— Это возраст, детка, — не найдя во мне союзника, на ходу импровизирует. — Уже много лет на белом свете — слишком зажилась, и потом… Обстановка — нервы! Нервы — обстановка! Замкнутый жизненный круг! Расскажи лучше, что вы мальчику подарите?
— У него скоро крестины, бабушка. Собрали серебряное приданое маленькому жениху. И, конечно же, игрушки. Все яркое — для двенадцатимесячного мальчишки в самый раз.
— Крестины? А кто планируется на эту роль?
— Друзья настоящего отца, — встреваю в разговор.
— А-а-а! — по-моему, Тамара внучку не слушает вообще. Она то и дело посматривает на меня, потом зачем-то на мои руки, потом с тоской в глаза, потом на Женьку переводит взгляд. Старый человек! Что с нее взять?
Освободившись от предметов первой необходимости и продуктовых наборов для старенькой чикуиты, с чистой душой и вольными руками устремляемся в новомодный детский ресторан.
— Чего только не придумают, чика! Питейное заведение, — осекаюсь, замечая Женькин выпученный взгляд, — по молочку, чикуита, по молочку. Так вот… Бутылочная для детей! Я в шоке!
Жду зеленого сигнала светофора и ответной чикуитинской реплики. Не слышу! Ее, похоже, нет! Она обдумывает свой ответ?
— Мир не стоит на месте, Серый.
«Серый»? Размахивает этим блатным именем, как красной тряпкой перед носом у возбужденного быка. На похотливые шалости подзуживает агрессивно настроенного мужика и завлекает татя в сети. Ловит, чика, «Серого», как проходимца, на живца.
— Ты опять?
— М? — поворачивается ко мне. — Что я сказала?
— Провоцируешь, Евгения, — включаю поворотник и медленно захожу направо. — Провоцируешь и ждешь?
— Провоцирую? Жду? Сережа, что ты имеешь в виду?
— Имя — «Серый»? — быстро подмигиваю и тут же взглядом на дорогу возвращаюсь. — Чего-то хочешь? Быстрого и сладкого?
— Сергей! — недоумевает. — Мы едем в гости, нас уже ждут твой брат, Олечка, две племянницы, Святик, второй Сергей, а ты…
— У меня проблемы, Женя? — одну руку опускаю ей на расслабленное колено и с нажимом провожу, двигаясь по бедру наверх. — Чику надо успокоить? Она волнуется и неадекватничает или она заигрывает и просит ласку?
Следит за пошлым действом и свои ручки прижимает к животу. Ни к чему не прикасается, но потихоньку млеет, украдкой закатывая глазки.
— Я спокойна, — заикается, — была… до той поры… пока…
— Как насчет вечера, Евгения? После? Вдвоем? Всю ночь? Без маминой науки? Секс, секс, секс… А-а-а! О-о-о! У-у-у! М-м-м! И-и-и-и-и-и-и…
— Сережа! — вцепляется мне в руку, сжимающую «треугольник адской страсти». — Хватит! Что ты делаешь? Перестань!
— К тебе? Ко мне? Там, правда, только на пол, — пытаюсь отпихнуть мерзавку. — Ответь, пожалуйста, зараза.
Выжимаю мягко тормоз и глушу мотор.
— Иди сюда, — отщелкиваю ее ремень. — Быстро-быстро, Женя!
— М-м-м, — растопыривается каблучками, а попой упирается в дверь. — М-м-м. Нет, нет, нет! Сережа!
— Погрей меня, — настойчиво тяну ее на себя. — Чика! — рявкаю. — Кому сказал, иди сюда!
— Сергей! — тихо и спокойно отвечает.
— Мне предстоит вечер сюсюканья с детишками, а ты не дашь аванс, никак не рассчитаешь обреченного на смерть бойца?
— Потерпишь.
— А потом? — скулю и строю глазки.
— Посмотрим на твое поведение.
Что-что? Вот я мягкотелый человек! Избаловал ее! Секс терпеливо жду! С каких-таких делов? Охренеть!
— Братец, кажется, уже приехал. Машину вижу. Свой бабский выводок привез, — снимаю телефон со стойки, оглядываюсь назад, вытягиваю приготовленную сумку. — Пушистого хрена, — быстро затыкаюсь, — то есть медведя, белого арктического зверя, на себя возьмешь?
В мое обосранное детство таких анимационных заведений не было. Дни рождения справляли дома с огромным количеством приблудившихся гостей: Шевцовы с тройным пометом — два слишком борзых и одна интеллигентная коза; Прохоров с хрустальным вечно шмыгающим носом экземпляром; да пацаны, рубашечки-ребята, — мои соседи по горшкам из детских ведомственных садиков; и, конечно, Леха — старший брат. Торт, игры, веселые и по-мефистофельски ржущие родители, разбитые коленки, зеленые носы, вывихнутые локти-плечи, а здесь…
— Клоуны? Детям это интересно? Пиздец! Умопомрачение! Херня! Полнейшая… Х…
Ловлю гневливый взгляд!
— Прости-прости, я виноват, но…
— Там дети, Сергей. Держи свой речевой поток на месте.
Слушаю и, как дебильчик-простофиля, корчу рожи. Женька, прищурившись, удобно перехватив гигантского медведя, похоже решила засандалить оплеуху в мой игривый глаз.
Отклоняюсь! Есть! Есть! Промазала кубинка!
— Чика! Ночь длинна, а за это, — присвистываю и с оглядкой по сторонам пахом планируемую экзекуцию изображаю, — фить-фить! У-и-и-и! Хочу-хочу! Yeah! Yeah! Uhhh… А-а-а! — с однозначным предупреждением выставляю указательный палец стерве в нос. — Не смей! Цыц, тигрица!
Краснеет, мнется, стесняется и замолкает.
— Жень, я ведь сейчас взорвусь! А стриптизерши будут? Я серьезно спрашиваю — больной вопрос, чикуита. От твоей дрессуры нижний ярус оху… офигительно болит. Посмотри на мою походку. Я кастрат! Ты террористка…
— Сережа, перестань.
— Я вот даже налик приготовил для закладывания сучечкам в трусы! — шамкаю и шаркаю за ней. — Скукотища! Ни драйва, ни рейва, ни кайфа. Куда? Зачем? Кому? Кто? Я вам на хрена? Я скучный дряхлый дед… Смирнов Серега! М-м-м! Замолчи, тунец, и потерпи. Ты все сможешь! Женя нам пообещала! Пи-пи, пи-пи, пи-пи!
— Тунец? — малышка оборачивается.
— Моя ручная рыбка. Как тебе?
— Фи! Не скули, Сережа. Это маленькие дети. Предвкушай и немного потерпи! Не знаю, воду в своем, — указывает подмигивающим взглядом, — аквариуме смени.
Воодушевляюсь, да уж — это я смогу! Но все-таки, во что я превратился? В обрюзгшего жирдяя и жалкого мяукающего слизняка!
Веселая компания чудесно отмечает праздник. Святослав в небесно голубом костюме-тройке тянет ручки, крутит ножки и мило, но топорно, строит глазки Ксюшке, которая с подмигиванием улыбается жгучему брутальному, по-моему, двухлетнему брюнету за соседним праздничным столом. Вот так на мелкие осколки разбиваются мужские нежные сердца, так и не успев как следует собраться в кучу! Эх, глупые ребята! Не дорожите тишиной, свободой и благоразумием! Захомутают бабы вас, как вечно голодных ждущих ласки псов. Вот и вся любовь, чертята!
— Сергей, спасибо, что пришли, — родной папаша в специально отведенном месте прикуривает сигарету, глубоко затягивается и в сторону через две ноздри сочно выпускает дым. — Спасибо тебе за все, что ты сделал для моего сынишки! Это огромный, неоплатный долг. Не знаю, что мне следует сказать, как отблагодарить или что-нибудь пообещать, в чем, может быть, поклясться, чтобы расплатиться с вами, парни.
Лешка хмыкает и стряхивает пепел, а я, прищурив один глаз, смотрю на новоиспеченного батю:
— Не за что, Сергей. Не надо никакой нам благодарности. У Свята все нормально? Он доволен? Строит своего отца?
— Потихоньку. Справляемся. И привыкаем жить без мамы…
Он замолкает, опускает взгляд и дергает ногой:
— Алина — не плохая девочка. Была! Кто бы что бы ни говорил о ней! Она не гулящая, нет-нет, скорее, наоборот. У нас с ней так глупо вышло, но в этом один лишь я целиком и полностью виноват. Ушел в армию, потом вдруг подписал контракт, потом незатыкающаяся жажда денег, мощный и стабильный заработок, кто мог подумать, что она устроит тут такое психологическое шапито.
— Не переживай, — старший закладывает в угол рта сигарету и сильно, со шлепком, бьет по плечам сосунка. — Я тут что подумал, Сергей. Детвора сдружилась, им неплохо вместе, у меня огромный дом. Приходите в гости, на лето есть такое себе загородное бунгало. Там чистый воздух, мелкое и теплое, словно под заказ для ребятишек, море…
О! Смирнягу знатно повело! Только ты еще не начинай! Ухмыляясь, затягиваюсь плотно несколько раз и поворачиваюсь к «рюмочному» заведению. Внимательно рассматриваю затемненные огромные окна — хохочущая Женька со Святом на коленках, ХельСми со сведенными на нос глазищами, Ксюшка с вечным рожком и широко распахнутым дырявым ртом, моя Дашуля, танцующая в центре над ярким диско-шаром, и… Блядь! Сука! Что? Какого хрена ей тут надо! Приперлась тварь на детский праздник? Другого времени не нашла? Р-р-р-р-р! Удавлю эту мерзкую гадюку!
