— Ния-я-я, — шиплю, прикрыв глаза, — нашла?

— Конечно.

Антония раскачивает перед моим носом тяжелым брелком с ключами от машины, словно гипнотизируя.

А дальше все, как по писанному, согласно исторической составляющей. Усевшись в кресле, пристегнувшись и внимательно осмотревшись в обстановке незнакомого ей салона, Антония, всплеснув руками, внезапно вспоминает от том, что где-то — не помнит, где, конечно — потеряла обувь, потом вдруг озабочивается судьбой своей машины, ищет какой-нибудь — не важно чей — мобильный телефон для того, чтобы сообщить маме с папой, что с ней все хорошо и она «с Велиховым».

Раздраженно хлопаю дверью и отваливаю на хрен от этого автомобиля, как от корабля, доставившего бубонную чуму на континент, выкосившую пол-Европы в соответствующем исторической справке веке…

— Да? — отвечаю на звонок, который в аккурат принимаю, когда наклоняюсь за своим ремнем и поломанным каблуком Смирновой.

— Она с тобой? — отец, как всегда, спокоен и немного груб. — Петр!

— Да, — спокойно отвечаю.

— Где вы?

— Скоро будем, — прижав плечом трубку, продеваю ремень в поясные петлицы своих брюк, расправляю шлейф и щелкаю железной пряжкой, надеясь вслепую насадить отверстие на язычок.

— У вас все нормально?

— Замечательно, — докладываю грубо, но по обычной форме.

— Как она?

Когда отчаливал от автомобиля, по-моему, напевала какую-то херню, чем занята сейчас боюсь предположить, да и в конце концов:

«Мне-то что, за дело? Совершенно неинтересно и не надо!».

— Расстроена, но…

— Мы у Смирновых, Петр, у Сергея, естественно. Здесь все, кроме Мишки и Алексея со своим табуном.

Ланкевич, похоже, благополучно отбыл?

— Михаил Андреевич…

— Он пожаловался на плохое самочувствие и уехал. Мы с ним не мальчики, так что прояви уважение и откинь свои остроты на хер. Твою мать! Привези ее, пожалуйста, домой. Здесь Женя очень нервничает. А как Тосик? Она не пострадала?

Да, бля-я-я-я! Что ей-то сделается?

— Нет. Все хорошо. Есть, правда, небольшие проблемы со стопой. Похоже, подвернула.

— Подвернула? — шипит в трубку Гриша. — Это как? Не на ту педаль нажала? Или…

Я просто гнал ее, а она споткнулась, видимо, или через что-то перецепилась, нашла выступивший на поверхность древний корень, или просто неуклюжая согласно заводским настройкам, шлепнулась на землю, приложившись мягким местом о траву. Прекрасно помню, как Смирнова ахнула и запищала, вот тогда подошла моя очередь водить и салить. Я вылетел пулей из машины и побежал туда, где скрылась Ния.

Еще раз осматриваюсь, прищуриваюсь, останавливаюсь взором на тех березах, возле которых мы с ней боролись и между которыми я втиснул маленькое тело, чтобы насладиться поражением мерзавки, с которой удачно для себя поспорил на часть ее преуспевающего шоколадного бизнеса.

— Петь?

— М? — иду назад по направлению к дороге и стоящей там машине.

— Осторожно только, не гони.

Как пацану отвешивает предупреждения.

— Через час будем, — вскидываю руку и засекаю время. — Извини за машину, но она немного поменяла цвет.

— Похрен!

— Хорошо. Все? — опять та же насыпь, та же грязь, то же движение ногами.

— Мы вас ждем.

Вот и замечательно!

Скидываю звонок и прячу трубку в карман своих брюк, края которых я точно так же, как и автомобиль, сырой землей измазал.

На полпути к ожидающему транспорту все же останавливаюсь и разворачиваюсь, чтобы проверить машину Нии. Все-таки мы ее бросаем: одинокую, несчастную, да еще в темном злом лесу. Но… Все очень чисто, аккуратно, электроника потухла или хозяйка ее предусмотрительно выбила, а сама «карета» обездвижена и, по-видимому, намертво, по крайней мере, до прибытия по ее душу грозного эвакуатора.

— Готова? — забираюсь на водительское место.

— Да.

Антония снова поменяла «цвет»: насупив брови, она сосредоточенно рассматривает что-то мелкое, прилипшее с той стороны лобового стекла.

— Ты как, Тузик? — наклоняюсь, всматриваюсь и осторожно поддеваю согнутым пальцем покрасневший нос.

— Что мне сказать Егору, Велихов?

Она у меня сейчас об этом спрашивает?

— Я не знаю…

Обратный путь, путь домой, домой к Смирновым, занимает немногим больше часа, а я слегка приврал, не рассчитав точное время нашего прибытия. Антония закуняла на пассажирском месте, расслабилась и уткнулась лбом в свое стекло. Подкатившись к раскрытым настежь подъездным все еще украшенным лентами и надувными шарами железным воротам, плавно торможу и почему-то не спешу пересекать черту, за которой находятся владения Сергея Смирнова. Не то чтобы я его боюсь или чувствую свою вину за неадекватные действия его дочери, но все же это старый друг моего отца, его партнер, к тому же самый веселый и безбашенный чувак из всей этой братии престарелых мужиков.

Пока я гоняю совесть и приказываю ей заткнуться, Тонька переворачивается и укладывается на бок, подложив под щеку одну руку, а второй она, видимо, непроизвольно, без конца одергивает свое платье.

Смирнова возится, укладывается в автомобильном кресле, а я вдруг вспоминаю, как смотрел на то, как улыбающийся Егор гладил эти обнаженные руки, заглядывал ей в глаза, целовал розовые щеки и непрерывно повторял:

«Тонечка, я тебя прошу, пожалуйста…».

О чем он ее умолял тогда, когда я через дверь подглядывал — она не ошиблась в наблюдениях и была права? Я следил за ними и… Завидовал! Сейчас мне кажется, что Смирнова отказала Мантурову именно сегодня, в день их свадьбы, а то, что устроила потом — вся эта беготня и моя за ней погоня — реакция на его неисчезающую настойчивость. Тонька просто убежала от ответственности, решила таким образом изменить свою судьбу. На свой манер отписывалась, отклонялась, пыталась отвернуть и отменить мероприятие, а Егорыч по-мужски настаивал и принуждал? Объективное и подходящее обстоятельствам объяснение. Брак силой не сулит ничего хорошего тому, кто в него вступает. Хорошо, что Тоник это поняла и выбрала разумное, хоть и чересчур жестокое, по отношению к Мантурову, решение.

— Ния, — шепчу, не глядя на Смирнову, — мы приехали. Слышишь?

— Да.

Скашиваю на нее глаза и замечаю, как водит пальцем по стеклу, рисуя чудные загогулины.

— Я волнуюсь, Буратино, — шепчет и тут же резко, словно испугавшись, убирает блуждающую, как по холсту, руку.

— Я помогу…

Остановившись перед широкими ступенями у полностью стеклянного входа в дом, глушу мотор, отстегиваю свой ремень безопасности и помогаю с этим Тоньке, затем выпрыгиваю из салона и, обойдя спереди машину, подхожу к двери пассажира, у которого господствует испуганное и искореженное жутким страхом странно раскрасневшееся лицо.

— Все будет хорошо, — протягиваю к ней руки и прошу, — обхвати меня за шею, чтобы я мог тебя вытащить…

Не успеваю до конца озвучить весь наш план дальнейших действий, как Смирнова выполняет все в точности, как я предполагал, не протранслировав вслух свои намерения.

— Вот так! — подхватываю Тоню и бережно вытягиваю обезображенную гонкой и сидением на земле крохотную невесту.

Она вцепляется в меня, прижимается к моей груди и становится из-за этого как будто еще легче.

— Все нормально? — заглядываю ей в лицо, как бы свысока, выказывая снисхождение.

— Угу, — мычит и тут же прячется. — Прекрати, пожалуйста.

Антония скрывается, почти сливается со мной и, не поднимая головы, скрутившись милым, но чересчур мелким круассаном, покидает салон автомобиля и поднимается на моих ногах по ступеням, ведущим внутрь ее дома.

По ощущениям жутко неудобная и многозначительная картина: нам открывает дверь Сергей, у которого из праздничной одежды осталась расстегнутая рубашка с подкатанными, как и у меня рукавами, да помятые от долгого сидения выходные брюки.

— Добрый вечер, — глядя ему в глаза, произношу негромким голосом.

— Добро пожаловать! — Смирнов произносит через зубы, но все-таки гостеприимно протягивает руку, указывая направление, куда мне следует доставить его дочь.