— Это… Хм. Интересный случай…

— Я… я…

— Успокойтесь, бога ради… и прошу, садитесь с нами! Я постараюсь забыть об этом, если вы расскажете правду.

Мои колени немощно согнулись под силой волнения, и я рухнул на диван, позабыв, как двигаться и уж тем более говорить. Мальчик, без сомнений, записал костюм белки в список ночных кошмаров и прижался к стене почти вплотную, а мгновением позже перебрался под столом на сторону отца.

— Не сочтите за грубость, но ваш костюм выглядит нелепо, уж извините, и явно мешает вам — такая жара на улице, а в нем должно быть и вовсе удушливо. Снимите уже наконец эту маску.

В тот момент я действительно задыхался от стыда и не мог не повиноваться просьбе мужчины, будучи во власти его будущего решения. Лица обоих несколько даже смешным образом изменились, когда я медленно снял с себя рыжую голову, положив ее на диван. Большинство посетителей, должно быть, полагали, что подобная работа под стать молодому приветливому мужчине, а потому мало кто ожидал увидеть зрелое, покрытое щетиной лицо, ныне багровое, как томат, сморщенное и едва ли не слезливое.

— Вот удивили, так удивили, мистер…

— Фирдан. Питер Фирдан — теперь вы знаете мое имя, и ничто не мешает вам обратиться в полицию.

— Так-так, давайте не будем добавлять офицерам работы: у них и без того хватает забот. Только вчера вот поймали какого-то мужчину, да только что-то не верится мне в его причастность, но сейчас не об этом… Зачем вы это затеяли?

Мой мозг, сплющенный от давления, работал до презрительного скверно, и я не смог вымолвить ни слова.

— Не ради денег ведь, правда? — продолжил он, сделав глоток молочного коктейля.

— Пропуск… Мне нужен был лишь пропуск в «Тедди’с Хоум». Чтобы встретиться с вашим начальником…

— Неужто вы по поводу вчерашнего случая? Вы отец той девочки? Да уж, мне рассказали мельком про это безрассудство…

— Не знаю, о чем вы говорите. Это личная причина, оттого мне и нужно было в тайне. Он… мой отец. Говорю прямо, чтоб вы не мучили меня сотней вопросов.

— Бенедикт Савва? Постойте, вы же назвались…

— Да, я знаю, кто я! И знаю, кто он. Он — предатель, причастность к роду которого вызывает у меня тошноту.

— Ох… серьезный случай.

— Так вы это называете?! Серьезный случай? Это ужаснейший из всех случаев, напрочь испортивший всю мою жизнь! Уж не до смеха, знаете ли! Случай… Сначала отцы любят сыновей, гуляют с ними, осыпая любовью, заботой, тоннами сладостей и напитков, а после ни с того ни с сего — случай, видите ли! — бросают семьи. Заклинаю вас, мистер, чьего имени я так и не узнал в ответ, не станьте таким же горе-отцом для вашего сына.

Когда я возбуждался, мне трудно было сдержать себя от повышенных тонов, и почти все посетители кафе косили на нас взволнованные взгляды. И видимо, я вконец рассвирепел, если мальчик дрожал с закрытыми глазами, вцепившись в руку отца. Однако на лице мужчины виднелось суровое спокойствие, а в синеве глаз — штиль вместо бушующего моря, какое могло быть ответом на мои раздражения.

— Уверяю вас, ни одно обстоятельство в мире не заставит меня бросить семью.

— Что ж, это радостно слышать, а теперь… прошу простить, но я на работе, и надеюсь на понимание во всех смыслах сегодняшней встречи. Впрочем, если вы решите обратиться в полицию, я не стану противиться и заплачу штраф.

— Постойте, — сказал он в высшей степени мягко, но напрочь обездвижил меня. — Я так и не представился, вот вам мое полное имя печатными буквами.

Мужчина вел себя в высшей степени странно: обращался со мной уважительно, не разгневался за попытку кражи, не желал сообщить в полицию, хотя имел на это полное право, а в следующий миг и вовсе протянул руку помощи в виде пропуска. Звали его Рональд Рид, и пусть этот дневник (а значит и я сам) навсегда запечатлеет имя, которое блестело на глянцевой карточке в свете потолочных ламп, будто покрытое золотом. Пока я читал сведения о нем и рассматривал фотографию, в мою повисшую ладонь втиснулась жесткая ручка сумки, где аккуратно лежал синего цвета комбинезон.

— Я только попрошу вас принести мою форму и оставить ее возле шкафчиков в раздевалке, куда я приду около половины пятого.

Некоторое время я продолжал стоять в безмолвном удивлении.

— Но зачем вы это делаете?

— Я все еще слабо понимаю вашу историю, мистер Фирдан, но вижу, что вы очень нуждаетесь в этом. Я всегда говорю Виктору, моему пасынку, представлять чужую боль, как если бы она была на своей коже. Так намного проще ощутить чужое горе. Предложи мне кто-нибудь встретиться с отцом, я бы все на свете отдал за этот шанс и цеплялся бы за любую возможность. Вот только теперь это не под силу никому. У вас же еще есть время, и кто знает, сколько у вас его осталось…

Подле барной стойки, точно стервятник, кружил нервный клиент, вызывая меня каждые пятнадцать секунд, и нервно выстукивал ногтями ритм своего раздражения.

— Мотивы наших встреч с отцами в корне разнятся.

— Думаю, вы ошибаетесь…

— И как бы то ни было, я обязан отблагодарить вас чем-то гораздо большим, нежели словами. Быть может, деньгами?

— Рассказом о вашей прошедшей встрече. Больше всего на свете я люблю истории. А передать кусок бумаги из рук в руки — многого не стоит… Бенедикт Савва обычно находится в кабинете после дневной смены, то есть примерно с трех до пяти часов после полудня.

Наверное, именно тогда я поверил в рок судьбы, иначе просто невозможно объяснить, почему само окружение вторило этой встрече.

Я вновь облачился в костюм и обслужил заждавшегося у барной стойки клиента, а вскоре принес Рональду Риду и его пасынку лучшие свои кексы с шоколадной начинкой. Перед тем как уйти, они подошли на миг ко мне, пожелав удачи, и тот славный мальчик Виктор (какое странное созвучие имен!) улыбнулся напоследок. Когда последний человек покинул заведение, я наскоро всюду прибрал и там, где сидели мои помощники в семейных делах, обнаружил плюшевого медведя размером с половину моей ладони. Мне так и не удалось узнать, было ли это намеренным поступком или случайностью, и во мне боролись два чувства: благодарность и отвращение.

Наконец я зашвырнул плюшевую мерзость в ящик к остальным утерянным игрушкам и был всецело готов ко встрече с Бенедиктом Саввой, отцом в первую очередь этой проклятой фабрики игрушек и только потом уже — моим.

28.09.199 X г., 05:40 AM

Дом детектива полиции Алека Рея

Человек не воин, не борец, не полководец, пока не потерпит неудачу. В победе нет ничего уникального. Она может случиться в первый раз, может на 20-ый, а может не случиться. Она не мотивирует, наоборот, расслабляет. Поражение — это своеобразная проверка на профессиональную пригодность. Только тот, кому хватило силы духа подняться после падения, считается полководцем. Ведь если ты смирился, ты потерял это звание.

Сегодня я прошел посвящение в полководцы.

Кошмары не исчезли.

5:40 утра, рассвет. Звонок в дверь. За ним череда стуков. После сытного ужина и вечернего спокойствия сон был крепким. Обычно я вскакивал от каждого шороха за окном, но теперь через 9 секунд. Пагубная трата времени в трудных ситуациях. Гость в это время — одна из таких.

Глаза не открылись полностью, но в узкую щель различали комнату предельно четко. Концентрируясь на этом поле зрения, удалось спуститься на первый этаж по ступеням. Коридор и прихожая вытянись в бесконечность, двери я не видел. Звонок стих. Стук продолжался. Сильный в своей слабости, он предупреждал о беде. Вместе с ним слышались женские стоны, всхлипывания. Писк в ушах заглушал все остальное, я слов не разбирал. Продвигался в полутьме. Походка была шаткой, как по песку, я проваливался в глубокие насыпи.

У бесконечности есть финал. Дверь появилась неожиданно, пришлось резко затормозить, чтобы не удариться носом. Обычно я долго бежал, пока не спотыкался; тогда я падал и просыпался.