— На спинке? — предлагаю. — Перевернуть?
— Давай.
Вошла в раж, теперь отсюда и за волосы кубиночку не вытянешь. Эх, Женя-Женя, зачем устраивала весь показательный концерт? Перед хэдлайнером такой себе разогрев?
На спине жена чувствует себя спокойнее, свободнее, расслабленнее. Одной рукой обхватывает мою шею, а второй накатывает на себя жаркий Мексиканский залив. Треугольники ее темного купальника демонстрируют мне торчащие соски, а я облизываюсь, как голодный черт, с кривой ухмылкой, приоткрыв рот, показывая ей зубы, наклоняюсь к аппетитным полным грудкам.
— Ты чего? — Женька тормозит мое намерение, шипит и широко распахивает глаза. — Тут же… Сережа, перестань.
— Никого здесь нет, жена. Нас вообще никто не видит, берег скрыт от глаз, немного далековато, да и зрение нужно иметь великолепные сто процентов, а шустрым мексиканским рыбкам наплевать на все твои прелести, — захватив покрытую эластичной тканью крупную горошину, раскатываю шарик между своих зубов.
Им наплевать, а мне того и надо! Женька слабо кривится и запрокидывает голову назад. Волосы, уши и половина ее лба уходят под воду, а из приоткрытого рта вырывается очень сладкий стон и негромкий пошловатый:
— А-а-а-а!
Сощурившись от солнечного света, то и дело прикусывая крупненькую вишенку на сочном торте, слежу за ее истомой. Женька быстро дышит и еще сильнее грудью подается на меня.
— Нравится, чикуита, — отрываюсь всего на одну минуту, плотоядно рассматривая то, что вытворяю с ней. — Нравится, нравится… Балдеешь, подставляешься и даже просишь…
— Еще, еще, еще… Скорее!
Да-да-да! Чуть-чуть наглею. Сдвинув по сторонам лоскуты никому не нужной ткани, увеличиваю себе обзор и непаханое поле для зубастой деятельности. Начинаю… Продолжаю… Довожу… Но вдруг…
— Вау! Воу! Хей-хей! Ва-а-а-ау! — а следом разносится негромкий, но очень оглушительный немного издевательский присвист.
Твою мать! Вас тут только, оборванцы, не хватало. Женька, открыв глазенки, резко вздрагивает и спрыгивает с моих рук. Тут же шустро вешается мне на шею и тесно прижимается к моей груди.
— Господи, как стыдно, — шепчет в каждую татуировку. — Сережа, Сережа… Стыдно, стыдно, стыдно… Бли-и-и-ин! Что же делать? М-м-м!
Мимо нас на каких-то плавательных досках проходит вереница кубинских пацанов, улюлюкающих и фигурно отдающих мне мужскую честь, а кто-то даже демонстрирует тот самый партизанский жест, мол:
«Так держать, амиго! Ты герой наших революционных баллад… Сергей Смирнов — ты живая секс-машина! Твою мать!».
— Тихо-тихо. Это всего лишь маленькие дети. Они вообще ничего не поняли. Клянусь!
— Только этого нам не хватало, — рычит и, не поворачиваясь ни к кому лицом, склонив очень низко голову, поправляет то, что я осторожно по сторонам свернул. — Это такой позор… Не отмыться никогда. Все из-за тебя. Мы тут такое устроили…
— Спокойно, чика. Это родина сальсы, ча-ча-ча и румбы. Тут секс сочится из всех щелей. Подумаешь теплого молочка испил из животворящего родничка…
О! По-моему, сейчас беги, «Сергей», беги!
— Что-о-о? — Женя выпучивает глазки и зачем-то несколько раз синхронно, справа-слева, ручонками сжимает свои до краев заполненные головки. — Ты что? Серьезно? Это же… Боже мой! «Женя» дожила!
— Ничего-ничего. Это просто так, к слову, пришлось, малышка. Я бы не посмел обделить нашу дочь. Твое — исключительно ее! И потом, я все-таки мяско люблю, — прищипываю под водой дергающуюся булочку. — Прусь по твоей филешке, а там только полизать люблю.
— Идем домой, — шипит и с крайне недовольным видом становится передо мной. — Там есть донные провалы? Как мне следует идти? Что там с рельефом, Сережа? — не торопится начать движение, как будто моя женушка еще чего-то ждет.
Надеюсь, что моей отмашки!
— Провалов нет, но есть норы злобных электрических скатов, детка. Особенно перед выходом на берег. Они сейчас зарылись в них, но твои ножки обсосать не преминут. Поэтому держись рядом с мужем, а лучше задницей упрись в меня и ерзай-ерзай… Размашистей, мощней, плотней… Серьезней! Так чтобы я…
— Господи, Смирнов, ты все об одном!
Неисправим, малышка. Но ты сейчас чрезвычайно аппетитна. Нежно обнимаю чику, скрещиваю руки на вздрагивающем животе и направляю нас обратно, на песчаный берег, на котором мать уже нервным взглядом, во все глаза, высматривает нас.
— Тихо-тихо, Женька, давай без резкий движений. Шаг, затем приставили и оглянулись на «Сережу». На счет «один» пошли.
Жена локтем толкает в ребра, но все равно идет вперед. Четко выполняет полученные наставления, идеально слушается моих команд, а при проходе на наше место мы вдруг, ах как не вовремя, встречаемся с одним из тех самых шелудивых тощих пацанов. Он что-то шепчет, вероятно, своему кубинскому папе, а тот с ухмылкой и тем же «честным» жестом у брови несколько раз похабненько подмигивает мне. Да уж! Похоже, мы покорили с Женькой Санта-Марию-дель-Мар! Просто, за один заход, даже женские трусики до конца не сняв.
— Ночью продолжим, детка? — шепчу ей на ушко, подталкивая к нашей пестрой хохочущей компании. — Уложим Юльку, сцедимся и порезвимся под антимоскитной сеткой?
— М-м-м…
— Это значит «да», Евгешка?
Ну, я надеюсь!
— Это значит, что ты очень похотлив, любимый муж. «Сцедимся и порезвимся»? Словно телку подоил и сделал ей теленка. Дела-дела!
— Не отрицаю, чика. Этого, вообще, не отрицаю. На второго теленка пойдем годика через два. Возражения?
По-моему, сейчас тут будет казнь! Какие уж возражения! Тут только раз, контрольный в лоб и наповал!
— Об этом, Сережа, поговорим немного позже. Нет! Пожалуй, я переформулирую чуть-чуть иначе. Давай вообще не будем заикаться о втором ребенке, пока одного до ума не доведем…
Как скажешь, детка! Как скажешь… Сама попросишь! Как говорит Морозов:
«Век воли не видать!».
— Хорошо окунулись, Серж? Поплавали? Жень, делаешь успехи или мне вмешаться?
Это он сейчас к чему сказал? Отец с улыбкой на устах из-под солнцезащитных очков внимательно рассматривает нас:
— Вода? Температура? Рыбки? — а за последним словом ехидный взгляд переводит на чересчур напрягшуюся мать.
— Отличная водичка, па. Встретили стайку юных серфингистов. Жена пищала и стонала от высокого градуса воды. А что касается зубастых рыбок, — внимательно смотрю на крохотного паникера, развесившего свои уши, как нижнее белье на разлапистых ветвях, — у них там тихий час и потом, Евгения так мычала, что распугала всех в радиусе нескольких морских миль. Ай-ай-ай!
Жена прихватывает меня за ухо и подтягивает к своему рту.
— Ты успокоишься, болтун? Замолчишь, Сережа? Выспался и решил всех достать?
— Так поцелуй по-взрослому и заткни мой сумбур, чика. Один закон и способ, всегда безоговорочный и точный. Твой поцелуй, ласка и я на три дня знатный вдумчивый молчун.
Да уж! Я удовлетворен своей семейной жизнью. Однозначно! Имеется вопрос:
«Ты почему так долго к этому событию шел, потаскун?»…
— Она уснула? — смотрю на Женьку, застывшую перед огромным зеркалом. — Как дочь?
— Как ангелочек, Серый. Бутылочку взяла, почмокала, да так с соской во рту в сонный мир отъехала. Всего каких-то полчаса, а Юля, раскинув ручки, мнет манежный матрас. Она большая умница…
Доченька моя совсем не терроризирует свою мать! Да-да! Леха тогда точно не сбрехал, как в провидческий колодец посмотрел. Смирняга, видимо, шаман. Я, конечно, кубиночку потом пытал, не сболтнула ли она чего-то лишнего центровым Смирновым при интимных разговорах по душам с ХельСми брата. Но для Жени половая принадлежность нашей крохи оказалась таким же сюрпризом, как и то, что я радовался девчонке, как дикий павиан. Она такая крохотная, миниатюрная, очень микроскопическая, но три с половиной килограмма все-таки на день своего появления набрала. Отец немного пострадал, конечно, но с новой мелюзгой Смирновой быстренько смирился. Батя, похоже, выработал бабский эксклюзивный иммунитет на крохотных дам.
