— Не зарекался бы. Жалкий повод, если честно, для расставания, и ты слишком остро реагируешь на ее, возможно, испуг. Успокоитесь, встретитесь, поговорите, все обсудите. Ты…

— Она бросила меня в трудный момент. Что будем обсуждать?

— Серый, ты чего завелся?

А что, собственно, не так?

— Мама говорила, что она не для меня. Слишком типа юный возраст, хмель в мозгах, в густой крови и даже в самом сердце. И ты знаешь, — подкатываю глаза, — мать, по-видимому, права! У меня теперь ребенок — не от Лизы, как оказалось, а только от меня. В этом вся проблема. Блин, давай сейчас не будем. Один день — одно решение, я, похоже, хватку многозадачности растерял.

— Как скажешь, брат. Ах, как ты сладенько запел! — батя подмигивает. — «Ребенок от меня», «мое отцовство». Входишь в роль, старик?

— Репетирую, чтобы на основных прогонах не лажать!

— Похвально! — хлопает меня по плечу, а ребенку нажимает пальцем на сморщенный от солнца нос. — Свят-Свят! Ух, боец, ты ведь очень сильный малый, всех на уши поставил — все танцевали вокруг тебя. А как тебе Серега, брат?

— Вы ведь не отстанете? — прищуриваюсь, заглядываю в его глаза и одновременно с этим с ревностью оттягиваю от его пальцев пацана. — Прогнете меня, заставите плясать под свою дудку…

— Нет-нет, Сергей. Такое с тобой по детству не проходило, а сейчас и подавно. Просто ты уже, — батя предусмотрительно фильтрует свой базар, — отец! По тому, как сильно ты сжимаешь Свята, как яростно пытался Леху растоварить на молоко, как громко шипел, когда из рук твоих мать мальчишку забирала…

О! Твою мать! Теперь Сережа — «яжебать»!

Стряхиваю головой, словно от наваждения избавляюсь:

— Пап, я повторяю…

— Не будем загадывать на будущее, не будем жить прошлым, а вот с настоящим надо что-то кардинально решать. Итак, Алина, девятнадцать лет, пацану семь месяцев. Неплохие вводные! Твои идеи, воспоминания…

Как недоразвитый отрицательно качаю головой и заглядываю на сидящего на моих руках Свята — насытившийся мальчуган от монотонной качки начинает засыпать.

— Надо бы автокресло, Серый, — отец подкидывает новые идеи.

— Зачем? — изумляюсь.

— Он слишком маленький, чтобы путешествовать сидя на переднем сиденье с пристегнутым ремнем.

Справедливо и очевидно, но:

— Я не намерен с ним вояжи осуществлять. В мои планы курсирование с младенцем по городским застройкам вообще не входит. Надеюсь, что вопрос с отцовством разрулится в ближайшие дни. Я сдам анализы…

— Не торопись.

Вот мы с ним родные люди — ближе некуда, отец и сын, а поговорить нам не о чем, кроме как о подброшенном младенце? Идем как будто рядом, но — на определенном расстоянии и слишком далеко.

— Пап?

— Внимательно, Серый.

— Егор не поддерживает с вами отношения? — вышептываю то, что больше всего беспокоит меня. — Вы больше не общаетесь с ними?

— Не волнуйся за это, — отец отворачивает лицо и непроизвольно хлопает руками по карманам. — Там все закончилось, все утряслось. Мы…

Откупились, что ли?

— А тетя Катя?

— Скажем так, лучшей подруги у твоей матери больше нет, — ухмыляется и тянет очень жалкую улыбку.

Кто в этом виноват?

«Не отвечайте сразу! Хорошо подумайте! Господи, о чем тут думать — это же Сережа, новоиспеченный яжебать!»

— Пап… Мне очень жаль.

— А мне нет! Что было, то прошло, сынок! Давай теперь вперед смотреть и по возможности с гордо поднятой головой. Где свой концерт планируешь?

— В клубе «у Сережи».

— Квартирник, что ли?

— Нет. У знакомого есть заведение — средняя рука, без долбаных излишеств, но с музыкальным вкусом.

— А-а-а!

Не получается пробиться на «повыше уровень». Промышленный город, рабочий класс, олигархический капитал и меркантильный образ жизни. Индустриализация толпы и финансовое благополучие отключили тягу к прекрасному у большей части местного населения, а у меньшей — денег на высокое искусство просто нет. Наш город — не культурная административно-территориальная единица, скорее, наоборот, рабочая лошадка — оттрубил и спать до следующего звонка будильника «пора вставать».

— Серый, я серьезно. Где состоится? Точный адрес, координаты.

— Намерен посетить?

— Ты против? Стесняешься? Батя староват?

Пожимаю плечами:

— Не решил. Ты ведь никогда особо не интересовался…

— Глупости, сын. Ты плохо меня знаешь, вернее, не желаешь знать. Я вот с Лешкой как-то обсуждал, в чем моя родительская ошибка…

— Пап, не бери в голову. Со мной лишь только мой дурной характер… — тихо, про себя, добавляю, — … блядь.

Раскинувшись на лавочке, мы греемся с отцом на солнышке, а Свят на моей груди носом щедро тянет воздух и мою рубашку яростно сжимает кулачком. Смешной пацан, без комплексов и недоразумений! Сказал, что будет жить со мной — и надо же, слово-то сдержал. Отец то и дело заглядывает на сонную мордашку ребенка, а затем переводит взгляд на меня. Ищет сходство? Ну все, по-видимому, плевать им на результаты будущего теста — мне, как вольному человеку, однозначная труба.

— Это наш вклад в пропитание твоего спиногрыза, брат, — Леха протягивает сумку-холодильник. — На один день! А вообще говоря, купи ему смесь.

— Вдруг он аллергик, старшенький?

Это я с каких херов привел? Инстинкт проснулся?

— Серый, как ты задолбал! Значит, будешь каждое утро прибывать, как на поверку. Зашибись!

— Смирняга, тише, пацанчик только успокоился, — отца, похоже, сильно развезло. — Что жена?

— Одалиска на гормонах любит всех, особенно, — кивает на меня, — недоразвитый молодняк терзает слабенькую душу. Серый, я тебя предупреждаю, молоко — ценнейший груз, скиснет, перегорит — я тебя урою. Бать, при тебе клянусь!

Отец прыскает со смеха и хлопает рукой на соседнее с ним место:

— Остынь, герой. Ольга — молодец, да и кроха выдала! Не растерялись обе…

— А это еще что такое? — прищуриваюсь и рассматриваю высокий светлый силуэт возле выхода из дома.

Откуда мимолетное видение явилось? Раскачивается, как осинка, на ветру. Каминная спичка, не иначе, — тонкая изящная фигура, белый длинный низ и темный, развевающийся на ветру, верх. Колышется из стороны в сторону и с детской неуверенностью перебирает ножками по лестничным ступенькам.

Из нашего дома выходит… Ну очень странное явление!

— Пап?

Отец наводит резкость:

— Это, по всей видимости, новоиспеченные «мамины дела».

— С девчонкой? — Леха изумляется.

— Я не знаю, парни. Говорила, что ей что-то навязали, какое-то общественное поручение — ваша мать умеет тайну нам поддать.

А видение-то… Очень хороша!

— Пойду, наверное, познакомлюсь. Может…

— Назад! — отец и брат в одну иерихонскую трубу трубят.

— Ладно-ладно, успокойтесь. Чего орете? Я все-таки с ребенком — уважительная причина, живой балласт! Никаких поползновений — клянусь и зарекаюсь. Только дети, только радость, все для них, — встаю с насиженного места, удобно перехватываю Свята, — но мне действительно пора.

Девица, выбравшаяся из «заточения», кружит по пятачку перед воротами и с недоумением осматривается по сторонам.

— Помочь? — пристраиваюсь рядом.

— Я ищу остановку.

Она, остановка, по-видимому… Здесь! Дитя с приветом, что ли?

— Это закрытый поселок, такой себе частный сектор и частная собственность. Вы как сюда добрались?

— На такси.

— Обратно — тот же самый случай. Адрес могу подсказать, хотя, — прищуриваюсь и злобно скалюсь, — Вы его и так прекрасно знаете, таксист же Вас сюда как-то доставил.

Она странно мнется и без конца оглядывается по сторонам.

— Все в порядке?

Похоже, праздные зрители спешно разбежались по своим будкам и, высунув языки, рассматривают наш с этой незнакомкой странный разговор.

— Да-да.

— Ну, тогда всего хорошего.

Отхожу от нее в сторону. Следую по направлению машины, без конца удобно перехватывая пацана:

— Ты потяжелел, герой! — принюхиваюсь. — Не навалял, засранец?