— Чего? — мой кий скользит по костяному шару, чиркает воздух, царапает сукно, а я к еб.ням сливаю свой решающий удар.

— Чудной он, говорю! — Сергей кивает в сторону суетящейся компании. Там ходят друг за другом моя жена, Евгения — его вторая половина, мелкая Антония и мой Петр, который периодически хватает свою девочку за пояс джинсового комбинезона. — Смотри! Он, как мамонтенок из того мультфильма. Ищет маму, да? А найдя, боится потерять. Поэтому цепляет исполина за мелкий хвост. Помнишь? Там еще такая жалостливая песня была, что-то про единственную маму на свете, к которой он на льдине плывет. Господи, слон на льдине, движущейся со скоростью сто двадцать километров в час. Ведь иначе никак! Если меньше, то он состарится, пока пересечет Атлантический океан, если, конечно, этой дорогой пошел, — глубоко вздыхает, а затем, как будто бы собравшись с духом, продолжает. — Кружит-кружит-кружит… Мне, как отцу Нии, такое внимание чрезвычайно приятно. Я наслаждаюсь видом и в кулачок смеюсь. Разве так с юной женщиной нужно обращаться?

— Ты выпил, что ли? — суживаю взгляд, предполагая наихудший для всех нас вариант.

— Ни капли! Уже давно. Где-то с тридцати лет.

— Был, видимо, инцидент? По ощущениям и твоим словам — не единожды, а многократно. Шили, брат?

— Об этом, что ли, будем говорить? Там, — опять кивок в ту сторону, — гораздо интереснее кино. Влюблен, влюблен, влюблен… — шепчет и как будто удрученно мотает головой. — Пиздец какой-то, Велихов! Я ставил на кого угодно, но только не на Петьку. Они друг друга ненавидели. Вспомни, пожалуйста, какие истерики закатывались, если вдруг компании пересекались на одной территории. Потом эти чертовы пари, игрушки на слабо. Я думал, сдохну раньше срока. Ненавижу эти вызовы на смелость, изощренность и самообман. А сейчас что? Он дергает ее за попу, ступает, как засранец, в точности копируя мелкий женский шаг. Твой сын заглядывает в рот моей младшей дочери. Я, конечно, сильно польщен, однако удивлен не меньше. Ты знал?

— Нет.

— Они обыграли нас, Гришаня. Молодняк щелкнул по носу двух старых пердунов и был таков.

— Не ты ли ставил деньги на определенный срок?

— Срок? — поворачивает ко мне свое лицо. — Не помню. Ты о чем?

— Семь дней пройдет, и твоя курочка приголубит моего пацана, — кривляюсь, копируя его.

— А-а-а! — запрокинув голову, хохочет. — Я пошутил тогда, браток. Как такое можно просчитать?

— Ну, ты ведь кандидат наук. Возможно, что научная стихия шагнула далеко вперед и просчитать семейное положение становится определенным делом чести. Откуда мне такое знать?

— И что? — Смирнов становится серьезным. — Что-то имеешь против моего фундаментального образования, юристишка задрипанный?

— Задрипанный-не задрипанный, но финансово стабильный и не побираюсь.

— А я, значит, побираюсь? — разводит руки по сторонам.

— Я этого не говорил. Но!

— Но? — заметно напрягается.

— Деньги ты с меня берешь.

— Потому что ты, задрот, играть не умеешь, разве что только интеллигентно отставляешь зад, когда прикладываешься животом к столу. Бильярд — не твоя игра, Велихов?

— Увы! — с наигранным сожалением пожимаю плечами.

— Все бегаешь?

— Не марафон, конечно. Но…

— Пять кэмэ?

— Немного больше, — со снисхождением в голосе поправляю.

— От инфаркта или старости?

— Все вместе. Стимул есть!

На внуков своими собственными глазами с разумным пониманием во взгляде хочу смотреть. А вообще, Смирнов, пожалуй, прав. Я на старости лет, вернее, за последние месяцы, стал чересчур мнительным хрычом и с избытком эмоциональным папой. За все переживаю, за все, что вижу-ощущаю, почти до крови бьюсь.

Рад ли я тому, что мы собрались здесь отпраздновать? Конечно, однозначно, без вопросов. Немного, правда, огорчен тем, что очень долго ждали этого события и прибытия ребят к нам, к Велиховым, в дом. После Сашкиного звонка о том, что он, как курьер, посыльный, доверенное лицо старшего брата, его же лучший друг и правая способная на подвиг дополнительная к основной рука, со стопроцентной точностью выполнил порученное ему задание, прошло еще два дня. Два дня томительного и гнетущего всех нас ожидания:

«Да? Нет? Подумаю? Согласна? Или… Нам надо бы расстаться? Все, прощай!».

Два дня разрывающей ушные перепонки тишины. Тишины по всем каналам: ни звонка, ни сообщения, ни семейных конференций. Петр не высовывался в текучку в социальных сетях, не отмечал успехи матери значками и донатами, не задавал вопросов. Сын залегшим на дно морское окунем молчал. Мы с Черепашкой не спали, зато мечтали, уставившись в высокий потолок нашей комнаты: Наталья, по ее словам, и поведению, монументально строила планы на будущее, а я молча заклинал эту девочку, которая сейчас кружит в костровой, помогая старшим дамам накрывать на стол, ответить сыну согласием и успокоить мятущуюся натуру парня, который судя по действиям и поведению, решил начать все с чистого листа.

Как пережили двое суток, история, конечно же, умалчивает, зато по прошествии сорока восьми часов у нас намечается торжественное событие, на котором планируется участие двух заинтересованных в успехе будущего предприятия сторон: Велиховых и Смирновых.

Кто бы мне сказал тогда, тридцать с лишним лет назад, что я стану… Кем я стану для Антонии? Свекром или вторым отцом? То, что Ната застолбила место дополнительной матери, это понятно даже без пространных рассуждений. Глядя на то, что она вытворяет, когда как будто бы случайно сталкивается с Нией на пути из кухни к гостевому месту и обратно, можно смело утверждать, что свекровь и неотъемлемые атрибуты поведения, например, такой дамы, — не про мою Наташу. Она, по-видимому, вообще не знает, какие советы надо бы давать молодой неопытной хозяйке. А я?

— Гриш? — Серый дергает мое плечо. — Заснул, что ли?

— М? — отзываюсь, смаргиваю странную слезу и поворачиваюсь к нему. — Что?

— Ты точно не возражаешь? — как будто присев, интересуется. — Все нормально, без обид?

— Нет, конечно. Не возражаю. Кроме того…

Я сам все организовал.

— Когда с мальчиком поговоришь? — спрашивает у меня.

— С мальчиком? — выпучиваюсь на Смирнова. — Ты издеваешься?

— Чего ты такой, блядь, колючий? Чего ты строишь из себя какого-то урода, гнобящего детей? Мальчик! А что, твою мать, не так? Ему тридцатник, он в два с лишним раза моложе меня. Пацан, конечно. А про тебя не берусь судить, молодящийся отец-кистень! Я почему спрашиваю…

— Я понял, понял, понял, Серж. Дай мне несколько минут.

— Считаю, что это должен сделать ты.

— Согласен.

— Объясни ему, что это не подачка, что это правильно и, к тому же, обрисуй ему мое желание.

— Документы готовы, Серж. Петр Велихов возьмет тебя под крыло.

— Спасибо, — с искренностью меня благодарит.

— Он толковый, — запинаюсь, но потом вдруг нахожусь, — профессионал. Не потому, что мой сын, а потому что…

— Мой зять! — Серый гордо вскидывает подбородок.

— У него свежий взгляд на вещи, Серега. Он круто разбирается в рисках и эффективности. Возможно, юриспруденция…

— Не его желание, а твое? — подсказывает мне.

— Не в этом дело. Он способен на многое, Смирнов. Но Петр не совсем командный игрок.

— Чудненькое признание, Гришаня. У них семья! — он тычет пальцем в неопределенную сторону и, как обычно, попадает точно в цель. — Он должен играть за двоих. Его команда — моя дочь и естественное пополнение. Кстати, есть предложение…

Не слушаю, но продолжаю:

— Он нестандартно мыслит, комбинирует, рискует. Понимаешь?

— Да, — на автомате отвечает.

— Корпоративная политика не чествует индивидуалистов. Поэтому он не прижился у нас. У Петьки с трудом выходит работать из-под палки, по графику и по написанному.

— А как же планирование? Он ведь женится на моей малышке. Меня раздражают спонтанные решения, Велихов. В семье должен быть фундамент и порядок, а если Петр станет играть солирующую партию, задвигая свою жену…