Мы целуемся неприлично долго. Когда он наконец отрывается от меня, я тихонько задыхаюсь, глядя на самого красивого мужчину на свете. Корона по-прежнему сияет на его челе. Король, правитель и защитник, мой король. Без слов Дэвиен отстраняется от меня. Наши глаза остаются закрытыми, даже если наши тела больше не принадлежат друг другу.

Приседая, он подхватывает меня на руки, словно собираясь вознести нас в небеса. Но вместо этого он несет меня на кровать. Моя душа парит, когда он укладывает меня на кровать. Матрас тверже, чем мой, но все равно прогибается под его весом. Пальцы Дэвиена снова обхватывают мой затылок.

— Мы делаем только то, что хотим. — Он смотрит мне прямо в глаза. — Ни больше, ни меньше. Никаких ожиданий.

— И никаких чувств, — повторяю я наше прежнее обещание.

Он кивает и снова целует меня. Наши руки и пальцы исследуют друг друга до тех пор, пока на площади внизу не смолкает музыка. На его теле есть места, которые я пока не решаюсь исследовать, как бы сильно мне этого ни хотелось. Он, кажется, берет с меня пример, но идет только так, как я. Это приводит к перетягиванию каната между страстью и рассудком. Вожделение и разум, а также безнадежное пространство между ними, в котором поселилось разочарование.

В конце концов, поцелуи прекращаются, и мы безмолвно лежим рядом, глядя в потолок, обрамленный верхней частью кровати. Я тяжело сглатываю и бросаю на него взгляд, думая, не расстроится ли он, что мы не сделали больше. На его губах играет легкая улыбка, веки тяжелые.

— Я должна идти, — шепчу я.

— А тебе надо? — Он перекладывается на бок, подперев голову костяшками пальцев.

— Мы поступили так, как хотели. — События этой ночи заставили мои щеки растянуться в лукавой улыбке. Даже если я хочу гораздо большего... это было хорошо. Этого было достаточно. — Нет причин, чтобы я оставалась.

— Если только ты не хочешь спать одна?

Я обдумываю это предложение. Я никогда не задумывалась о том, каково это — спать с кем-то. Не будет ли нам вдвоем слишком жарко под одеялом? Не буду ли я пинать его по ночам? Или его тело будет обхватывать мое — идеально подходит? Он заставил бы меня чувствовать себя защищенной, в безопасности... желанной... Я качаю головой и отталкиваю его, садясь.

— Спать одной — это прекрасно. До сих пор это мне очень помогало.

— Правда? — Он приподнял одну бровь, и я встала так, чтобы он не видел, как я закатила глаза.

— Кроме того, спать вместе? Так поступают настоящие семейные пары.

— Мы были настоящей семейной парой и не спали вместе. — Он переплетает пальцы и кладет их между головой и подушкой, наблюдая за тем, как я поправляю одежду. По большей части она все еще на мне. Только немного сбилась от его нетерпеливых рук.

— Мы вряд ли были настоящей супружеской парой. — Я пожимаю плечами. — Ты женился на мне ради книги. И я обижалась на тебя за это, как только могла.

— И как далеко завела тебя эта обида?

Я наморщила нос.

— Думаю, ты мне больше нравился, когда я тебя целовала. Тогда ты был молчалив.

Он движется как в тумане, опускается на колени на кровать передо мной и берет мои руки.

— Я мог бы возобновить поцелуи, если бы это побудило тебя остаться.

— Я устала. — Я отдергиваю руки с легким смешком.

— Тогда приходи ко мне завтра.

— Я подумаю об этом. — Сомневаюсь, что подумаю. Я поддалась порыву. Я удовлетворила эту потребность. Нет причин делать это снова.

— Моя дверь не заперта для тебя, когда ты захочешь, или если ты передумаешь насчет сегодняшнего вечера.

— Насчет сегодняшнего вечера я не передумаю, а насчет завтрашнего — посмотрим. Я все-таки не твоя любовница. — Я все еще смотрю на цветочную корону. Наверное, она упала в первый раз, когда он укладывал меня на спину. Он может быть королем, но это будет единственная корона, которую он сможет мне подарить. Бессмысленная. Приговорена к гниению. Выброшена к рассвету.

Я игнорирую его, направляясь только к двери. Было бы опасно принимать от него слишком много подарков. Он может неправильно понять. Цветочный венец остается на полу. Его корона остается на голове, каким-то образом сохраняясь даже после всех наших послаблений.

— Ты можешь стать моей любовницей, если захочешь. Это не редкость для королей.

Я замираю. Как будто это может мне понравиться.

— Это последнее, чего я хочу.

— Почему nы так яростно сопротивляешься всем представлениям о любви?

Вопрос заставляет меня задуматься. Я смотрю в темный угол комнаты. Все воспоминания о Джойс всплывают в моей голове. Ее пытки. Ее леденящие душу слова, обращенные к моему отцу.

Слабые оправдания отца, снова и снова. Его объяснения. Катриа... Я был потерян в пропасти, из которой она меня спасла. Ты никогда не поймешь, какую рану оставила смерть твоей матери... О, я понимала. Я понимала, что Джойс продавала ему ложь, а он скупал ее быстрее, чем серебро с ее рудников.

Точно так же, как я понимала, что со временем отцу стало легче быть на ее стороне. Чем старше я становилась, тем больше походила на мать. Тем труднее ему было находиться рядом со мной. Тем временем мой дом превратился в рухнувший остаток ушедших дней. Потерянный навсегда ради чего?

А, любовь.

— Потому что любовь — это боль, — шепчу я.

— Любовь — это жизнь.

Я бросаю на него взгляд и огрызаюсь:

— Откуда тебе знать — беглый принц, запертый в башне, покупает единственную жену, которая у него когда-либо была?

Глаза Дэвиена слегка расширяются, но вместо гнева он нахмуривает брови, что похоже на сосредоточенность. От него исходит сочувствие.

— С чего ты взял, что любовь — это боль?

Я не отвечаю, сосредоточившись только на пути к спасению. Взмах крыльев, вызванных в одно мгновение, и мерцание магии — и он передо мной, рука захлопывает дверь в тот момент, когда я собираюсь ее открыть. Я подняла на него глаза.

— Выпусти меня.

— Почему ты считаешь, что любовь — это боль?

— Я видела, что происходит, когда двое влюбляются. Один рушится на другого, все самоощущение, ценность и сила разваливаются под сапогом того, кто оказывается сверху. — Как и статуя моего отца, которую я выстроила в своем воображении, сильная и решительная, превратилась в пыль, как только Джойс вошла в нашу жизнь. — Я слышала ожесточенные ссоры, колкости, ненависть, которую раздувают и сглаживают во имя любви, драгоценной любви.

— Все это не любовь, — шепчет он.

Я закатываю глаза.

— Любовь не такая, как в сказках. В лучшем случае это сделка.

— Нет. — Дэвиен делает шаг вперед, вторгаясь в мое личное пространство. — Любовь — это самое близкое к смыслу, что есть у нас в этом мире. Любовь матери к своим детям, любовь между друзьями, любовь мужа и жены, любовь к тому, кто мы есть, и ко всем тем, кто боролся до нас, чтобы дать нам мир, который мы имеем сейчас — любовь — это то, почему мы живем, почему мы боремся, почему мы продолжаем жить, когда все становится трудным... это не всегда легко. Но она — наше спасение от настоящих трудностей, а не сами трудности.

— Ты лжешь, — прорычала я.

— Катриа... — Он замолчал, глядя на меня. — Что с тобой было до того, как ты пришла в мой дом?

— Дай мне пройти.

— Я пытаюсь...

— Дай мне пройти! — Я повышаю голос, и он быстро отходит в сторону.

Я дергаю дверь, прежде чем он успевает сказать что-то еще, вырываюсь и едва сдерживаю желание захлопнуть ее у него перед носом.

На следующее утро я лежу в постели далеко за солнцем. Шаги эхом разносятся по коридору, а мир вокруг просыпается. Интересно, кто еще остается здесь — кажется, Шайе и Джайлс. Скорее всего, Орен. У Хола есть свой дом. Может быть, Вена и ее советники?

У меня перехватывает дыхание, когда по коридору проходит знакомая походка. Его шаги замедляются у моей двери и почти останавливаются. Как я узнаю его по походке? Неужели я чувствую его запах отсюда? Или в моей голове всплывают воспоминания о прошлой ночи? Или, что гораздо вероятнее, моя кожа все еще пахнет так же, как его?