«Порадовать ее и побыть с ней рядом!».

А ей точно радостно. Она битый час истинно наслаждается тем, что делает: рассматривает, внимательно изучает этикетку и мелкий шрифт, нанесенный на ней; берет только избранное в руки, иногда за каким-то чертом прикладывает к щекам, затем подносит к носу, вдыхает, поводя им из стороны в сторону, разминает, перебирает, что-то изучает, как будто реакцию на ее не совсем здоровые действия; добродушно или снисходительно улыбается, подмигивая, ересь шепчет, вероятно, подходящие объяснения такого поведения и тут же возвращает все на место.

«Да, бля, что теперь не так?» — пристально слежу за этим и башкой тихо возмущаюсь.

Она смеется с каждой жестяной банки, мило щурится каждому раздувшемуся от муки или сахара, или еще какой крупы, как от собственной важности, десятикилограммовому бумажному пакету с помутневшим логотипом производителя и дистрибьютора; каждой палке колбасы любого сорта и качества приготовления она отвешивает свое почтение, почти кланяясь строю мясных или полумясных, или ни капли не мясных изделий, раскачивающихся на веревках; каждому тетрапаку отдает честь, прикладывая руку к непокрытой голове, искривляя кисть, и одаривает своей улыбкой вкупе с подмигивающим глазом; а овощам, свежей и морозной зелени, сухим макаронным изделиям, прибывшим, вероятно, из самой Италии, забыв пробить проездной талон на границе, она говорит «спасибо» и тут же тихо с сожалением добавляет:

«Нет, не надо!» или «Не хочу!», или «Не смогу! Это тяжело освоить без соответствующей подготовки!».

Эта женщина определенно отдыхает в огромном магазине, а мужчина, то есть я, отрабатывает жестокую повинность. Я здесь на рабовладельческих галерах, получаю тридцать три удара хлыстом по влажной загорелой коже на спине и жопе от того, кто принуждает к ритмичному вскидыванию неподъемных весел, а хрупкое и беззащитное создание наслаждается искусственным светом ярких ламп и нежит тельце на продовольственном курорте. Я изо всех сил гребу, а она кончиками тонких пальцев ведет по водной глади и, поскуливая, просит:

«Ну же, ну! Еще чуток прибавь! Тя-же-ло…».

«Чертова духота! И бессмысленное растрачивание драгоценного времени» — слежу за ее фигурой, мечущейся между бакалеей и рыбными продуктами, нервно дергаю губами и посматриваю на наручные часы. — «Как долго? У меня, пиздец, еще дела! Там… Там… Один! Еще один, блядь? Стопудово последний круг! Если она не найдет себя или того, что ищет, я подхвачу ее, сгребу в охапку и закину в багажник, а все нужное, но, увы, не найденное здесь, на обратной дороге в придорожных магазинах за наличку соберем и не будем париться».

Так слабый пол шелудиво отдыхает и скидывает негатив и накопившуюся агрессию за день, неделю или месяц. Последнее зависит от платежеспособности ее «раба». Женщина рыщет в магазинах, держа по ветру нос, любезно тратит заработанный капитал, потом, конечно же, общается с себе подобными, когда устраивает словесные или временами физические перепалки-состязания — кто кого «перетянет» за недовешенный и переплаченный жалкий грамм. А «kiss and cry» возле кассы, а поиск подходящей карточки, а дисконты, скидки, а «погоди, я кое-что забыла», а, наконец, мое любимое:

«Я здесь стояла, я первая была, я отлучалась, потому что взвешивать ходила! Я! Я! Я!».

Еще один, какой уже по счету, горизонтальный холодильник… Шоковая, сухая, крайне агрессивная заморозка… И вот, пожалуйста, верткая толпа таких же, как она, отставив задницы и сдвинув, почти снеся с петель, защитное стекло рефрижератора, по-собачьи — что только пух и перья по сторонам летят — ковыряется в содержимом, пытаясь отыскать там пятикопеечное счастье в виде всевозможных полуфабрикатов и осьминожьих тушек.

Я не смешиваюсь с периодически визжащей и монотонно гудящей, как пчелиный рой, толпой. Отползаю вместе с продуктовой, забитой под завязку, тележкой в сторону и упираюсь локтями в пластиковую ручку. Пиздец! Двадцать первый век на дворе, а женскому народу все еще необходимо подобное общение: дамочки стрекочут громкими цикадами, что-то передают друг другу, приблизительно взвешивают, балансируя пакетами в двух руках, скидывают лишнее, как балласт, и, двигаясь задом, боясь удара в спину от обездоленной на товар сестры, видимо, отползают от места сбора.

Неожиданно — здесь было не очень долго. Она, оглядываясь на место недолгой славы, опускает добытый трофей в ящик с металлическими прутьями и дает мне легким кивком головы с улыбкой на лице любезное разрешение на долгожданное продвижение к кассовому аппарату.

«Ура, ребята! Я наконец-таки спасен» — посмеиваясь, широким шагом направляюсь к месту для самообслуживания. Меня тут же ловят за пояс джинсов и тянут в другую сторону. Однако я уже настроился на скорый выход, поэтому:

— Мам, там быстрее будет.

— Я… Я не хочу, — она опускает взгляд и мнется, по-моему, стесняется чего-то или даже с тяжело скрываемым ужасом боится.

Не верю, что отец до сих пор не опробовал кассу самообслуживания в очередной, как правило, неожиданный визит сюда. Он точно так же, как и я, терпеть не может живые очереди и нечеловечески голосящую толпу. Уверен, что, когда пара Гриша-Наташа посещает супермаркет — этот или еще какой, — Велихов старший широким шагом чешет именно туда, где скорость оплаты значительно превышает установленный человеческий предел. Это в его стиле и не противоречит мужскому духу.

— Все нормально. Я с оплатой помогу.

— Дело не в этом.

— А в чем тогда? — не останавливаясь, тяну наш спаянный тандем в сторону всегда свободной кассы.

— Петь…

Она не умеет пользоваться, что ли? Боится или не хочет? Стесняется попросить о помощи? Ее пугает, что там не с кем перекинуться двумя-тремя словами? Терминал заблокирует карточку, не получит одобрение из-за недостаточного количества средств на счете или что?

— Это не сложно, ма.

— Черт побери! Да как скажешь! — махнув рукой, отворачивается от меня, делая вид, что сильно заинтересована пляжными товарами.

— Не надо этого, — через зубы произношу.

— Чего «этого»?

— Вот «этого»! Шантажа, например.

— Какой шантаж?

— Тогда этих манипуляций тоже не надо. Меня таким не пронять, ма.

У меня иммунитет и задроченный характер!

— Фр-р-р-р-р, — злобно, почти с присвистом, фыркает и тут же обгоняет меня, демонстрируя просто-таки поразительную подвижность и целеустремленность пронзить собой тягучее пространство.

Замечательно. Значит, все-таки может двигаться с повышенной скоростью и большим рвением! Теперь, по-видимому, все зависит только от меня. Если быстро разложусь, потом моментально расплачусь и скоро соберусь, то стремительно отчалю от этого места и родного дома, в котором ни на одну минуту не задержусь. Есть дела, а самое главное… Есть Ния, «Шоколадница», первое свидание и интересное предложение!

— Я хлеба не купила, — шипит вовремя вспомнившая о самом необходимом мать.

Если честно, абсолютно не удивлен, но к подобному всегда готов, поэтому не нервничаю, не психую и ничему не сопротивляюсь.

— И мороженое захвати, — с ухмылкой предлагаю. — Пожалуйста, мамуля, — добавляю мягко и со снисхождением.

— Какое? — она тут же тормозит возле меня.

— На твой вкус, — наклоняюсь и поцелуем клюю родительницу в светлую макушку.

Она положительно кивает и, поджав губы, в сторону отходит.

Старшее поколение нам, к сожалению, уже не переделать! Отоваривание через всемирную сеть, безналичная и бесконтактная формы оплаты, кассы самообслуживания, гибкая система скидок, дисконты и возврат процента на каждую покупку не понятны родителям, зато удобны новым небожителям, у которых каждая минута дорога и на вес золота. Простой сравним с летаргическим сном, погружение в который почти гарантированная общественная смерть и вылет из жужжащих чатов, где проходит вся наша жизнь.

Пронеся каждый товар через датчик и разложив снятую с магазинного учета купленную единицу по бумажным пакетам, прикладываю карточку к аппарату и одновременно с этим смотрю на высокую красивую женщину, приближающуюся ко мне с хлебом и мороженым.