«Тонь…» — я мямлил, демонстрируя идиота, и старался не смотреть в ее глаза, которые как на грех, искали встречи и моего открытого взгляда. Я не рисковал и прятал то, что Смирнова могла и выскоблить, если мое моргание пойдет не в нужную для Тузика масть.

«На этом все! Я выиграла спор, поэтому… Отвянь!» — внезапно истерически захохотала.

«Спор?» — переспросил, хотя отлично знал, о чем она говорит. Талдычила об этом, не скрывая истинной цели своего нахождения в моей квартире. Я был титаном, строил полового бога, держался молодцом, а под конец позорно слился ей в ладонь.

Слабак-герой! Мама бы об этом написала, подобрав поучительное название роману и достойно представив события, через которые ее сын прошел, забыв о принципах и наплевав на крепкую дружбу наших с Тузиком семейств?

«Засчитываю эту ночь, как полноценный, я бы еще добавила долгожданный, секс. Петруччио, мерси! Завтракать садись. Чего ты рот раскрыл?» — пропела елейным голоском и пошло ухмыльнулась.

Стерва!

Распахиваю входную дверь в шоколадный магазин и, грубо буркнув приветствие кассиру, направляюсь в подсобное помещение, в котором напевающая и пританцовывающая Тонька надевает через голову темный фартук с логотипом своей шоколадной фирмы и вслепую завязывает тесемки, прикасаясь к пояснице.

Приближаюсь к ней, задерживаю дыхание и прикрываю на одно мгновение глаза. Затем резко выдыхаю и сразу предлагаю помощь.

— Позволишь? — тут же перехватываю ее пальцы, медленно сжимаю, перекатываю суставы и мягко убираю женские руки от завязок. — Я справлюсь. Это не космический корабль.

— Петь, — выставив свой профиль, тихонечко скулит, — привет.

— Как дела, Смирнова? — вожусь с тонкими узлами.

— Нормально. Ты пришел?

Естественно! Ей-богу, как в детстве. Считает, что сможет тем, что между нами было, смутить и отвратить меня. Глупая и все же недалекая девчонка.

— Сегодня пятничный вечер, Тузик, моя сверхурочная смена. Два часа барражирования по рядам и стабильная копеечка мне в карман. В чем дело?

— Ни в чем, — бормочет и быстро отворачивает свой нос.

Вот и хорошо!

— Как Егор?

— Что? — опять вполоборота отвечает вопросом на вопрос. — Что Егор?

— Как у Мантурова дела?

— Что?

По-моему, нужно дать определенную подсказку, а то мы до конца этого дня будем перебрасываться фразами из разряда:

«Я ему „что“, а он мне „чего“, вот я и говорю, почему он „чего“ не „кому“, да не перед „кем“!» — такая головоломка для тех, кто с нашим языком в частности и пониманием вообще на большое уважаемое «Вы»!

А посему:

— На вопросы о состоянии дел, Ния, нормальные и воспитанные люди отвечают:

«Спасибо, все нормально, хорошо, пучком, великолепно, грандиозно, отлично или не очень».

Особо говорливые излагают подробности, о которых их на самом деле не спрашивали. Поэтому — «нормально» или «не очень»? Что выбираешь? Две позиции — особо не разгуляешься. Ну?

Ты ведь, стерва, две недели с ним встречаешься. Четырнадцать дней… Сразу приступила к новой жертве, расправившись со мной:

«Хрен тебе, Смирнова! Я оттрахан, но не побежден».

Между прочим, я кроме ручного управления с «мальчишкой» так ни черта от Тузика не получил:

«Мне было плохо, Ния, и я вообще тем сексом был не удовлетворен!»

И слава Богу, откровенно говоря. Смешно я выглядел, когда бы силком оттягивал от своего паха девчонку, выставившую колечком губы, чтобы взять в рот то, что мужики старательно оберегают, но, обхватив свою мошну огромным кулаком, быстренько затаскивают туда же улыбающимся девчушкам, стоит последним пошло облизнуть надутые губища или, не дай бог, бросить застенчивый взгляд вниз. Мой бы отказ в минете стопроцентно вызвал подозрения, а так, я вроде молодцом. Правда, чувствую себя паршиво, словно использованный презерватив, как будто бы участвующий в сексуальной вакханалии, но захлебнувшийся отработанным белком.

— Что сегодня делаем? — поправляю аккуратный бантик. — Чем озаботишь этого работника?

— Ты… — Смирнова поворачивается и странно искривляет свое лицо.

Поплакать захотелось? Или очередную роль играет?

— Стоп, Ния! — поднимаю руку и выставляю ей под нос ладонь. — Ничего не было. Ясно?

— То есть?

— Ты не изменяла и не предавала. Чиста, как стеклышко…

— Что ты мелешь? — по-моему, весьма правдиво недоумевает.

Да неужели? Невдомек паршивке?

— Очевидный факт. Ты же спала со мной…

— При этом не встречалась с Егором, — ставит руки себе на пояс и вздергивает подбородок. — Что за…

Гордость, заносчивость, надменность или откровенный цинизм, вкупе с эмоциональной инвалидностью? Бедняга не отдает себе отчет в том, что натворила, когда устроила мини оргию со мной.

— Я этого не знаю, а болван, по всей видимости, и не узнает. И вот тебе мой дельный и бесплатный совет: не ляпай в его компании о том пари, на котором ты получила оргазм, когда этот Велихов обрабатывал тебя, если я не ошибаюсь пару-тройку раз.

— Ошибаешься! — визжит, обжигая взглядом.

— Тихо-тихо. Я пришел сюда работать, а не отношения с тобой выяснять. Мне все равно, что там с Егором в твоих грандиозных планах и на скупой повестке дня. Не приглашайте меня на ваши ванильные пятиминутки и утренние столовые планерки. Договорились?

— Хам!

Возможно! Но:

— Но все же я хотел бы не вспоминать определенные события. И поверь, — хмыкаю и окатываю Смирнову волной пренебрежения и ненависти, — ни один нормальный мужчина не захочет, чтобы его по-честному посвятили в подробности интимной жизни избранницы, с которой у него типа серьезные отношения.

— Типа?

— Хм, — приставляю указательный палец к верхней губе и ногтем поддеваю кончик своего носа. — Хм-хм, пожалуй.

— Что это за «хм-хм»? — Ния подходит ко мне и, задрав голову, пытается поймать мои глаза. — Смотри на меня, Буратино.

— Меня зовут Петр, — убрав ото рта руку, глухо рычу, акцентируя ее внимание на последнем слове, обозначающим мое имя. — Петр, Петя, Петенька, Петька…

— Хм…

— Не «хм»!

— Буратино! А все остальное под настроение.

— Считаешь, что вытянула счастливый билет? — подмигиваю.

— Ты о чем?

— Установим срок ваших отношений? Согласна?

— Пошел ты, — намеревается развернуться и уйти, но я успеваю поймать ее за локоть и подтащить к себе. — Что ты делаешь?

— Ты ведь в браке не заинтересована, Смирнова.

— Что?

И снова именительный падеж, но не винительный же, в самом деле.

— Желаешь еще одно пари? — вкрадчиво ей предлагаю.

— Пусти! — Тузик дергается, пытаясь освободиться и трусливо в торговый зал сбежать. — Ну? Велихов! — затем вдруг, похныкивая, произносит. — Пе-тя…

— Ваши отношения через парочку недель пойдут на спад. Рейтинг пары, подающей надежды, быстро скатится и достигнет дна, а очки, заработанные Егорычем, вероятно, вниманием и собачьими глазами, которыми он без конца пялится на тебя, как идиот на блажь, сгорят. Вернее так! — еще ближе приближаю ее к себе, заставляя выгнуться в спине и упереться животом мне в пах. — Он надоест тебе. Знаешь, почему? — подмигиваю и нездоровым взглядом всматриваюсь в лицо Смирновой. — Отвечай! — грубо дергаю ее, трясу, как куклу.

— Перестань, — всхлипывает, закрывает глаза и тяжело вздыхает. — Что с тобой? Ты такой…

— Знаешь, почему? — приближаю к ней свое лицо, утыкаюсь лбом в маленькую переносицу и давлю со всей силы, на которую еще способен, наклоняю Тузика, располагая ее тело параллельно полу. — Знаешь, знаешь? — шиплю.

— Нет! Нет! Нет! — пищит, кулачками упираясь в мою грудь. — Мне больно. Что ты делаешь?

— Он чересчур порядочный, Антония. Это сраный интеллигент в каком-то там колене. Егор воспитан по-другому. Он не Велихов и не Смирнова. Его фамилия Ланкевич, а Мантуров — укор отцу за то, что типа бросил мать. Хотя, хотя, хотя… Вы, стервы, во всем сами виноваты, но вы же нежные цветы, а у нас, у подлецов, чумазые и грубые рыла. Кто недоразвитых принимает во внимание, когда выслушивает обвинительную речь, таких наш справедливый суд признает недееспособными, а значит, неподсудными, но это не мешает вам стричь купоны, называя их моральными отступными или алиментами на содержание общего ребенка. Вы так страдали, когда жили со скотиной. Ладно уж, — злобно ухмыляюсь, — возьмем и этот грех на душу. Вы святые, святые… Матери наших детей и подруги жизни. Вы светочи в царстве вечной тьмы. Вы…