— Иди сюда, детка. Хочу тебя…

Жена разворачивается и мягким шагом, на ходу скидывая свой тоненький халатик, приближается ко мне, раскинувшемуся на кровати, как на жертвенном кресте.

— Ты очень стройная, жена. Это даже слишком, дочурка жадничает и вытирает губками тебя, — слежу за каждым движением, которое кубиночка щедро демонстрирует.

Всё отрицая, всю ту ересь, что я только что на долбаных эмоциях сказал, Женя обводит пальчиками немного потемневшие и увеличившиеся в размерах ареолы, затем зажимает соски и слегка оттягивает, а я, как слизнячок, стекаю по кровати вниз и на пол сбрасываю махровое одеяло, которым с не пойми каких хренов предусмотрительно прикрыл себя.

— Сережа, — шепчет, пробираясь через тонкую сеточку, балдахином прикрывающую наш кубинский траходром, — Сереженька, Серый…

Будет жарко? Жарко! Жарко? Мощно, пошло, горячо… И стопудово с охренительной разрядкой. С моей чикуитой только так — она по воробьям, раскачиваясь на мне, вообще не лупит. Не мажет детка, только в яблочко, «Сереге» засандаливает по самое оно.

За все мои тридцать с небольшим я перепробовал очень много женщин. Нет-нет, похождениями не хвастаю. Нечем, если честно, да и нет такой привычки, и потом, это ведь не достижение, не почет и не уважение зеленых, только начинающих, бойцов. Возможно, плотский опыт? Хрен его поймет. То самое социалистическое соревнование, личная пятилетка — отдери пять телок за пятилетний срок. Но ведь с каждой, с каждой — без исключения, до моей огненной жены, это был обычный секс-марафон, забег в мою ширинку, но стопудово бег на месте и даже не на время. А так… Как пойдет! Попробуй эту деву, «Серж», — потом поделимся впечатлениями и сверим отношение к замысловатым позам, в которые нам удастся баб согнуть, естественно, напишем отзыв и наставим звездочек по количеству приходов, пойманных у каждой между ног. А с этой женщиной, с любимой, дорогой, чистой, искренней и такой ранимой, все эти акробатические исполнения идут не в счет. С женой я тупо улетаю, каждый раз конкретно, словно в стратосферу, преодолевая звуковой барьер, откидывая все стартовые ступени и отрезая на хрен тяжелейший эмоциональный балласт, пронзая все космическое пространство, врываюсь с ох.ительными звездами во внеземную жизнь, там за чертовым горизонтом событий ловлю свой очередной экстаз… С Евгенией, только с ней… С моей Смирновой!

— М-м-м, — чика тонко стонет, зажмуривается, мощно упирается в мои скрещенные с ней ладони, и ускоряет свой напор. — М-м-м-м-м-м…

Еще немного и нас обоих от никак не накатывающего освобождения на божественные бозоны, короче, на хрен, разорвет!

Как я жил без своей Женьки? Без ее стеснений, иногда бесящих до искр из глаз конченых недоговоров, без тщательных разборов моих всегда имеющихся косяков-полетов, а на финал — без ее надутых губок и опущенных густых ресниц. Как, «Серж»? Как ты дотянул без этой женщины?

— Еще, еще, еще… Сереж…

Она толкается мощнее и яростнее мотает головой, словно в жутком трансе духов вызывает. Люблю смотреть, когда чикуита скачет сверху — считает крохотная, что так командует мной. Не люблю разочаровывать, но не сегодня…

Укладываю руки ей на плечи и прижимаю вспотевшее дергающее судорогой тело к себе. Не будет команданте главной под громкий финал нашей жаркой встречи — жестоко тараню бешеным напором пронзающих ее толчков. Жена прикусывает мое плечо, пищит и плачет в шею.

— М-м-м-м-м… Да-а-а-а-а!

Потерпи, любимая, еще! И еще, и еще, и еще… Выстреливаю в ее тело, а она пульсацией семенной проток подгоняет, словно самостоятельно накачивается до краев.

— Господи, любимый, мне так хорошо!

— Мне тоже, — выдыхаю. — Ты… Жена?

— А?

— Ты там жива?

— Угу… Чуть дух не выбил, Серый…

О! Нет-нет! Только не это!

— Не провоцируй, чика. Смени-ка похоть на смирение, выдыхай и засыпай.

Пытаюсь стянуть ее с себя — нет, не дается:

— Побудь еще внутри, Сережа. Вместе хочу.

Женька выпрямляет ножки и укладывается сверху на меня. Жарко, влажно, потно и страстно. Расслабляюсь и неспешно глажу влажную шелковую спинку, тихо поздравляя:

— С новым годом, женушка!

— С новым годом, муженек!

Сегодня годовщина законной совместной жизни и… Наша следующая свадьба! Да-да! Вот так совпало — про себя тихонько ржу. Сюрпризом подкатила. Завтра оторвемся за праздничным столом.

Встаю пораньше Женьки, шустрю в ванную, там привожу себя в порядок — холодный душ и адское бритье. Виски, естественно, оставляю на том самом уровне, от которого без ума моя кубинка — чика фанатеет от средних бакенов, которые я любезно демонстрирую ей после каждого сдирания выросшей щетины. Быстро одеваюсь и, захватив радиопередатчик для связи с нашей дочерью, выметаюсь из комнаты, в которой оставляю голую чикуиту и ее белый девственный наряд.

— Мигель! — ловлю в коридоре должника. — У нас все в силе? Доложи, любезный. Что там по обстановке? Проблемы? Есть сачки?

— Да, Серхио. Карлос привезет тот цветок. Ноль проблем, все по местам, ждем твоей команды.

Отлично! Люблю включать военачальника. Сегодня будем бить по свадебным фронтам.

Залетаю в комнату к дочурке и неожиданно застаю там тестя с Юлькой на руках.

— Префед, Серша, — шепчет Женькин батя.

— Доброе утро, Франциско, — протягиваю руку и подхожу к нему. — Что у нас? — заглядываю в улыбающееся лицо малютки, сжимающей уже традиционный утренний молочный рожок.

— Ти не протифный?

Если честно, то я не знаю. Надеюсь, что нет. Но к таким «шуткам» от этого кубинца я уже привык. Дедок спросил, не возражаю ли я, если он ее покормит — «ноль проблем».

— Нет, конечно. Она давно встала?

— Тришта минут.

Полчаса назад. Похоже, я немного не успел. Тихушница. Проснулась и хоть бы квакнула малышка. Все молча, втихаря, никому ни слова — прям, как ее мать.

Испаноговорящий дед усаживается в глубокое кресло и с блаженством на лице внимательно рассматривает нашего ребенка.

— Не тержал такую дефочку никада. Понимат, Серша?

Он не знал свою дочь в этом возрасте? По-видимому, папа очень много в жизни потерял.

— Эухения пыла ощень малая, када… — запинается и низко, как будто извиняясь, опускает голову. — Я так винавай пред ней. Понимат? Твою мать…

Он плохо говорит исключительно на литературном русском, зато наш крепкий, видимо, этому родителю в большей степени знаком.

— Не страшно, Франциско, не страшно. Теперь ведь все иначе. Женька здесь. Вы вместе. Жена счастлива. И ваше нехорошее прошлое забыто? — стараюсь успокоить расстраивающегося не на шутку кубинского отца.

— Мошна я буду сигоня с Хулией? Пажалуста. Целий тень. Серша?

О! Нет-нет! Это он сейчас очень зря. Хулия, Хулия… Я вот только вчера за непроизвольное коверкание имен знатно получал. Ухмыляюсь и в красках представляю, как Эухения лютует и кричит:

«Юля, Юля, Юля… Господи! Отец, смилуйся. Но так же нельзя!».

— Будем только рады, Сиско, –пощипываю кроху за розовую щечку, ловлю улыбку «исключительно для меня» и метеором выметаюсь из детской комнаты.

Суечусь по дому, по десять раз все проверяю, с каждым одно и то же повторяю, просчитываю минуты, жду, когда малышка выйдет и почтит своим вниманием честную публику… Увы! Женька выползает только через два часа!

— Господи! Что здесь происходит?

Жена выходит из нашей комнаты в белом льняном открытом сарафане, в греческих сандалиях, с высоко задранным пучком.

— Это же… Сережа… Это же…

— Наша свадьба, чика.

Улыбаюсь и терпеливо ожидаю, когда она очень неуверенным шагом подгребет.

Наш тесный семейный круг… Мария и Франциско Рейес, родители моей кубинки, три юрких юноши — Хосе, Мигель и Анхель, братья знойной чики. Те самые, которые за старшую сестру:

«Убью!».

Моя родня — уж очень сильно расслабленный отец и именно сегодня ярко улыбающаяся мать. И наша крохотная Юлька, младшая Смирнова, моя Смирнова и еще одна Смирнова — моя горячая жена. Вот и вся семья…