— Я ожидаю, что она уйдет, а ты вернешься на работу утром. Я плачу тебе не за то, чтобы ты сидел на заднице. — Дверь захлопывается, и весь гнев, который я подавляла, выходит на свободу.

— Ты бы так злился, когда твой брат назвал меня шлюхой, ты, конечно, быстро взял эти деньги! Почему ты не сказал ему правду?

— Мне нужны деньги. — Он пожимает плечами. — Не смотри на меня так. Как будто тебе есть дело до того, что думает мой отец.

— Мне определенно не все равно, если он подумает, что я беременна, когда это не так. Что если он расскажет моим родителям?

— Расслабься. Он уже завтра узнает об очередной моей ошибке.

— Мне нужно идти собираться на работу, — говорит Стерлинг.

— Нет! Мы еще не закончили!

— Нет, закончили.

— Так вот как это работает! Он издевается над тобой. Ты ничего не делаешь, не сопротивляешься, потому что боишься, что он перекроет тебе доступ к деньгам?

— Звучит примерно так. — Он уже на полпути через всю квартиру. — Ты гораздо умнее, чем я думал.

— Видимо, недостаточно умна, чтобы держаться от тебя подальше, — бросаю я.

Его голова поворачивается в мою сторону, серые глаза сужаются. Он приближается ко мне, и все мое тело напрягается. Он останавливается, когда его лицо оказывается всего в нескольких дюймах от моего. Его грудь, все еще голая и все еще отвлекающая внимание, быстро поднимается и опускается. Его напряженный взгляд удерживает мой. Никто из нас не произносит ни слова, никто не хочет отвести взгляд первым. Наконец Стерлинг разрывает зрительный контакт, с силой шлепая пачкой денег по барной стойке рядом с нами.

— Иди купи себе одежду и свою чертову зубную щетку. — Я забираю деньги, отсчитывая двадцать стодолларовых купюр. Мой взгляд поднимается к нему, зеленая вспышка в моей руке. — Разве я не должна получить хотя бы половину? Раз уж я делаю искусственный аборт?

— Ты хочешь половину?

— Нет, Стерлинг! Я не хочу половину! — Я смотрю на него, который на голову ниже меня, и швыряю деньги ему на грудь. — Вот! Можешь оставить себе все! Очевидно, что тебе это нужно больше, чем мне. Но мне любопытно, как долго ты собираешься позволять своему отцу контролировать тебя, чтобы он продолжал оплачивать твои счета? Не проще ли просто найти… не знаю… НАСТОЯЩУЮ РАБОТУ!

Он делает шаг ближе. Теплое дыхание касается моей щеки.

— Как насчет этого… Я дам тебе достаточно денег на билет на самолет? Уверен, что дорогая мамочка умирает от желания, чтобы ты приползла домой. Ты хочешь поговорить о контроле. Она там на самом верху, но я уверен, что ты наведешь ее на путь истинный… раз уж ты авторитет в том, как противостоять людям.

Боже мой. Я живу в одной квартире с Сатаной.

— Что это значит? — Я огрызаюсь. Мышцы на его челюсти подпрыгивают. Его голос глубокий. Он делает с моим телом то, что не должен.

— Я видел, как ты всегда вела себя с Колтоном. Тебе не нравился этот парень, но твоя мамочка точно любила. Ты делала все, чтобы оставаться в ее добром расположении, что, думаю, делает тебя ничем не отличающейся от меня. Думаю, что в твоей хорошенькой головке засело представление о том, что тебе повезло, что жизнь бросает тебе крошки хлеба. — Его взгляд опускается на мою больную ногу — В конце концов, ты повреждена. — Молчание. Моя грудь поднимается и опускается на быстрых вдохах.

— Я не тот человек, который может спасти тебя, Феникс. Я даже себя не могу спасти. — Он кладет все деньги, которые дал ему отец, на барную стойку и поворачивается; его самоуверенная походка очевидна, когда он пересекает квартиру.

Я смотрю ему в спину, пока он уходит от меня, если бы только взгляды могли убивать. Я вынуждена быстро повернуться, когда он роняет джинсы на пол. Я слышу шорох одежды и оборачиваюсь, чтобы увидеть, что на Стерлинге теперь черные спортивные шорты и, конечно, все еще нет рубашки. Я чувствую себя неловко и неуместно, наблюдая, как он надевает на руки плотные черные перчатки. Он избегает смотреть на меня, направляясь к полке в дальнем углу квартиры.

— Я не просила тебя спасать… — Мои слова прерываются, когда Стерлинг добирается до стереосистемы в другом конце комнаты. Он намеренно крутит маленькую ручку, и из больших колонок раздается музыка.

У меня открывается рот, когда он прыгает, хватаясь за турник, прикрепленный к стене. Песня кричит через динамики:

— Я боюсь подойти близко и ненавижу одиночество. Я жажду этого чувства, чтобы не чувствовать его вовсе. Чем выше я поднимаюсь, тем ниже опускаюсь. Я не могу утопить своих демонов, они умеют плавать. Ты чувствуешь мое сердце?

Я опускаюсь на один из стульев у бара, скрещиваю руки на груди и напоминаю рассерженную птицу, сидящую на своем насесте с взъерошенными перьями. Он не может избегать меня вечно; в конце концов, я нахожусь в его квартире. Я пристально наблюдаю за ним, когда он поднимается один, два, три раза — его мышцы сокращаются под плотью с каждым решительным толчком, его профиль демонстрирует, что его рот сложен в тонкую линию.

Да, я наблюдаю за тобой, высокомерный мудак.

Мой взгляд путешествует по изгибам и линиям Стерлинга Бентли. Я вижу, как пот начинает покрывать его мышцы, мандала на его плече блестит от соленой влаги. Его черные шорты висят низко на бедрах, показывая слабую белую линию загара. У меня возникает острое желание отпихнуть его, но я уверен, что он продолжит подтягивания как ни в чем не бывало. Он как будто читает мои мысли, потому что я вижу, как на его губах появляется кривая ухмылка. Я встаю с табурета в знак поражения и иду в сторону ванной комнаты, слишком хорошо понимая, какое удовольствие он получает от того, что игнорирует меня.

Я в последний раз оглядываюсь через плечо, мои глаза встречаются с его глазами. Они впиваются в меня, засасывая, как черная дыра, и я чувствую тягу провалиться в их темноту. Возможно, ты выиграл битву, но ты не выиграешь войну.

Я захлопываю дверь и раздеваюсь, шагнув в душ.

После того как Стерлинг уходит на работу к своему отцу, тишина в квартире сводит меня с ума; слишком много тишины и ничего, кроме моих собственных мыслей, которые составляют мне компанию. Я проигрываю в памяти сцену с матерью.

Я брожу по квартире, замечая, что в ней нет фотографий в рамках. Никакого беспорядка. Я поднимаю стеклянную пепельницу, стоящую на одном из столов, — единственное, что там стоит.

У кого, черт возьми, нет телевизора?

Я любуюсь картинами, видом на город из его окон. Несколько раз я останавливаюсь у бара, грызу ноготь большого пальца, уставившись на пачку денег.

— Нет. Ты не собираешься их тратить. Это принципиальный вопрос.

Опустившись на кровать размера кинг-сайз, я вытягиваюсь, скрестив лодыжки. Засовываю подушку между спиной и кованым изголовьем, устраиваясь поудобнее, ноутбук Стерлинга балансирует на моих коленях.

Под шумок я открываю недавнюю историю и прокручиваю сайты, которые Стерлинг посещал в последнее время: футбольные дела… ух, скучно. Никакого порно. Я потрясена и теперь еще больше заинтригована.

Стерлинг — это загадка.

Я перехожу к его сохраненным документам. Я ужасный человек. Я нахожусь в пяти секундах от того, чтобы выйти из того, что меня не касается, когда что-то привлекает мой интерес: «Последняя воля и завещание Стерлинга Бентли». Стрелка нависает над файлом. У меня возникает искушение, но это огромное вторжение в личную жизнь парня. Я сжимаю свой тошнотворный желудок, вспоминая слабые следы бритвы на левом запястье Стерлинга и следы от иглы. О Боже. Я вляпалась по самые уши. Мое сердце тяжелеет от печали. Почему такой молодой человек так часто думает о смерти?

Выйдя из документов, я открываю Kindle Стерлинга. Мои глаза расширяются, когда я натыкаюсь на «Пятьдесят оттенков серого» в его библиотеке. Неужели я единственный человек, который никогда не читал эту книгу? Я выбираю ее, чтобы почитать, умирая от желания отвлечься. Часы проходят как минуты. Страницы переворачиваются. Я буквально корчусь от смеха, нелепо краснея, когда Кристиан Грей впервые шлепает Анастейшу. В моем желудке собирается клубок нервов.