— Не звонил, Лизон, не звоню, и даже, сладенькая, не собираюсь этого делать. В какую-то из недавно канувших в небытие суббот ты весьма четко обрисовала свою позицию относительно наших возможных отношений. Я принял к сведению твое особое мнение и все усек! Не дурак — в долбаных повторах не нуждаюсь. Ты вот, видимо, забыла! Тебе напомнить?
Она подозрительно молчит и начинает смачивать глаза:
— Не надо этого, — указываю пальцем попеременно то на одно ее веко, то на другое, — никогда не помогало, а со мной вся эта херня действует наоборот. Не работает ваша бабская система! Я, сука, зверею и, вообще, перестаю себя контролировать, могу и не рассчитать с речью и обидеть невзначай. Поэтому заканчивай, золотко, и не нагнетай. Вопросы?
— Сереж, ты разговариваешь…
Что-то, блин, она меня достала!
— Что ты хотела, Лиззи? Говори и кончим этот задушевный разговор.
— А тот маленький мальчик все еще с тобой?
Ухмыляюсь и отхожу от нее подальше — упираюсь спиной в противоположную стену и перекрещиваю ноги:
— Да, со мной.
— Он твой? — шепчет и опускает взгляд. — Ты сделал тест, как обещал?
— Безусловно, детка. И нет, сладенькая, Святослав не мой.
Твою мать! Сучка облегченно выдыхает:
— Значит, все решилось само собой.
— Вполне, Лиза. Неожиданно и так эффектно. Все?
— А это кто? — кивает подбородком на хохочущую Снежану. — Она ведь с тобой?
— Мой менеджер — Снежа, Снежок, Снежик, Снеговичок, Снежана. Красивая, правда? — паскудно вру и совершенно не краснею. — Сейчас поделим гонорар и пойдем отпразднуем в «БишО». Потом гостиница, естественно, секс, душ, бессонная ночь, шампанское, клубника, шоколад, еще раз секс… У Снежки двое детей и слабенький на передок муженек. В прямом смысле, понимаешь? — корчу рожу — выстраиваю солидарное несчастье на лице. — Импотент, тот самый человек-мотыль! Знаешь, кто это такой?
Отрицательно качает головой. Ну, само собой! Детский возраст у ребенка!
— Раз, два, три, четыре, пять — начинаю мотылять, — изображаю обозначенное действие возле своей ширинки. — Дошло?
— А-а-а! — чтобы все же в грязь лицом не ударить, что-то Лизонька пытается понять.
— А я ей по доброте душевной помогаю. Ей очень нужно — у Снежи сверхсекретная и нервная работа. Ведь я великий и ужасный «СМС»! Еще какие вопросы?
— Вы вместе с этой теткой? Ты с ней спишь?
Надоело! Отталкиваюсь задом, подхожу к ней ближе, аккуратно заправляю овечью золотую прядку за крохотное ушко и прикасаюсь к кончику маленького веснушчатого носа:
— Прощай, Элизабет.
Ох! Это что еще значит? Лиза прикасается ладонью к моему паху — четко метит стерва, даже больно! С нажимом проводит снизу вверх, а затем несколько раз сжимает член и яйца — дышу, как загнанный жеребец, и из носа искры с паром выпускаю:
— Лиз, — шепчу, склонившись к ней, на ухо, — у тебя гордость-то есть?
— Сережа, — скулит и убыстряет равномерные движения, — Сереженька, милый, пожалуйста…
— А как с достоинством, малыш? — мне очень трудно говорить — все, как в молочном тумане, но я усердно вывожу. — Я ведь не хочу тебя, не видел столько времени, и не страдал. Понимаешь? Не страдал! Я ни разу не вспомнил о тебе. Ни одного гребаного раза, Лиза. Остановись! Что же ты делаешь?
— Ты был обижен, — не прекращая своих движений, она поднимается на носочки и касается зубами проколотой мочки моего уха. — Ты злился, обдумывал свою месть. Вот нашел какую-то несвежую телку, решил мне отомстить, хотел заставить ревновать… Я ревную, Сереженька! Очень! Слышишь…
Я сейчас взорвусь! Она так классно все это делает, что я…
«Лечу! Лечу! Лечу! Какое великолепие, какая красота, блаженство! Сергей, смотри! Тут же весь город, как на раскрытой ладони! — Женя, пожалуйста, спустись оттуда, оторвись от перил и подойди ко мне! — Хорошо, иду…».
— Убери руку, — ловлю блуждающую кисть уже в районе пряжки, практически за поясом своих штанов, сильно сжимаю тоненькие пальцы и выкручиваю слабенький сустав — Лиза хнычет и пищит, начинает строить недотрогу, а я с неприкрытой яростью хриплю в ее лицо. — Мы расстались, Елизавета! Полностью! Р-р-р! Окончательно и бесповоротно! Ты четко продемонстрировала свою позицию в отношении возможных детей от меня.
— Но он ведь не твой, значит…
Боже мой, мне действительно смешно!
— Да похрен, сладенькая! — теперь ей пошло улыбаюсь. — Мой — не мой! У нас-то все равно… Конец! Ничего не будет больше. Я, как говорит мой отец, злопамятный гнилой мужик, Лиз! Знаешь, что это означает? Процитировать определение?
— Сережа…
— Я ведь не закончил! — рявкаю и тут же убавляю звук. — То, что ты сейчас здесь пытаешься со мной сделать, больше не работает, Лизон. Понимаешь? Не возбуждает и не заставляет дергаться и что-то плотское предпринимать. Ты меня, вообще, не стимулируешь, сладенькая, не трогаешь, не заводишь! Тут, скорее даже, все наоборот. Я бы врезал, если бы ты осмелилась на что-то большее…
Она усиленно мотает головой:
— Нет, нет, нет! Не верю, не верю… Сереженька! Ты специально так говоришь, чтобы меня обидеть или за тот случай наказать. Я все-все поняла. Пожалуйста, Сережа…
— Брысь! — рычу в ее лицо.
— Ты что?
— Все, детка, кончено! — отхожу подальше, почесываю затылок, а затем потягиваюсь, прокручиваю кулаки и наигранно зеваю. — А-а-ах! Так тебе доступно? Понятно? Между нами больше ничего нет и однозначно не будет. Все!
Одергиваю джинсы — устанавливаю член на место, морщусь и кривляюсь от недополученного кайфа. Похоже, на хрен лопну, спермотоксикоз схвачу, охромею и на любовном фронте заживо сгнию. Но живым и бодрым, эрегированным, в полном обмундировании этой девочке не сдамся! Не сдамся — шиш с маслом, ни хренульки не получит! Не сдамся — не по ее зубам «Сережка»! Обиженный злопамятный мужик, да-да, батя, та самая вечно сплетничающая баба — что у того, что у той личной жизни, сука, нет! И похрен с этим — не в сексе счастье, а в полнокровном истинном желании! Быстренько рассматриваю до каждой черточки и мушки известное мне тело — нет-нет, эту точно не хочу!
— А если я скажу, что беременна? Сережа? — исподлобья смотрит.
— На здоровье, сладенькая. Поздравляю! Кто отец?
— Ты что, Сергей??? — таращится на меня и, по-моему, слегка растачивает ногти.
— Я не планирую иметь детей от такой, как ты. А что такое, Лиззи? Какой такой? Это тебя сейчас интересует? Ну, наверное, очень несерьезной, незрелой, слишком юной, я бы сказал, такой себе скоропортящейся нимфетки, которая никак с семиотикой и постмодернизмом не разберется. Это же тяжкий грех, малыш! Совсем-совсем не чувствуешь разницы? Так тяжело идет? Хочешь мой совет?
Она быстро кивает головой, как марионеточный болванчик:
— Умберто Эко почитай. Думаю, тебе поможет или, по крайней мере, получишь эстетическое удовлетворение! Только, сладенькая, читай внимательно, с энциклопедическим и философским словарем. Все! Друзья заждались, по-моему, мне уже пора. Не смею тебя задерживать. Пока!
Лиза сжимает ручонки и отворачивается от меня — забивается, как наказанная девочка, в угол, утыкается лбом в стык и начинает жалобно скулить. Вот же маленькая дрянь!
— Лиз, давай, наверное, не будем хныкать и рычать, скулить и горько плакать, и обойдемся без дебильненьких наигранных истерик. Заканчивай эмоционально фонтанировать — мне много лет, малыш, такое, увы, уже не действует на медикаментозно обработанную психику обкуренного социопата! К тому же, у тебя плохая техника и топорное мастерство, откровенная фальш, скупая наигранность, долбанная лживость. Ты не та, понимаешь? Не та, да и я для тебя, по-видимому, не тот. Тяжелый характер, конченые привычки, устоявшийся неадекватный образ жизни, плюс семимесячный чужой малыш. Мы разные с тобой! Пойми, пожалуйста. С иных планет, скорее всего, даже временем не совпадаем — так, совершенно случайно, на пересадочных пересеклись. Ты слишком девственная, чистая, жизнью не калеченная…
Она вздрагивает и вполоборота уточняет:
