Странная картина предстает у меня перед глазами, собираясь в безумный пазл, сложившейся по воле рока или вопреки чьему-либо желанию. Какой-то жуткий, как будто бы по границам внутреннего содержимого моей квартиры алеющий, но все же черный цвет. Словно кто-то, спрятавшись в дальнем углу, окрашивает помещение неярким светом красной лампочки. По-моему, здесь кто-то есть. Или это бред? Егор приложил кулак, возможно, вызвал сотрясение, острую фазу которого я в долбаной горячке на своих двоих успешно перенес, а теперь подкатывают нехорошие последствия. И это мистификация, мираж или вызванная подвалившей агонией зрительная галлюцинация.

Шаркаю ногами, пробираясь через что-то разбросанное на доселе чистом полу. Опускаю голову, сощурившись, присматриваюсь к тому, через что сейчас вынужденно и с огромной осторожностью иду. Это чьи-то вещи? Какие-то игрушки? Цилиндрические упаковки? Что-то мелкое, сверкающее и легкое?

Останавливаю продвижение лишь тогда, когда прикладываюсь лбом о раскрытую дверь подсобного помещения. Моя кладовка раскрыта настежь, а под ногами у меня с распахнутым зевом перекатывается распотрошенный картонный ящик.

— М-м-м, — мычу и приседаю перед тем, что воры разворошили в поисках чего-то, что, по-видимому, так и не нашли.

Теперь понятно, через строй чего я неторопливо продвигаюсь. Многочисленные «игрушки» для взрослых, для теть и дядь, последняя поставка из Тонькиной «Перчинки». Чудные, твою мать, домушники пошли. Хотя, черт возьми, приятно, что с интересом и азартом. «Джентльмены удачи» озаботились личной жизнью и взяли исключительно для персональных нужд то, чем я хотел когда-то разнообразить собственную постель.

— Что вы мне оставили? — поднимаю первое, что попадается мне в руки. — Однако! — обреченно хмыкаю. — Наручники и… — фольгированный квадратик проскальзывает между моих пальцев, рассекая кожу. — Сука! — шиплю и всасываю палец, разрезанный персональной упаковкой презерватива. — Один и все? — вожу ногой по полу. — Я, блядь, долго был в завязке. Одного не хватит. Ну-у-у? Еще бы…

Выпрямляюсь, расправив плечи, носком убираю с дороги остатки интим-посылки, отшвыриваю тряпки, топчу их и прохожу из раскуроченного в маниакальном припадке холла в жилое помещение. Стараюсь двигаться как можно тише, потому как не уверен, что в квартире нахожусь сейчас один. Трудно объяснить, но чужеродное присутствие сквозит как будто бы из всех щелей.

Замечаю слабое движение на полу. Там что-то светится, мигает, вращается и медленно, вразвалочку, передвигается. Оно описывает круги, прокручиваясь вокруг себя, изображая микроскопическую станцию РЛС в поисках враждебного объекта. Затем это что-то внеземное меняет форму, растет, как будто бы на сваях возвышается, увеличиваясь в длине, объеме, массе. Оно, похоже, трансформируется, перестраиваясь во что-то по-прежнему неживое, но чересчур подвижное. Топот мелких ходунков, шорох и слабый свист.

Торможу перед тем, кого совсем не ожидал увидеть.

— Привет, — поднимаю мелкую собаку, управляемую дистанционно. Кем-то, находящимся в моей квартире? Кем-то здесь?

Робот поворачивает плоскую и сильно вытянутую морду, наклоняет голову и индикатором сигнализирует заложенное программой стандартное мелькающее красно-белым светом радушное приветствие.

— Соскучился, щенок? — подношу вплотную к своему носу и целую неживую псину в теплую пластиковую мочку. — Пум! Как ты здесь оказался, парень? — прыскаю и поворачиваю игрушку на спину, присматриваюсь к гладко сконструированному пузу, почти заглядываю чуду между лап и, конечно же, под хвост. — Или ты девчонка?

Собака водит лапами, теряя равновесие. Ее системы почувствовали неладное, гироскопы затрезвонили, как колокола:

«Опасность, опасность, опасность… Теряем ориентиры, растворяемся в пространстве… Беда, беда… Эс! О! Эс!».

— Как тебя зовут? — возвращаю пса в нормальное положение, отставив коробочку с мороженым на журнальный стол, прижимаю подвижную игрушку к своей груди.

— Привет. Меня зовут Тузик. Давай дружить, — подрагивающий на высоких нотах спокойный женский голос произносит, суфлируя бессловесную машину, которую я сильно вдавливаю в тело.

— Ты где? — замираю, всматриваясь в кромешную темноту. Ни черта не разобрать: мельтешащие продолговатые тени, диковинные очертания и адское свечение, словно на пожарище. — Где ты? Ответь! Тоня!

Приставным широким шагом направляюсь к той стене, на которой я точняком ладонью встречу выключатель.

— Нет! — командует тот же голос. — Не включай, — и тут же умоляюще просит. — Велиховчик, пожалуйста.

— Ты где? — застываю возле оттопыренного пластика, застигнутого мною в режиме «выкл». — Ния?

— Не включай, пожалуйста. Иди ко мне.

— Что случилось? Почему? Куда идти?

— Я здесь…

По-моему, звук идет из того угла, где квартирует резиновый болван «Богдан». Собака бешено вращает головой и то и дело прикасается к моим рукам пластмассовым серым ухом. Вздергиваю щенка и задаю нам с ним вполне конкретное направление.

Так и есть! Манекен раскачивается, а за его искусственной, но по габаритам мужской, спиной кто-то возится и прячется, скрываясь от моих глаз.

— Привет, — присаживаюсь и тут же заглядываю за плечо неживой фигуры.

— Нет, — взвизгивает Тосик.

— Что случилось? — оглядываюсь и наконец-таки въезжаю, имея перед глазами полную картину. Так вот откуда льется этот мерзкий свет.

Моя импровизированная спальня… Расстеленная кровать… Красивое оформление, располагающее к непростому продолжению. Свечи, свечи, свечи… Всех размеров, расцветок и мастей. Толстые, тонкие, невысокие и растянутые по горизонтали. В подсвечниках, на блюдцах, в тарелках, в стаканах и даже подстаканниках. Раскачивающиеся в воде и замершие на неподвижной мебели. Красные, розовые, желтые, фиолетовые, голубые… Танцующие тени на потолке и стенах, и ковыльное движение пламени. Слишком слаженно, монотонно и синхронно, как будто бы одно за всех.

Чертова посылка! Она, по-видимому, здесь все нашла, пока ждала меня, на это сильно разозлилась, на нервной почве, в приступе ярости, например, разворошила содержимое, и воспользовалась тем, что посчитала нужным и… Не слишком пошлым! Все-таки у Тонечки на это дело есть определенный вкус, к тому же полностью отсутствуют девичья кротость и психологический зажим.

— Ния! — отпускаю пса в свободное плавание на полу, а сам ближе подвигаюсь к тренировочному чурбану, за которого почему-то спряталась испуганная чем-то дама. — Тебя кто-то обидел?

— Да!

Твою мать! Неужели с первым выводом я нехорошо ошибся. Она, наверное, на кого-то напоролась в моей пустой квартире, застигла сволочь на горячем, пыталась отбить мое «богатство», и вполне естественно, физически пострадала.

— Я могу помочь? — шепчу. — Кто сделал больно?

— Нет!

— Я прошу тебя, — сжимая кулаки, сквозь зубы говорю. — Расскажи мне что случилось. НИЯ!

Ах, ты ж! Черт бы тебя подрал… А я, по-видимому, уже в аду! Смирнова одета в смоляной костюм женщины-служительницы закона. Однако в самом невысоком звании и при слабеньком довольствии. Похоже, ей совсем не платят выслугу и не учитывают не слишком долгий срок профессиональной службы. Уж больно меленький на ней костюм, зато чересчур обтягивающий.

Не знаю, в чем тут минус. Определенно вижу только жирный плюс. Недостаток специального звания или чего еще, однако мне все очень нравится, а Тузику, безусловно, все идет.

Она вращает бедрами, подчеркнутыми облегающей одеждой, как будто повторяющей человеческую кожу и, почти не набирая скорости, приближается ко мне.

— Ты…

— Велихов Петр Григорьевич? — Смирнова медленно вращается вокруг себя, немного наклоняется, выставляя будто для моего шлепка мелкий зад, затем демонстрирует декольте и сжав по бокам свою грудь, сводит вместе полушария. Растирает небольшие выпуклости, облизывает губы, демонстрируя мне розовый язык.

— Да, — сглатываю, не забываю воздух поглощать, но не рискую хоть на миг прикрыть глаза, чтобы не спугнуть чудное видение.