— Непрофессионально избивать людей. Это грязное животное.

— Пока это существо выглядит, как человек, закон обязует относиться к нему соответствующе. Каков бы он ни был! Нам еще предстоит контактировать с ним, так что в следующий раз обойдись без ненужных мер.

— Целый месяц я пытался поймать его, видел во снах, как нахожу преступника… Теперь кошмар закончился, но я не чувствую радости.

— Ничего еще не закончилось. У нас по-прежнему нет свидетелей, нет улик. Признаться, у нас нет никого и ничего, кроме этого Мэда Кэптива…

— Он признался. Запись есть. Он прямым текстом сказал, что… делал с детьми.

— Да… конечно… но он же сумасшедший. Нельзя верить ему на слово.

— Роуч! После его побега из психбольницы начались похищения в сентябре. Я думаю, многие прошлые тоже его рук дело. Мы поймали его за попыткой нападения на ребенка. И он сам подтвердил это. У него руки в земле — скорее всего, он закапывал трупы после поедания. Сколько тебе еще улик нужно?

— И все же странно… Как он похищал их? Запугивал, а потом уговаривал уйти из дома? Возможно. Пусть несколько детей могли так поступить, но не все 50 же! Были и подростки 16-19 лет. Я не знаю… Трудно сказать, где он скрывался все это время. Если бы мы могли найти его жилище, детскую одежду, кости, в конце концов…

Минуту мы сидели молча, обдумывая все аргументы. Нет точных доказательств его каннибализма, но он рассказал про убийства так, будто о рагу из свинины на ужин. Найти улики и составить подробности — дело времени. Еще будет экспертиза: анализ испражнений, биологических жидкостей, грязи под ногтями, психиатрический осмотр, тесты… Профайлеры и психологи оценят видеозапись. Не один допрос ждет его… Это затянется надолго.

— Ты знаешь ответ, Роуч. Знаешь, что я прав. Поэтому молчишь.

— Почему ты до сих пор детектив? Мы с тобой одногодками учились в академии. С твоими способностями, поистине выдающимися — логика, память, интеллект, нюх, дедукция, — ты бы мог пять раз стать сержантом и дважды капитаном. Но ты довольствуешься званием детектива 3 степени и каждый раз проваливаешь тест на повышение квалификации, хотя разбираешься в этом лучше экзаменаторов. Почему?

— Я хочу заниматься расследованием дел, а не подписывать бумаги, разъезжать по конференциям и давать интервью. И капитан у нас уже есть. — Я постарался улыбнуться. Он сменил тему, чтобы подумать. — Если признаешь мой опыт, то подпиши закрытие этого дела. Зачем мучить людей, которые и так переживали весь месяц?

— Не знаю, Алек, не знаю… Ошибка обойдется нам даже не увольнением, а угрозой жизни наших детей… — Он долго чесал щеку, оставив красные полосы. — Ладно, я согласен. До выяснения всех подробностей Мэд Кэптив будет находиться под строгим наблюдением в одиночной камере заключения. После уже суд вынесет ему приговор.

— Я слышу галдеж прессы под окнами. Успокой их, а за одно весь наш город, наш капитан! Теперь мы можем спать спокойно.

27.09.199 X г., 07:06 PM

Вход на фабрику игрушек «Тедди’с Хоум»

Надеюсь, я не потеряю этот дневник, а то кто-то узнает, что система охраны на фабрике работает, мягко говоря, не очень, и обчистит нас — я удивлен, как до сих пор никто этого не сделал! Уже вторую ночь подряд я без особых трудностей пользуюсь шансом ночевать на диванчике в раздевалке, он холодный, но хотя бы мягкий, лучше скамейки в местном парке, грех не воспользоваться. Понятное дело, меня не принимали с красной дорожкой, у входа на территорию было два фонаря для приличия, и подлые гады светили, я уверен, ярче всех остальных в городе, мне назло! Но в такое время вокруг уличная пустота и тишина, я наплевал на знак «СТОП», прошмыгнул под шлагбаумом, обогнул пятна рыжего света и двинулся по пустой стоянке к каким-то ящикам и грузовым машинам. Спецагент Армани в деле, не иначе, сегодня даже весь в мокрой грязной одежде, с рюкзаком на плечах и надеждой на лучшее в сердце, не хватало ампулки во рту, если все-таки застукают.

Передо мной обзорный пункт врага, в смысле коморка охранника, я заходил с тыла, скользил бесшумной тенью по типу японских ниндзя, всего пару раз шаркнул кроссовками, но вроде бы пронесло. Оттуда вытекала какая-то музыка — смесь песнопений буддийских монахов с барабанами и какой-то дребезжащей штукой, мантра эдакая, такое любого вора отпугнет, а он еще и мычал в такт мелодии. Я воткнул глаз в замочную скважину, уж больно интересно посмотреть на тамошнюю медитацию, надеюсь, без крови и жертвоприношений — вообще подло, знаю, да и одному случаю известно, что я мог там увидеть. На самом деле, ничего криминального, охранник сидел в своем кресле спиной ко мне и колупался в какой-то электронике, на столе бардак из всяких винтиков, микросхем и бумажек, чисто стариковское коротание жизни. Слева настенная вешалка с его замызганной курткой, справа дубинка на случай настоящей атаки и лопата, не хочу думать, зачем она ему.

Вдох-выдох — и за дело, девочки, мальчики! Я упал на живот и пополз на локтях, как настоящий солдат по земле, пожелал любимой рубашке не превратиться в дуршлаг. Во мне очнулись знания предков, мол, правую ногу поджать, оттолкнуться, перетянуть тело, выглянуть из травы — у каждого человека же в роду кто-нибудь пожимал гнилую руку войны, не пятьдесят лет назад, так в миллионном году до нашей эры предок-неандерталец крался к вражескому племени, причем так же неумело. Ведро адреналина бурлило в крови, стучало молоточками по вискам, будто из мозга отбивную делали, но пока все шло путем, я уже обогнул правую сторону коморки и прикладывал все мнимое мастерство под окошком охранника. На манер какой-нибудь пернатой дичи я таился в зарослях камышей и рогоза, знал об охотнике и его породистой дряни на побегушках, но свято верил в свою скрытность, в свое утиное бессмертие. И так всегда, смерть не шлет писем, не прочищает горло, не стучится, перед тем как поцеловаться, а просто стреляет. Причем выстрелил не охранник — те словесные пули звучали женским голоском, знакомым до ноющей боли в сердце, до онемения всех мышц и совести.

«Лжец ты! И трус!»

Не знаю, какая дурацкая сила вдохнула в меня жизнь, все тело судорогой свело, прямо-таки разряд в двести двадцать, а то и во все тысячу вольт. Я подскочил, казалось, метра на два, получил сотрясение тела и тупо уставился в окошко охранника, мол, я быть не местный, как мне мочь пройти в туалет-комнату. Так и замер, как корова на оживленной трассе, мог разве что притвориться мертвым или слабоумным, а лучше и то и другое. И вот в глазах потемнело, будто душа полетела на званый ужин к богам, весь мир превратился в карусель, а мой зад решительно тяготел к асфальту. Как будто мало мне боли и унижения, в глаза брызнул проклятый луч фонарика, едкий, как лимонный сок — да, давайте сюда еще прожекторы, звуки собак, полицейских мигалок, понятно же, что дело провалено с треском льда над Марианской впадиной!

— Армани, это вы? — сказал охранник. Звук «рэ» прорычал на манер тракторного мотора, а интонация напоминала не то клич перед жертвенным харакири, не то оповещение, мол, катана уже спешит располовинить тебя, пожалуйста, не двигайся, чтоб ровненько было.

Свет-то он сразу же погасил, но ослепил меня будь здоров, всю сетчатку выжег своим приборчиком, аж голова заболела. В таком состоянии я точно не мог бежать, еще припомнил про его дубинку (и лопату!) и просто ждал неизбежности бытия, даже руки вытянул, но наручники все не щелкали на запястьях.

Наконец-то зеленые пятна перед глазами улетучились, и в тусклом свете фонаря над входом я увидел математически квадратное лицо с привычными полосками — глаз левый, глаз правый и рот, будто карандашом черканули. Какой-то дундук-старожил фабрики прозвал его Китайцем, то бишь без крупицы воображения, прямо-таки антифантазия, я бы сказал. Да, было в нем что-то азиатское, но уж точно не китайское, с такой же вероятностью он мог быть и тайцем, и чукчей, да хоть коренным индейцем. И чтоб без стереотипов и наглых межнациональных оскорблений — Три Полоски, просто и со вкусом.