Тем не менее, я не собиралась сдаваться. Подойдя к шкафу, я заметила, что дверца загадочно приоткрыта, словно приглашая войти. На полу рядом со шкафом валялся одинокий носок, а на вешалке висела кожаная куртка с металлическими заклепками. Осторожно заглянув внутрь, я увидела несколько стопок денежных купюр, хитро спрятанных за одеждой. Мое сердце забилось чаще от волнения, а в голове раздавались тревожные мысли. Тело тряслось, каждая клеточка умоляла о дозе. Я чувствовала, как наркотическая зависимость жестоко поглощает меня, отнимая последние крупицы самоконтроля. Второй этап ломки был поистине апокалиптически ужасен — боль, тошнота, головокружение безжалостно сводили меня с ума. В эти минуты я была готова пойти на все, лишь бы избавиться от мучительных симптомов.

Можно было бы воспользоваться случаем и забрать все, что плохо лежало, но, во-первых, времени у меня было не так уж много, как хотелось бы, а во-вторых, с тяжелой сумкой наперевес далеко не убежишь. По-хорошему, мне следовало лишь взять деньги, забить на все прочее и бежать. Только вот оказалось, что жадность мне неотвратимо присуща.

КЛИМ

К десяти годам я уже понял, что мирный вечер дома — это всего лишь затишье перед бурей. К пятнадцати я усвоил, что обещания — пустой звук. А сегодня осознал, что жизнь — это битва, в которой я еще только выбираю оружие.

Наш дом был крепостью холода и роскоши, где тяжелая тишина соседствовала с богатством. Стены украшались современным искусством, а передовые технологии создавали идеальную атмосферу. Ужин здесь был не просто трапезой, а ритуалом изысканности, где каждая деталь, от столовых приборов до блюд, была выбрана с безупречным вкусом. Мягкий свет дизайнерских ламп окутывал стол из натурального камня, а блюда готовились в соответствии с последними кулинарными тенденциями.

Звук вылетающей пробки из бутылки "Мартини" разрезал тишину, за ним последовало уютное бульканье наливаемого напитка и легкое звяканье льда.

— Никто не хочет выпить? Ну ладно, больше останется мне! — сказала мама, не дожидаясь ответа, и опустошила стакан, звонко поставив его на стол.

Прозрачная жидкость скользнула в рот, жгучей волной устремилась вниз по горлу и взорвалась в желудке, словно термоядерный взрыв. Это был ее шестой бокал, и эффект от предыдущих уже был ощутим. Она не в первый раз топила свою печаль в алкоголе. Мне было невыносимо видеть, как она страдает из-за приемыша… ведь я-то ее кровиночка. Она любила Тимура больше, чем меня. Хотя он и доставлял родителям немало хлопот своими выходками и безответственностью. Ссоры между ними становились все острее и чаще. Я видел, как их брак постепенно рушился, и был бессилен что-либо изменить. Брутальность жизни в этом доме была не в криках и скандалах, а в молчаливом отчаянии, которое витало в воздухе, густом, как дым.

За последнее время мама стала еще хрупче, словно осенний лист на ветру. Отец же все больше времени проводил на работе, словно пытаясь найти там убежище от домашней бури. А я оказался зажатым между двумя фронтами, бессильно наблюдая за крушением всего, что было мне дорого.

Я испытывал горечь к Тимуру. Его безрассудство и выходки стали катализатором разрушения нашей семьи. Во мне росло желание возмездия, стремление заставить его расплатиться за весь хаос, который он принес в наш дом.

Отец занимал главное место за столом, но его взгляд был устремлен в пустоту, а на запястье блестела последняя модель умных часов — безжизненный символ успеха. Мама сидела напротив, в ее глазах скрывалась глубокая печаль, а пальцы украшали кольца, которые не могли затмить ее внутреннюю боль. Между ними, как призрак, витала тень Тимура, невидимая, но ощутимая.

Я старался поддержать разговор, но слова терялись в тяжелой атмосфере невысказанных обид и скрытых чувств, которые усиливались мелодиями из встроенных в стены акустических систем. Каждый кусок пищи казался безвкусным, а звук столовых приборов отзывался эхом в глухой тишине.

— Звонил брату? Как его дела? — спросила мама, едва сдерживаясь от слез, пока жевала стейк.

Я пожал плечами.

— Нет ни малейшего шанса, что он будет честен, отвечая на этот вопрос, — произнес я, стараясь говорить четко.

— Может быть, вы оба, как два неандертальца, перестанете разговаривать с полными ртами? — саркастично бросил отец, вынимая изо рта кусок мяса и аккуратно кладя его на тарелку.

Он настаивал на семейных ужинах хотя бы раз в неделю, обычно в вечер выходного дня, когда мы все могли собраться вместе.

Мама, утратив последние остатки самообладания, впилась в отца взглядом, полным обвинения и боли.

— Вот так? — спросила она, демонстрируя ему пережеванное мясо, словно это был ее молчаливый протест. Потом, подмигнув мне, продолжила жевать: — Мне кажется… и-к… ой, простите… Я верю, что отношения повлияют на Тимура, и он изменится…

— Изменится… — повторил отец, наконец-то проглотив свой кусок, словно он глотал не только пищу, но и свое разочарование. — Это как верить, что наши собаки однажды научатся говорить. Технически возможно, но крайне маловероятно.

Это, казалось бы, замечание, опять погрузило маму в состояние глубокой растерянности, словно она была ножкой от стула, потерянной и ненужной. Минуты две она сидела, тупо уставившись на отца, и пыталась изложить всю гамму переполнявших ее эмоций. Но вся гамма вылилась в еле понятное "Эх ты…", и, махнув рукой, она встала из-за стола, словно отрываясь от невидимых оков.

Аппетит улетучился, как дым. Через время я тоже поднялся на второй этаж, где каждый шаг по коридору, казалось, уводил все дальше от реальности, а за каждой дверью таились свои миры, свои истории.

Я остановился у порога своего убежища, рука уже почти коснулась ручки, когда вдруг раздался стук. Это был не просто звук — это было уведомление о том, что в этом доме есть еще кто-то. Стук доносился из комнаты Тимура.

Мое сердце откликнулось учащенным биением, и я, словно во сне, повернулся к источнику звука. Я подошел к двери брата и постучал в ответ, словно пытаясь найти ответы в эхе своих ударов.

— Тим, ты там? — мой голос дрогнул, неуверенность в нем была слышна даже мне.

Стук внезапно стих. Тишина опустилась с новой силой, и я ощутил, как воздух вокруг стал плотным и тяжелым, словно предвестником бури. Я медленно повернул ручку и толкнул дверь, готовый столкнуться с неизвестным…

Сердце неистово колотилось в груди, когда я осторожно распахнул дверь комнаты брата. Но, вскоре я глубоко вздохнул с облегчением — виновником шума оказалась лишь непокорная створка окна, которая игриво стучала на ветру. Какое спокойствие: комната была мертвенно тихой и пугающе пустой. Я самодовольно усмехнулся над собственной трусостью. Какой же я нелепый идиот, — подумал я, — так безрассудно напугаться из-за пустяков. Ведь никто не осмелился бы проникнуть в надежно охраняемый дом. Мои нервы, кажется, дали о себе знать. Проведя рукой по беспорядочно взъерошенным волосам, я почувствовал, как накопившееся напряжение покидает мое тело. Мне действительно нужен заслуженный отдых, — решил я и, подойдя к окну, плотно закрыл его, чтобы больше ничего не смущало.

Послушать музыку с глубоким, пронзительным басом, чтобы заставить стены дрожать, словно они живые? Сыграть катку в любимой игре, где каждый шаг может стать последним, в мире, где смерть поджидает на каждом углу? Или дочитать книгу, чьи страницы шепчут тайны, настолько мрачные, что даже свет лампы кажется слишком слабым, чтобы их осветить? Чем хорош вечер закоренелого холостяка? Неограниченным выбором.

На пороге собственной комнаты я удивился. Первое, что настораживало — запах. Интригующий, едва уловимый аромат. Незнакомый мне. Может, уборщица сменила духи? — промелькнула мысль, но быстро рассеялась, как дым. Судя по беспорядку, она сюда даже не заходила. Меня целый день не было дома, а бардак будто пьяный алкаш орудовал. Шкаф распахнут, как рот в крике. Ящики выдвинуты, словно языки. Странно. Может, мама что-то искала? — размышлял я, ощущая в воздухе чей-то невидимый след. Что ей могло понадобиться в моей комнате? Она не заходила сюда с лет семнадцати. Но сегодня, похоже, что-то изменилось…