Поравнявшись со мной, Иван с достоинством, свойственной всем деревенским мужикам, поклоном головы, поприветствовал меня. Я ответила смущенное “привет”, и пошла дальше, чувствуя, как он смотрит мне вслед. Что поделаешь, деревня деревней. Здесь все про всех знают. Про меня подавно.

Проскочила под ржавой проволокой к моему… теперь уже моему дому…

Я шла, замечая все знакомые уголки и трещинки.

За прошедшие пять лет, строение действительно постарело. Давненько там живым духом не пахло. Штукатурка кое-где облупилась, окна были заколочены досками, крыльцо изрядно покосилось. Дом находился на одной из самых оживленных улиц, но был необитаем и забыт.

Остановилась перед дверями. У дороги заметила видавший виды УаЗик. Значит, председатель села уже здесь. Поднялась по ступеням крыльца, и в дверях столкнулась с упомянутым. Вид он имел озабоченный. Налетев с разбегу на меня, он чертыхнулся. В глазах стояло недовольство и читалось: “ходят тут всякие в бесформенной одежде, чумазые и пыльные”.

— А ты… — сдвинул фуражку на затылок.

— Зайцева, — кивнула головой. — Я вам вчера звонила.

— Ну, да. Ну, да. Олеся или Кристина?

— Олеся… — ответила с придыханием, представляя живую, невредимую, очень даже веселую и счастливую Кристину.

Которой удалось вычеркнуть меня из жизни. Уехать далеко и быть счастливой.

Ей удалось. А мне?

— Ну, да. Ну, да. Кристина это та, что в Москве живет, — заявил он с умным видом. — На фифу похожа. А ты…

Ее близняшка. Объявилась тут спустя время из мест лишения свободы — пронеслось в его глазах.

— Да, я та самая Олеся, — протянула ему свои документы. — Наверно вы обо мне уже слышали.

Председатель с вежливой улыбкой на лице, взял паспорт и, заглянув в него, сморщился так, будто набрал в рот куриного помета:

— Ты не обижайся, я тут года три работаю. Вашу семью уже не застал. Но действительно наслышан о произошедшем пять лет назад.

— Ничего. Я уже привыкла, — с некоторой поспешностью проговорила я.

— А по виду сроду и не скажешь.

Я удивленно вскинула брови:

— А по виду, что не скажешь?

— Ну… — протянул он нерешительно. Было видно, что его распирает от желания поговорить, о неприятном инциденте во всех подробностях. — Что такая хрупкая девушка, смогла в одиночку справиться с сорокалетним детиной.

Противно, что всем это так интересно. Меня начало тошнить. Слишком больно.

Столько лет прошло, а до сих пор ноет в груди. И воспоминания давят.

Я посоветовала себе быть терпеливой, и только пожала неопределенно плечами.

— Я могу забрать документы?

Он несколько раз хлопнул на меня глазами.

— Какие такие документы? А… тьфу ты! Да, да, возьми! И вот еще, возьми, — протянул ключ с каким-то истрепавшимся брелоком. — Добро пожаловать домой! Вэлком, так сказать… Свет отключили за неуплату… сама понимаешь. Мебели толком нет. Дом пуст, как карман нищего.

Неудачное напоминание о пустом кармане немного омрачило меня, но я сделала вид, что это меня не касается.

— Я все оплачу, как только найду работу.

Вижу, как легкая усмешка проскользнула по мужским губам…

Я открыла сначала один глаз, потом второй и начала щуриться от солнца, которое так бесцеремонно ворвалось в небольшое пространство моей комнаты и разбросало везде свои ярко-желтые лучи. Не сразу сообразила, где нахожусь. Столько перемен произошло. Какое-то время задумчиво рассматривала потемневший от времени потолок. Потом взгляд мой скользнул по стенам, оклеенным желтыми обоями с незамысловатым рисунком. Работы много, но это даже хорошо, некогда будет себя жалеть.

Спину ломило. Не слишком удобно спать на полу. Надо было это как-то исправить.

Сделала в памяти своеобразную зарубку.

Нашарила крестик под подушкой, надела… Фигурный, небольшой, тускло-серый. Не серебро. Олово, наверное. Воды в доме, ясное дело, не было. Натянув простыню на уши, я пошла во двор к умывальнику. Голые ноги ласкал быстрый утренний ветерок. Солнечное ядро было полным и таким ярким, что и без часов читалось: летнее июньское утро, прозрачное и настоянное на всех невообразимых запахах шумного, цветастого и горластого села.

— Бабя Лёля, а баба Лёля! — соседка явно была настроена воинственно против другой соседки, что копалась у себя на грядке.

— Чого тоби, Ирка? — бабуля медленно разогнулась, держась за поясницу.

Ее лицо было изборождено морщинами — знак, что многие годы она провела под солнцем.

— Опять твои куры в моем огороде шастают!

— Та ты шо, — бабуля шустро схватила палку и устроила короткую, но грозную сечу, в результате которой, куры, шумно хлопая бесполезными крыльями, благополучно возвратились на свою территорию.

По ощущениям моя жизнь налаживалась!..

Умылась. Вода показалась мне очень холодной. Но сразу стало легче. Правильно говорят — вода любые хвори смывает! Глаза задержались на своем отражении в старом осколке зеркала.

Оттуда на меня смотрела стройная, даже излишне худощавая девица. Тонкие черты лица, большие карие глаза, длинные ресницы. Слегка выпирающие в виду худобы скулы. Губы… нижняя, я считаю, излишне полновата, но впрочем тоже ничего. Русые волосы, чуть ниже лопаток, висели сосульками. Под глазами залегли глубокие тени. Хороша красавица! Нечего сказать!

— О! Смотри! — позади опять горланили соседки, обсуждая кого-то из прохожих. — А чего это он с молоком?

В животе заурчала пустота. Живот стало подводить.

Нужно будет залезть на крышу старого сарая и сорвать пару яблок с соседской яблони, — придумала я.

Сделав шаг назад, налетела на корягу, споткнулась. Создатель! Простыня провокационно сползла до талии, обнажая белую грудь и розовые соски. Кроме крестика, на мне ничего не было. Меня сзади подхватила мужская руки. Прямо перед моим лицом появились чьи-то смоляные зрачки.

— Привет, “лесенка”, - улыбка на знакомом лице расплывалась из-за заячьей губы.

Я потупилась, в тайне проклиная свое школьное прозвище. Лесенка…

— Ванек… Ты что ли? — натянула простынь обратно.

Сначала я почувствовала, что краснею, а затем, когда собралась с мыслями, представила лица соседок, которые могли увидеть эту картину.

— Зашел проведать тебя, — в руках у него была трехлитровая банка молока.

Босые ноги, шорты из старых протертых джинсов с зашитой дыркой на попе, рубашка в клетку с закатанным рукавом. Невысокий и крепкий, широкоплечий, даже слишком широкоплечий. Я так увлеклась, разглядыванием бывшего одноклассника, что не сразу поняла его слова.

— Проведать??? — все-таки переспросила.

Давно мной никто не интересовался!

— Шшш, моя услышит, — поднес палец к губам, призывая меня к молчанию. — Голодаешь небось, — протянул мне молоко.

Я отнекивалась, но недолго, еда манила.

— Едит твою дрыгалку — бери давай!

— Спасибо…

Он засмеялся, услышав, как я чавкаю и тороплюсь.

— Как прошла ночка, никто не беспокоил? — неприкрытое любопытство плескалось во внимательных зеленых глазах.

Его спутанные пряди волос напоминали больше куполообразный вигвам.

— Не помню, спала, как убитая… — ответила, вытирая молочные губы.

— И как оно без света? — он удручающе посмотрел в сторону дома.

— У меня фонарик есть, — обрадованно доложила я. Набравшись храбрости неестественным голосом, нервно закашляв, я спросила его:- Так все-таки жену взял? А говорил раньше тридцати не женишься…

Ванька расхохотался, взглянув на меня.

— Да, я нечаянно. Так получилось, — ответил расслабленно крутя обручальное кольцо на правой руке.

Сознание любезно подкидывало картинки из прошлого. Когда у меня были друзья… Так увлеклись разговором, что опомнились уже у ограды. Я испытывала муку от необходимости просто пообщаться с кем-нибудь…

— Ой, ли! — соседки нахмурились и стали о чем-то оживленно шептаться между собой.

— Ваня, Вань? — женский голос заставил замереть его.