— Сладенькая, что ты хотела? — ору прямо ей в лицо.

— Ты дымишься, похоже, очень сильно тлеешь! — она смешно отмахивается от меня руками и прижимает их к своим ушам. — Громкость убавь, — кривляется, жестикулирует и кричит. — Горишь, говорю. Сережа! Пожар!

Стягиваю наушники и быстро сбрасываю на пол окурок сигареты, упавший на домашние штаны — топчу ногой, а обугленную дырку на одежде ногтем с прикладыванием силы растираю:

— Твою мать! Чуть не погиб. Если бы не ты, то отпевали бы уже меня.

— Кто звонил? — кивком головы указывает на входную дверь. — Доставка или адресом ошиблись?

— Лиз, никто. С чего ты взяла? Что там со временем? — потягиваясь, ей подмигиваю. — Иди-ка ко мне.

— Половина десятого, Сережа. Пора вставать! Как погляжу, ты от меня ушел, а тут заснул. Если честно, то я слегка оскорблена, обижена и очень сильно обеспокоена.

— Зайка, ну-ну! Ты у меня, как всемирная организация по тем правам, которые, как известно, совсем не для простого человека.

— Все сказал? Желчь выпустил, брызнул ядом? — скрещивает руки на груди и злобно шлепает по полу босой ногой. — Язва желудка! Сережа — острый язычок!

— Малыш, не злись, — подтягиваю за хвост банной тоги и усаживаю сладенькую к себе на бедра. — Раздвинь-раздвинь. Ух, свеженькая? — носом прохожусь по шейке и губами прихватываю влажные скулы. — Чистенькая? Сочная… А что не так? С чем не согласна?

— Я повторяю, а значит, мне точно не показалось. Сережа, тебе звонили в дверь, — выворачивается и отчаянно пытается на придуманном сюжете сосредоточить меня, но я не поддаюсь.

— С чего ты взяла? Все мирно — без звонков в чужие двери. Забожусь хоть на кресте! — кусаю ароматный подбородок и вылизываю ей горло, бесстыдно причмокиваю и жадно всасываю — по-скотски клеймлю. — Никто никуда сегодня не звонил. Даже телефон молчал.

— Я пошла в душ, там разделась…

— М-м-м, не останавливайся, продолжай, — неспешно разворачиваю свой «подарок», пока она усиленно работает словесно ртом.

— … услышала звонок, но была уже голая.

— Да ты что? Так надо было выйти, открыть дверь, и я бы подключился к вам… ЖМЖ — полный порядок! МЖМ — ну, сначала навалял, а потом заставил бы смотреть на нас!

— … я приоткрыла дверь, и громко крикнула «Сергей»! Но ты, засранец, не отвечал.

Как глухонемой показываю ей, что, видимо, в тот ключевой момент был недоступен и немного занят:

— Да-да. Теперь я понимаю, что ты был в своих басах. Когда, кстати, выступление?

— Завтра, поздно вечером. Придешь?

— Не знаю. Три курсача — ни за один еще не села. Скоро ведь защита и еще диплом писать.

— Что за предметы? Тема кирпича какая?

— Тебе не все ли равно?

— Я могу с этим помочь — без труда, легко и просто, как два пальца, а ты тогда, за все, что я наделаю, почтишь своим присутствием мое крутое выступление.

— Сереж…

— Ладно-ладно, Элизабет. Что дальше?

— Все! — она забирает из моих сжавшихся ладоней кончики полотенца и заново укутывается с тугим узлом на груди. — Лучше скажи, что мы будем завтракать, любимый?

— Любимый? — удивленно вскидываю одну бровь.

— Ну ты ведь любил меня сегодня, — дует губы и делает недовольное лицо, — жестко, яростно, но я тебя все равно люблю! Вопреки всему! А, значит, ты в отместку должен щедро и питательно искупить свою вину.

— Связи вообще не вижу, но понимаю, что ты нагло предлагаешь мне еще и завтрак приготовить? — кислю свое лицо. — Лиз, ей-богу, ты же женщина.

— Ну, не умею. Это мне не дано. Что такого-то?

Да уж! Есть у Елизаветы все-таки один величественный ген — она абсолютно не умеет хозяйничать на кухне. Все на доставках, китайских полуфабрикатах, суши и пиццАх.

— Ладно уж, — целую в губы, — накормлю. Бесплатно! В последний раз.

— Я отработаю.

Не сомневаюсь, детка! В этом я уверен на все сто!

Поднимаемся и неспешно шаркаем вдвоем на кухню, при этом играем и толкаем друг друга бедрами:

— Сережка, перестань.

Как-то неспокойно мне, сам не понимаю, с чего бы весь мороз и долбаная слякоть на душе! Резко останавливаюсь перед входной дверью и осторожно придерживаю ее за руку:

— Иди в кухню, сладенькая. Я быстро выгляну и к тебе там присоединюсь…

— Сереж, ты думаешь…

— Ничего не думаю, просто хочу проверить, что лампочка горит и в коридоре нет кошачьих драк. Иди на кухню, я подойду через одну минуту.

Лиза пятится задом, а я моргаю и выставляю перед собою руки со скрюченными пальцами:

— Не поспешишь — догоню и, как жирненькую неповоротливую индейку, растерзаю. Р-р-р-р-р!

Она взвизгивает и шустро улепетывает в нужном направлении. Делаю пару выдохов, прикрываю глаза — сильно-сильно зажмуриваюсь, а потом резко раскрываю:

«Что там может быть? Дохлая кошка, окровавленные стрелы, гнилая голова, разрытый Егором топор войны или проценты по депозиту?».

Отсюда надо уезжать… Мне надо уезжать!

Распахиваю резко дверь и… Там, слава Богу, никого! Отлегло немного, отпустило сердце и расслабило колени. Все классно — новый день, как девственное полотно… Если бы не одно «но»… Что «это»?

— Блядь!

Что за на фиг? Что за хрень? Не верю! Каменный век, Средневековье, суровая инквизиция, новый бабский Ренессанс? У порога в мою квартиру стоит детская переноска бело-голубого цвета, а там внутри, по-моему, «живой котенок» шурудит.

— Что случилось, Сереженька? Ай! Маленький ребеночек? Чей? Чей? Господи! Подкинули! Бедненький малыш! Бози-Бози…

Да, похоже, Лиза тоже «это» видит!

— Вызывай полицию, — шиплю и пытаюсь отодвинуть носком своей ноги ненужный «агрегат».

— Что ты делаешь? — она отталкивает меня и присаживается на корточки рядом с импровизированной «детской постелькой». — Господи, смешной какой! Смотри, как он забавно жует ручонку. Кушать хочешь? Да? Нямки? Ах ты ж забавный малышок!

Ценное наблюдение! Что за дела?

— Лиза, вызывай полицию и зайди в квартиру. Убери руки, оставь это все. Я прошу тебя…

Да! Видимо, у женщин стойкая тяга ко всему скулящему и ноющему — она вытягивает живое содержимое, и «оно» тут же начинает о своем присутствии во всю горлянку заявлять.

А что за бабский новый взгляд? Уничтожающий, испепеляющий, ненавидящий? Что, блядь, не так? Закатываю глаза и сжимаю ладони в кулаки. Твою мать! Твою мать!

— Сережа, возьми, пожалуйста, колыбельку и закрой дверь.

— Слушаюсь, мой генерал.

Вызову полицию, службу по детскому спасению или как она там называется… Кого еще? МЧС? Отец прям с пенсии прикатит! Да уж ловко завернул, ничего не скажешь — молодец! А может быть, психушку для Лизон? Чего ее так торкнул чужой орущий благим матом маленький ребенок?

Элизабет качает «это» уже минут сорок, с гребаным вдохновением, смешным нытьем и без остановки, а я вот жопой по-прежнему подпираю входную дверь. Не хочу на кухню заходить — зайду и натворю непоправимое, и аппетит, как это ни странно, запросто мозги мои покинул.

— Сережа? — тихонечко зовет. — Сережа, подойди к нам на минутку…

Да уж! На минутку! Громко выдыхаю и рычу:

— Что?

— Помоги, пожалуйста. Мне кажется, ему нужно…

— Я, блядь, не желаю этого вообще знать. «Ему нужно», «я хочу», а ты, «Сережа, помоги, подержи и приголубь». На хрен! Вон из лексикона! Стерилизованные бутылки, грязные подгузники, обкаканные задницы, рыготина-блевотина — вся эта х. ета совсем не для меня! — резко замолкаю, а потом вдруг вспышка-озарение — мой любимый адский брат. — Я убью его, — грубо наступаю на девчонку с кладью. — Я убью его… Ну, хитровырубанная мразь…

— Ты… — она поворачивается ко мне спиной и, как отчаянная революционерка, своим щуплым телом прикрывает малыша. — Сереженька, не пугай.

— Сука, Леха! Долбаные розыгрыши! Детский сад! Это ведь Ксюха! Ксюха же! Как я сразу не просек. Ну, родная старшенькая гнида! Поверни ее, хочу взглянуть! Что он хочет? Что ему надо?

Разворачиваюсь и шурую в комнату за своим мобильным телефоном — будет ему сейчас «на х. й брата ушатаю».