— Зверь, Максим Морозов, крестник матери, друг детства, пасынок Шевцова, предлагает совместное дело. Вот выезжаю с ним обговорить детали. Как думаешь, стоит согласиться или лучше не влезать?
— А что за дело?
— Заинтересовалась? — ковыляя, выползаю на центральную проезжую часть, оглядываюсь по сторонам. — Дать больше информации?
— Если это интересно тебе… Мне хотелось бы знать, Сережа.
— Давай вечером все обсудим.
— Хорошо. Сейчас мне, действительно, пора, Сергей…
Пора! Господи! Какие отношения на расстоянии? Это откровенная ерунда! Глупости, кто говорит, что это однозначно укрепляет пару. Нет, абсолютно не так. Без чики я методично и уверенно схожу с ума. Реально! Я тут одиноким волком вою и основательно дурею… Загниваю и все дела!
— Привет, Сереженька. Сыночек, иди ко мне, тебе, малыш, туда. Давай помогу, детка. Ап! Двигайся к центру на попе. Умничка моя!
Останавливаюсь и открываю дверь перед сукой со щенком, старой знакомой Фильченко Екатериной. Она подсаживает пацана на заднее сидение, расправляет куртку, пристегивает ремень безопасности, снимает капюшон и поправляет модную спортивную шапочку ребенку. Смотрю в зеркало, пытаюсь опознать мальца — хоть черточку, хоть ужимку, родинку, шрам или просто общие параметры и признаки. Не мой! Нет! Не мой! Я чувствую… Сидит, набычившись, как мелкий Свят, и глазенками стреляет на меня, маленький ублюдок:
«Ты ли тот ебучий гад, что мою мамку обрюхатил? — Это вряд ли, сопляк. Твоей любимой мамке засадил по самые яйца всего лишь раз и то по пьяни. — Она совсем не нравилась тебе? Зачем же ты полез? — Закрой рот, сосунок проклятый! Р-р-р-р! Женя, Женя, где ты? Где ты, чика, когда так сильно мне нужна? Я тут взорвусь от гнева! — Ты маму не любил? — Замолчи! — Не любил, но меня ей сделал! — Закрой рот, сопляк, а то сейчас пойдешь пешком. — Папа…».
Его мамаша, прикрыв заднюю дверь машины, забирается ко мне, вперед, на соседнее пассажирское. На место моей Жени! Нет! Этого точняк не будет!
— Ты перепутала билеты, Катерина, — шиплю, не глядя на нее. — Твое место там, — киваю головой назад, — рядом с твоим сыном.
— Сережа, пожалуйста, — скулит побитой шавкой. — Это как-то, — оглядывается по сторонам, — тут очень холодно, на улице мороз, а ты держишь меня на слишком свежем воздухе. Можно я сяду рядом с тобой? Ты очень жесток.
Вот же долбаная мразь! Хитрющее отребье! Отворачиваюсь от нее, рассматриваю заоконный пейзаж в свое закрытое боковое окно.
— Нет времени разглагольствовать. Садись, твою мать, и поехали.
Охая, вздыхая, забирается в салон и неуверенно пристегивается, без конца с дебильными словами поворачиваясь к сыну:
— Детка, это Сережа, он твой… Он твой… Кто? Господи! Я…
— Простой водитель, который согласился отвезти вас с мамой в больницу, — насупившись, смотрю на пацана через зеркало заднего вида. — Не смей! — шиплю его матери куда-то в сторону, словно стерву не замечаю. — Я ему никто, пока не будет медицинского подтверждения.
— Прости, прости, прости, я забыла. Сережа?
— Что?
— А какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
— Еще только десять часов утра, грешно задумываться о чем-то праздном. И потом, все уже до конца месяца расписано.
— Я подумала, что мы могли бы все вместе сходить куда-нибудь.
— Без меня, пожалуйста. Дерзайте!
— У тебя ведь скоро день рождения.
— И? Хоть убей меня, но я не вижу связи с вечером.
— Просто погулять, вместе. С сыном…
Отъезжаю от тротуара, вливаюсь в транспортный поток, а дальше молча следую, изредка поглядывая на мальчишку, в пункт долбаного назначения.
— Как у тебя дела? — Фильченко, уставившись на скрюченные пальцы, начинает свою душевную интеллигентную беседу.
— Нормально. Катя, если ты не против, то давай доедем в лабораторию в сверхнейтральной тишине? — тянусь рукой к дисплею управления стереосистемой и тут же получаю встречное движение пальцами своей вынужденной пассажирки.
— Прости-прости. Я подумала, что ты хотел взять меня за руку…
— Против музыки никто не возражает?
Мальчишка, немного улыбнувшись, отрицательно качает головой.
— Что предпочитаешь, Серый? — кокетливо подмигиваю ребенку в зеркало.
Он дергает плечами — это, видимо, «не знаю». Кто, в конце концов, из нас отец — сделай выбор за своего ребенка? Притормаживая на очередном светофоре, замечаю, что пацан внимательно следит за мной. За руками, за каждым вынужденным движением, и даже за отстукиванием пальцем ритма по рулю. Он меня как будто изучает и запоминает?
— Как успехи в школе? — пока дожидаюсь разрешающий движение зеленый цвет, задаю стандартные вопросы сильно утепленному ребенку. — В машине хорошо? Тепло и даже немного жарко? Сергей?
Он кивает.
— Разденься! — командую, как будто отдаю родительский приказ.
Катя, переглянувшись со мной, поворачивается к ребенку:
— Да, сыночек, сними шапочку и расстегни замок, но курточку не стягивай.
— Заканчивай сюсюкать с ним, — шиплю, когда она снова возвращается на свое место. — Я прекрасно помню, как ты рычала на него, на дерганого четырехлетку, еще там в Манчестере. Играть сейчас не надо, Катя. Ты великолепная актриса. Тогда, десять лет назад, ты это почти по-оскаровски подтвердила, как кричала и доказывала с пеной у рта, как я придавливал ногами руки дергающегося Антона. Ты хотела закопать мен тогда, а сейчас что поменялось?
— Сережа…
— Давай так, Фильченко. Сергей Максимович для тебя и всех посторонних, пока не станет ясно, — замолкаю и выбираю подходящую формулировку, — кто здесь есть кто. Вопросы?
— Прости меня.
— Уже забыто, но играть в дружественную пару с прекрасным прошлым и возможным будущем, как по мне, слишком поздновато. Я не прав? Ты не находишь?
— У нас есть сын.
— Ошибка!
— Смирнов! — шипит.
— Еще раз повторить? Наш общий сын — знатнейшая ошибка, но ничего не поделать, если это правда, ребенок и только он, наверное, все же стоит подчеркнуть, получит всю необходимую финансовую помощь, но не так, как было раньше, а по закону, через установленные инстанции и юридические формы. Более того, у него будет доверительный фонд, — она выпучивает глаза, а я монотонно продолжаю, — исключительно его. Полноценные права получит по случаю своего совершеннолетия, но не раньше — тут без дополнительных условий. Тебе, Фильченко, туда хода не будет, кем бы ты себя не назначила — одинокой матерью, представителем несовершеннолетнего истца, королевой-матерью или даже регентшей. Это все его! D’you understand, bitch?
— Что? — она смаргивает набежавшую слезу. — Что ты сказал? Я… — сглатывает громко и пошловато всхлипывает. — Шлюха? Ты…
— Тшш, тишина. У нас маленький ребенок в машине, — заезжаю на парковку, — к тому же мы уже приехали. Одевай мальчишку. Я покурю вон там. А вы идите с ним внутрь и договаривайтесь о встрече с ватной палкой. Подойду немного позже.
— Сережа, ты говорил тогда, что…
Я ошибался, Фильченко! Не любовь! Нет-нет! Там была, скорее, похоть, ничтожная жажда обладать. Мне был скучный надоевший двадцать первый год — кровь играла, а ты передо мной хвостом виляла:
«Антон, Антон… Я так устала от него, Сергей! Поцеловать не хочешь? — Хочу! — Целуй, чего ждешь? Особого разрешения? Вундеркинд чудной! Неужели правда школу окончил в пятнадцать лет? Мелковат для института! — Я там не учусь, Кать. Уже все — диплом давно в кармане! Я служу в пожарной части, диссертацию пишу — это уже по другой, научной части! — Охренеть! Правда? А я тебе нравлюсь, Сергей?».
