Щеколда отъехала в сторону, замочная скважина дважды лязгнула. Казалось, это случилось без моего участия. Я не помнил своих действий. Бледная точка вдалеке быстро приближалась, увеличиваясь в размере. Женский кулачок метил в дверь, но прошел через пустой проем. Из-за разницы в росте был близко к моему кадыку. Рефлексы сработали без сознания: перехват, толчок в сторону, движение телом в обратную.

Кошмар в кошмаре — коробка в коробке.

Влажные глаза распахнулись, выпустив слезу. Первые лучи солнца превращали их в алмазы с центром из аквамарина. Самое красивое и ценное, что у меня было. Я жадно проник в них, как никогда раньше. Светлые волосы представились рыжими, медного цвета. Остальное было в тумане на периферии зрения.

Во снах я виделся с Мариной очень часто. Это был единственный удачный способ. Фотографии — это тусклое, мертвое, образ в голове — яркое, живое. Каждую встречу я отпускал с трудом. Через боль, но мы снова были вместе. Это мука, это счастье и несчастье одновременно.

Я слышал зов, жалобный волчий вой. Но даже тогда смысл терялся.

Движение навстречу, к ней в объятия. Подвох обнаружился на полпути. Марина представлялась мне четко: каждая веснушка, родинка, шрам и волосок. Веснушек не было, отличительного элемента. Это образумило меня, я вцепился ногтями в дверной проем.

— Алек, молю тебя, помоги! Нашу Владу… ее нет…

Не сон. Кошмар оказался реальностью.

Не кофе, не новые энергетические напитки, не холодный душ, а стресс — вот что лучше всего активирует организм. Искажения реальности исчезли: четкое зрение, идеальный слух, ясность мыслей. Весь спектр движений вернулся ко мне. Я круто развернулся, прикрыв дверь, и устремился в кладовую комнату. Стационарный телефон на стене мог сорваться под натиском моей ладони, труба из пластмассы могла треснуть. С такой быстротой я еще не набирал номер полицейского участка.

— Пап, что… что случилось?

Гудки, чертовы гудки! Звучало, как похоронный бой колокола. Никто не отвечал. Это говорило о беде. Дежурный всегда сидел на посту, он принимал ночные звонки по всему центральному району. Наивная часть меня надеялась на безответственность. Отлучился поесть? В туалет? Почему не добежал к телефону даже через минуту? Я знал причину: у нее было имя.

Важна была каждая секунда. Оправдал себя: погоня за маньяком, сражение с ним и расследование улик в футболке и семейных трусах помешает делу. Трубка упала, закачалась на весу, подобно маятнику. На первых ступенях еще слышался гул гудков, один протяжный на 4 моих шага. Алисия стояла наверху лестницы, испуганная, но еще сонная, с растрепанными волосами и в ночном белье. Прижалась к стене, пропустив меня, словно я был несущимся локомотивом, услышала грозное:

— Следи за телефоном! Узнаешь у них обстановку. Запрись, не вздумай выходить. Услышишь что-нибудь — кричи в окно!

Преступники, ранения, начальство были простым, понятным, а вот эмоции… В тяжелые моменты я поддавался им, как Роуч сдавался пачке сигарет. В сущности, одно и то же. Зависимость, покорность, притупляющая разум, соответственно, мешающая делу.

Паника передалась Алисии. Ночная рубашка подрагивала от частого сердцебиения. Глаза распахнулись, выйдя из дремотного состояния, зрачки расширились. Пусть боится! Страх направлен на спасение. А спасаться было от кого. От того, кто проник в соседний дом, причем неслучайно. Это предупреждение.

За порогом дома близился рассвет, фонари еще горели. Трудно найти укромное пятно тени. Дорога вверх по улице, выход на центральную. Все статично, тишина. Внизу по улице городская кошка перебегала дорогу к мусорным контейнерам. Зрение дает далеко не пресловутые 80% информации, а зачастую только половину. Закрыл глаза, прислушался. На смежных улицах собачий лай. Нечастый, при опасности был бы оглушительным. Человеческих звуков нет. Наконец повернулся лицом к ветру и вдохнул. На это полагаюсь слабо, но характерная вонь вспомнилась бы. Ничего.

Соседний дом в целом повторял черты нашего. Двухэтажный, заостренный на крыше для чердака, с деревянной оградой, гаражом. Одно отличие: у нас был только задний двор. У семейства Дроговичей перед входом рос газон, местами виднелись приземистые туи. Боковым зрением молодые деревья напоминали детей, силуэты всех, кто был похищен. Они пришли посмотреть и принять в свои ряды новичка.

Калитка приоткрыта для меня, скрипит на ветру. Музыка тоски и безнадежности. Мои туфли простучали по каменной плитке быстрым ритмом, наперекор ленивым дверным петлям. В гостиной горел свет, и сквозь орнамент тюли различался женский силуэт на диване. Руки сложены на лице, плечи подрагивают. Изредка кулак ударяет обивку.

Слова брани с боковой стороны дома привлекли меня. Я зашел за угол. Мой сосед сидел на корточках под окном второго этажа. Карманный фонарь освещал землю вокруг, единожды белый луч устремился на стену и оконную раму. Казалось, Алекса Дрогович направлял на изучение следов все внимание. Меня услышал, когда я приблизился вплотную и нарочно издал шорох с помощью пальто.

— Кто здесь?! А, это ты, Алек… Ох, зря Эмилия подняла тебя, не для детектива это работа. А для отца!

Он выпрямился, поравнялся со мной в груди. Внешность, поведение, слова — все в нем озадачило меня. Лицо красное, в особенности лоб. Разозлен? Бил себя? Пышные брови нависают над глазницами, сходятся на переносице. Явное раздражение. Глаза усталые, малоподвижные, белки очень красные. Не ложился спать ночью или заснул под утро? Из-за мыслей или действий? Небольшие отеки под глазами. Широкий нос багровый, опухший. Плакал? Крылья носа трепыхаются, дыхание поверхностное, частое. Губы плотно прижаты друг к другу, углы тянутся вниз. Запах алкоголя изо рта уже кислый, нечеткий. Пил вечером? В малых количествах, чтобы успокоить нервы? Вечерняя ссора? Возможно: вчера за ужином слышались крики.

Все указывает скорее на гнев, чем на переживание или волнение.

Эмилия преждевременно подняла панику? Владислава осознанно покинула дом? Не думаю. Она бы не волновала родителей в такое трудное время. Она как подросток безрассудна, вспыльчива, но не настолько. Плюс в полиции случилась беда. Без осмотра улик сказать невозможно.

— Подростковый бунт, черт его бы побрал! Уж тебе-то это должно быть знакомо. Вырастили дочерей на свою голову, называется, а?

Собачий лай оборвал меня на полуслове. Из глубины двора сверкнули желто-зеленым глаза. Крупная сука породы питбуль метнулась к нам, поравнялась с хозяином. Обычное приветствие всех гостей, не привыкла за 10 лет. Холка вздыблена, как заостренная скала. Пасть обнажает ряд зубов. Капли вязкой слюны вылетают при каждой подаче голоса.

Громкие звуки всегда раздражали главу семейства. Сейчас вдвойне. Алекса глухо осадил питомца ударом ладони по крестцу. Лай резко оборвался, сменился скулением. Он протащил суку за ошейник к вольеру на заднем дворе. Засов металлической дверцы лязгнул. Порода потребовала залаять снова. Тогда по широкой челюсти пронеслась хлесткая пощечина.

— Гавкаешь, псина?! Теперь-то глотку драть вздумала, когда не нужно?! Чего ж ты молчала, шелудивая, когда она уходила! Жрешь за четверых, а толку от тебя…

Я рассчитывал обнаружить следы на заднем дворе. Теперь найти их, средние девичьи, между гигантскими будет трудно. В полиции есть выражение: меньше копов (на месте преступления) — больше шанс (удачно раскрыть дело).

Алекса вернулся и продолжил раздраженно:

— В общем, Алек, не трать свое время. Пленка-то все записала. Я ж тебе не говорил вроде? Купил камеру еще недели две назад, вон поставил на забор. Все сняла, все! Как раз во время шумов наверху помехи какие-то — подправила запись, чертовка, она ж там разбирается в этом. В общем никаких маньяков, ты не беспокойся. На тебе, давай, дом. Ты лучше пойди в комнату ее, ты ж, небось, сразу видишь все укромные места. Где-нибудь будет дневник ее, такие нынче в моде, а там она по-любому написала, куда пошла. Скорее всего, к пареньку своему… Найду — задам и ей, и ему трепку, и не посмотрю на то, что им уже по восемнадцать! А я тут пока… Попробую хоть какие-нибудь следы найти.