— Вот так. Держите руку сжатой еще немного, и я закончу эту процедуру пластырем.

Я снова обернулся, когда медсестра начала убирать пробирки. Олеся не выглядела так, будто ей было невыносимо больно, и я с облегчением выдохнул.

— Степан Андреевич уже на подходе.

Мы оба замерли в ожидании. Олеся нервно играла краем простыни, покрывающей ее колени. Ее тело напряглось, и она вздрогнула, когда дверь вновь распахнулась.

Худой доктор, с волосами цвета своего халата, не отрывал взгляда от планшета. Медсестра следовала за ним, словно его тень. Он кивнул мне, и, не теряя времени, обратился к Олесе, которая уже ожидала его слов.

— Зайцева, так?

— Да.

— Что ж, Олеся, когда был последний раз ваш менструальный цикл?

— Тринадцатого июня.

— Хорошо, теперь, если вы не возражаете, просто лягте на кресло, и мы начнем.

Подойдя ближе к ней, он опустил с ее плеча белый до голубизны халат. Я вдруг нашел очень интересное пятно на полу, но не раньше, чем уловил взглядом, под нетерпеливыми загорелыми мужскими руками, налитую грудь.

— Хм. Немного болит?

Олеся, должно быть, кивнула в ответ, потому что доктор продолжил:

— Это ожидаемо на таком сроке. Ни о чем не волнуйтесь и это скоро пройдет.

Я сделал вдох и поднял взгляд, думая, что худшее определенно позади. Но это было не так. Как раз тогда, когда я начал расслабляться, доктор поднял в конце стола что-то похожее на металлические подножки и помог Лисенку положить на них ноги.

— Не напрягайтесь. Нам нужно убедиться, что все находится там, где должно быть.

Она сделала так, как он сказал, но казалось, она паникует так же, как и я. Доктор сел на стул между ее ног. Медсестра, как верная помощница, подала ему резиновые перчатки, а затем, с непреклонным спокойствием, протянула ему инструмент, который в моих глазах выглядел как нечто среднее между медицинским прибором и ручным буром.

Конечно, он не мог… Я побледнел. Но, казалось, доктор действительно собирался это сделать. Мой желудок сжался от предчувствия боли. “Это должно быть невыносимо,” — подумал я. Мой взгляд невольно устремился на лицо Олеси, но она, казалось, была поглощена разглядыванием рисунка на потолке, отстраненная от реальности.

В голове моей крутилась только одна мысль: “Как долго это продолжится?” Время, казалось, замедлило свой бег. Минуты тянулись как вечность, пока доктор не вернул инструмент медсестре.

Он ласково похлопал Олесю по ноге, укрытой простыней.

— Все выглядит отлично, и ваши расчеты верны. Теперь расслабьтесь, и мы посмотрим, как поживает ваш малыш.

Взглянуть на ребенка? Мои мысли боролись с решением, когда медсестра подошла к ультразвуковому аппарату и взяла в руки датчик. Это был момент истины, когда все сомнения отступили, и я понял, что скоро увижу самое чудесное зрелище — первый взгляд на будущего малыша. Когда она надела на палку презерватив и покрыла ее смазочным лосьоном, я весь вспотел.

В комнате воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь щелчками переключателей, когда медсестра готовила аппарат. Доктор, сосредоточенный и точный в своих движениях, склонился над Олесей, занятый своими врачебными обязанностями под защитой простыни. Затем воздух наполнился статическим шипением, и все взгляды синхронно обратились к экрану, где начинал мерцать свет.

— Папаша, подойдите, — пригласил доктор, — посмотрите, как там ваш будущий чемпион… или чемпионка…

ОЛЕСЯ

Между ног так невыносимо мокро и горячо, как никогда в моей жизни…

Ночь была теплая и тихая, без малейшего дуновения ветерка. Шторы на распахнутом окне даже не шевелились. Но я больше часа ворочалась с боку на бок, сбивая простыни и подушку в ужасный комок, пытаясь заснуть и путаясь в ночной сорочке, как в смирительной рубашке.

Если можно было представить, что человек способен превратиться в пылающую спичку… то именно это, сейчас, происходило со мной.

— Они что, с Климом сговорились одновременно? Надевать нелепые серые спортивные штаны, через которые все… так… выделяется!

Ворочаясь туда сюда, я кляла их идеальные мужские тела про себя.

Прилив крови? Или, наоборот, нехватка кислорода?…

На самом деле мне абсолютно не интересны ответы. Причина проста. У меня бушуют гормоны. Мое тело трансформируется. Я на нервах! От неудовлетворенности ломило мышцы, путало мысли. Я пыталась подавить в себе взбунтовавшиеся эмоции. Ведь крайне невоспитанно с моей стороны замечать то, что у кого-то там ниже пояса… Я чуть не засмеялась — такой неуместной сейчас показалась мне эта фраза, когда в моей голове вновь и вновь возникали картинки обнаженного тела Тимура.

— Кстати, сколько там натикало?

Приподнявшись, нашарила часы, пытаясь разглядеть цифры. Желтоватым цветом подсвеченный циферблат показал два часа ночи. “Четыре часа до подъема? Это же вечность!" — мелькнуло в моей голове.

Я потерла лицо руками и, под стук невидимого молотка в правом виске, мучительно соображала, как же дальше быть.

Может на полупустой желудок сон просто не приходит?

Поняв, что бесполезно ворочаться в постели, включила светильник. Отыскала тапочки.

Обширный холл внизу заливал призрачный лунный свет: он пробивался сквозь зашторенные окна, разливаясь по серому полу серебристыми лужицами.

Чтобы тяжело не “шлепать”, спустившись на первый этаж, я выскользнула из пушистых тапочек — холодный кафель тут же обжег ступни, отчего по телу пробежала легкая дрожь. Крадучись, переступая босыми ногами, я шла пока не оказалась в кухне.

А не приготовить ли мне тибетский чай с солью, маслом и молоком? Штука, от которой немедленно блеванешь. Но зато другие проблемы в жизни покажутся ничтожными!

Села за стол, схватив из плетеной тарелки большой шоколадный пряник. Макнула в напиток.

— Ужас… — вздохнула и поежилась.

Шеи коснулось чужое дыхание, а следом едва осязаемый поцелуй.

— О, Господи… — резко обернулась. — Тимур?!.. — я покраснела искренне радуясь, что полумрак скрывает мое смущение.

Ни рубашки, ни футболки на нем… только дурацкие серые спортивки… и я невольно сглатываю сухой кусок печенья, залюбовавшись на кубики пресса.

— Как себя чувствуешь? — спросил он, чтобы хоть как-то заглушить звенящую тишину между нами.

— Хорошо, — тут же ответила я отводя взгляд.

— Извини, — прошептал он, лаская меня по волосам. — Я понимаю, что переборщил с Климом. Прости. Я просто ужасно на тебя сердит.

Сердит? Сейчас, когда он почти так нежно прижимался ко мне, когда мы почти касались кожа к коже, я точно не ощущала его гнева.

— Тебе не у меня надо просить прощения, — я уже развернулась и решила для себя, что шагать нужно уверенно, быстро, в определенном направлении, когда почувствовала его пальцы на своем рукаве.

— Погоди минутку… — он прикоснулся пальцем к моей шее и провел вниз. На удивление, его прикосновение оказалось безумно теплым и родным. Вся моя кожа покрылась предательскими мурашками и меня всю передернуло.

— Ты… Что ты… — воздух буквально застрял в моих легких.

Что он обо мне думает? Что я доступная? Может, я дала повод?

— Я слышал, как ты ворочалась в постели… — услышала горячий мужской шепот у самых губ. — Понимаю тебя.

И вот я наконец призналась себе, что именно мне нужно. Прямо сейчас. Без промедления. Иначе я просто исчезну в своем собственном огне. Стану тлеющим угольком, а затем превращусь в горсть пепла.

Похоже, что он прочитал мои мысли. По крайней мере те, в которых говорится, что “изнемогаю от одиночества!”

— Лисенок…

Всего миг — стальная хватка на моей талии сомкнулась, как стальной капкан.

И вот, я уже сижу на столешнице… и ловлю его выдохи, как свои собственные. Ни одного поцелуя. Только дыхание. Слышимые удары сердца. Он был настолько близко, что стоило всего лишь еще немного податься вперед, обхватить ногами покрепче, прижаться теснее, выгнуться в его объятиях…