Я и правда думал, что наемся и будет плевать на все, но свое я получил, а ни с какими паршивцами встречаться так и не захотелось, вдобавок на сон разморило.
— Пойдем скорее, а то уже скоро темнеть начнет.
— А знаешь что… нет уж, спасибо!
— Что… Ах ты врун! — совсем запищала она от злости и раскраснелась.
— Это моральная компенсация за то, что возился с вами днем и вынес второе крещение.
— Ах так!..
Тонконожка вдруг посмотрела мне за спину и сказала, мол, пожалуется тем полицейским, что я ее преследую, хотя все, черт возьми, как раз наоборот. Да я и сам уже хотел сдаться в руки закона, пусть везут меня хоть в Алькатрас, только отцепите эту пиявку молокососную и выбросите куда-нибудь в Мертвое море. Моя тупость оказалась безгранична — мало того, что повелся на такой детский трюк, так еще и выставил торчащий карман всем на совесть, и понятное дело, сзади никто не стоял с дубинками. Одним движением, как вор-пройдоха с тридцатилетним стажем, эта невинная хитрая мерзость вытянула кошелек и затарахтела автоматной очередью шагов подальше от меня. Я не сразу понял, что вообще произошло, и пару секунд пепелил ей спину, пока не прочувствовал пустоту в кармане, такая дерзость мне и не снилась.
На самом деле, не только продавец фастфуда здесь наивный дурак, а мне тоже еще учиться и учиться — это с виду Тонконожка была слабым дохлым созданием, а ноги-спички выдавали скорость гепарда на пенсии, звучит не очень, но для нее почти что комплимент. Мы срезали путь по аллеям, через клумбы роз, скамейки, беседки, будто в сцене боевика, не хватало только толкания людей и всего вокруг, чтобы меня замедлить. По бокам зрения все размыто, как на скорости в триста шестьдесят, я видел только гадкую цель, но не догонял от слова совсем — набитое брюхо тяготило к земле, у нее отличная фора получилась, да и сама, небось, наловчилась убегать от хулиганов. Хоть кричи, мол, люди добрые, ловите бандитку, но те и так все видели, оказались злыми и плевали на правосудие. И что-то сомневаюсь, что это было похоже на спешку к автобусу на остановке — паршивка то и дело опасливо оборачивалась, как если бы за ней гналась стая львов, а мое лицо натурально подходило под это описание, даже клыки от злости торчали и слюна пенилась.
Водитель уже собирался отчаливать, но паршивка махала рукой, стучала в стекло и чуть ли не якорем вцепилась в двери — да едь ты уже быстрее, чтоб тебя! Я мчался на красное пятно автобуса, как здоровенный бык на тряпочку, предвкушал, как дам оплеуху, а то и вообще в полицию поведу, аж руки чесались проучить эту наглость вселенского масштаба. Моя тень накрывала соплячку с ног до головы и под конец погасила всю надежду на морде, но тут проклятая створка смялась и мы почти одновременно затащились внутрь. Так и стояли у входа первое время, ситуация и правда непонятная, можно даже сказать, отвратительная, а веселая музыка из динамика прямо-таки издевалась надо мной.
Мужской бас за рулем не попал в тональность, еще и грозно потребовал купить билет или выметаться — мне стало до того лениво что-то выдумывать, да и вообще говорить, что я откопал в кармане смятый тысячу раз проездной и молча ткнул водителю.
Ершик усов над верхней губой недовольно подскочил и под ним раздались звуки:
— Это за одного. Девочка с вами? Эй, девочка, ты с ним?
Тонконожка закричала на весь автобус, как сирена, я тоже, но у нас получились самые противоположные в мире слова, то бишь да и нет. На нас смотрели, как на полоумных, уже не только водитель, но и старушки в первых рядах, мол, странно, подозрительно, сюда бы вызвать вагон полиции и лучше вместе с психиатром на всякий случай. А старушек же вообще опасаться надо, они сплетничают обо всем, что видят, а в последнее время все на взводе, обвинят меня во всех грехах человеческих и даже не заметят. Что ж, пришлось сыграть в этом спектакле.
— Ты же сама хотела заплатить, — выдавил я из себя всю каплю нарочитого актерского мастерства. — Да, Коралина?
— Ой, дядя Армани, я все в буфете потратила — там было тако-о-ое вкусное пирожное с кремом. Простите меня, пожа-а-алуйста! — заскулила Тонконожка жалобным голоском, посмотрите все, какой невинный ангелочек, а сама еле сдерживается от хихиканья. На меня тут же полилась тонна неодобрения в воздухе.
Людей в автобусе по пальцам рук пересчитать можно, но слезливые женщины мигом проглотили порцию вранья — вот сами бы и заплатили, раз я такой жадный родственничек (и смех и грех, кстати, — мы похожи, как курица и динозавр). Представление затянулось, готово было сорваться в любой момент, поэтому ничего не оставалось, кроме как вырвать кошелек у нее из рук, наскрести последнюю мелочь на проезд и оторвать ее от сердца, а в перспективе и от желудка. Ничего, когда-нибудь мы выйдем из автобуса, и я потребую все обратно — они с ДеВи и так сегодня отняли у меня кучу времени и в сто раз больше нервов, а еще и жертвовать ужином я не собирался. Сопливая худющая змея размечталась проползти на царское место у окна, но я пролез первым, слишком много чести и радости после всех уколов в спину.
Я сразу же проверил каждый карман кошелька, а то мало ли что в довесок она могла украсть и какую свинью мне подложить. Правда, из ценного там только наши с Олей счастливые лица на фото — у нас даже нажатие на кнопку не обойдется без приключений, я держал камеру задом-наперед на вытянутой руке, пытался навести, а та, как назло, выскользнула из рук, аж подпрыгнула. Вот и получилось, что ракурс кривой, небо и жгуче-зеленая смазанная листва занимают полснимка, а моя прокаженная рожа карикатурно вытянута, зато Оля и глазом не моргнула, улыбалась по-модельски красиво. Я вообще не любил это занятие, соглашался после тонны уговоров и кривлялся изо всех сил, чтоб не так скучно было, но этот образец сомнительного искусства так ей понравился, что даже распечатала. В конце концов, я смирился и храню фото, как икону, закрываю себя большим пальцем и оставляю только ее, божественную в любом моменте.
— Девушка твоя? Красивая, — сказала Тонконожка, целую минуту молчком держалась и теперь язык чесался от бездействия. Еще и прижалась ко мне, аж горячо стало от такого нарушения личного пространства, почти носом уперлась в снимок, слепая, небось, ко всему прочему.
— Не твое дело.
— Хватим уже злиться. Ты вынудил меня…
— Да-да, я всегда виноват во всех грехах человечества. Вы, сопляки, только и умете, что на других все сваливать.
— Ты должен был помочь нам!
— С какой это такой интересной стати, а?! — чуть не закричал я на весь автобус от возмущения.
— Да потому что… он о тебе все утро говорил, какой ты хороший и как рад, что познакомился с тобой.
Невзаимность всегда тяжело принять, понимаю, но такое случается, ничем не могу помочь — лавочка закрыта!
— Ты лучше скажи, какого черта с ним случилось, что нужно было срывать мои еще не придуманные планы на вечер?
— Так значит теперь тебе уже интересно? — Она сложила руки на груди и даже чуть отвернулась с хитрой мордой.
— Мда, вывод явно из машины[1]… Просто хочу убедиться, что это мелочный пустяк, как я и думал. Да и твое трещание будет всяко лучше скрипучих старух впереди.
Девчонка резко обернулась и пододвинулась ко мне уже безо всяких обид, прямо-таки готовая крепко сесть на уши.
— Вот и хорошо. Тогда начну с предыстории.
— Боже милостивый…
Черт, у меня как-то вылетело из головы, что ее не нужно уговаривать на болтовню, а я по сути сейчас это и сделал, за что получил щедрую двойную порцию. Если коротко, то недавно Тонконожка сшила для них с паршивцем зайчиков из тряпок, набитых соломой (жуть какая), и все бы ничего, но они как-то шлялись в парке, стояли на мостике над прудом, и растяпа выронила поделку, то бишь буквально утопила шанс на спокойные ночи. Ее это мало волновало, свою не жалко да и наделала бы новых при желании, а вот ДеВи распереживался, защитничек, жертвенно предлагал своего, но девчонка не взяла, подарок все-таки. Собственно, вчера он именно поэтому и притопал на фабрику. Не знаю, зачем я это все слушал, потому как плевать мне на их подарки друг другу — важнее то, что сегодня после кружка монстроведов за углом школы их поджидала известная мерзкая шайка. На этот раз глупого и ужасного Армани рядом не было, и мой медведь пропал в неизвестном направлении, а Тонконожка снова без оберега.
