Момент тишины вынудил вновь заглянуть внутрь: мужчина передал доктору документ, который тот бегло просмотрел стоя, а затем принялся перечитывать внимательнее, медленно опускаясь в кресло.
— Откуда мне знать, что это не подделка?
— А вы, однако, скептик… Что ж, внизу есть номер. Возможно, вас даже соединят с мэром. Отличная возможность пообщаться с ним, я думаю.
— Пожалуй, я так и сделаю. С вашего позволения.
— Как вам угодно. Мы никуда не спешим.
Он стал вычищать грязь из-под ногтей и напевать мелодию, словно нисколько не сомневался в своей афере. Я надеялся, что доктор в тайне вызывает охрану или что номер окажется несуществующим, отчего и переживал: как бы в следующий миг на него не направили пистолет. Между тем гудки связи отзвучали в трубке телефона, а на другом конце линии раздался голос. Улыбка мужчины в свитере росла пропорционально тому, как доктор краснел, выслушивая явно гневную речь, запинался и неловко извинялся. Наконец он сбросил звонок и некоторое время безмолвно от унижения смотрел в окно.
— Допустим, — сказал он хриплым голосом. — И зачем вы здесь?
— Дело в том, что около месяца назад из вашего отделения сбежал пациент. Нет-нет, я вас ни в чем не обвиняю, не подумайте — это и правда не ваша вина. Недавно известная всем фармкомпания выпустила новый препарат… Он же поступил и в ваше отделение, так?
— Верно, но это тут причем?
— Как выяснилось, он не проходил клинических испытаний. Я имею в виду, не только на людях, а вообще в принципе. Думали, никто не узнает, раз психиатрия… Короче, агрессия этого пациента, Мэда Кэптива, — это просто побочное действие таблеток.
— Что за чушь, простите меня! Препарат получали многие больные, но этот случай единственный.
— Кому, как не вам, знать, что медицина непредсказуема. У одного есть, у других нет. У кого-то сразу, у других никогда. А мы здесь, чтобы убедиться в этом, и защитить всех, если новые случаи все-таки будут… Лучшее лечение — профилактика, не так ли, доктор? У полиции полным-полно забот, и они не будут дежурить в больнице целые сутки. А мы — будем. Вам не понравится, но скажу сразу, что вход и выход из здания запрещен всем без исключения до завтрашних 8:00 утра.
— Да как вы… Это же полное нарушение прав человека!
— Док, по-моему, вы не понимаете масштаба угрозы, — сказал мужчина особенно низким, рычащим басом. Терпение его накалялось. — Мэд Кэптив убил санитара, если вы помните. И спокойно себе сбежал. Точно: еще и сожрал кучу детей за месяц. Один! А теперь представьте своим ученым умом, что будет, если все эти последствия умножить на, скажем, тридцать… Поэтому мы как раз сохраняем ваше право: право на жизнь.
— Хорошо, хорошо, я ценю это, но… к чему такие меры для сотрудников?
— Любая новость разлетается по городу в среднем за двадцать минут. Не нужно зря волновать народ. Пока что ничего не случилось, и мы надеемся, что не случится, но кто его знает. Или хотя бы случится, но не выйдет за пределы этих стен. Кстати, по этой же причине всем в здании нужно будет сдать мобильные телефоны, у кого имеются. Стационарные мы отключим сами.
— Немыслимо, просто немыслимо… А вас тоже зовут nomina sunt odiosa? — обратился он к Бенедикту Савве, поскольку тот ни разу не поучаствовал в разговоре.
— О нет-нет, я не агент этой группы… Меня зовут Билл, адвокат. Для судебного процесса над упомянутой компанией я должен зафиксировать состояние пациентов на сегодняшний день. Понимаете ли, один человек или толпа — это совершенно разные с юридической точки зрения обстоятельства. Оттого и просим вас позволить нам осмотреть ваших самых… активных пациентов. Могу лишь обещать, что не заберем много времени и не потревожим их.
— Что ж, это меньшая из всех просьб за сегодня…
— Вот и чудненько, — сказал мужчина в свитере и направился к двери.
Тот факт, что мой отец представился адвокатом с вымышленным именем, обездвижил меня своей нелепостью, и я очнулся, когда все в комнате уже двинулись к выходу. Мне пришлось бежать во всю прыть, не заботясь о скрытности и бешено думая о любом возможном на тот миг укрытии. Как славно, что тотчас же передо мной в комнате досуга с разбегу прыгнул в одно из кресел возле журнального столика… маленький мальчик. Мне все более верилось в собственное безумие, однако галлюцинация это или нет, он подсказал мне, что делать, и я последовал его примеру. Это уже после всего я понял, что заросли хлорофитума отлично скрывали нас от разбойничьих глаз, как тигров в тропических джунглях. И только благодаря этой удивительной хитрости нас не заметили, и можно было выдохнуть, успокоив ритм гудящего сердца.
Я попытался рассмотреть мальчика, но цветочный горшок на столе так совершенствовал соседнее укрытие, что я с трудом видел его на расстоянии вытянутой руки. Он разместился в продавленном сидении, как птенец в гнезде, и лишь растрепанные волосы на темени виднелись выше подлокотника. Уж не мерещится ли мне… не новое ли это доказательство… Быть может, вся эта гремучая смесь образов и событий — лишь часть нездорового спектакля души?
— Не смотри, а то выдашь! — прошептал мальчик, когда я выдался вперед, чтобы обогнуть взглядом массивное растение.
— Рядом никого нет.
Тем не менее я осмотрел комнату: складки этого флорариума, как выяснилось, могли таить в себе детей.
— Обещай, что не сдашь.
— Я не стану рассказывать о тебе, — сказал я, мысленно добавив: по меньшей мере, пока не уверюсь в твоей реальности.
— Хорошо.
И мы продолжили сидеть в мерной тишине. Лишь спустя минуту мальчик зашевелился, медленно являя мне напряженные, почти у переносицы брови, беспокойный взгляд, направленный вглубь мыслей, и подвижные сухие губы, которые то морщились влево, вправо, то собирались в пучок посередине. Сколько же серьезных раздумий виднелось на юном лице — быть может, он решал, посвящать ли меня в свои тайны, или же размышлял над известными ему одному вопросами.
— Откуда ты? — заговорил я.
— Оттуда.
Сидя теперь на краю кресла, он указал прямо, словно одного направления мне было достаточно для понимания. Наверное, в здании есть и детское отделение, а он вбежал сюда, охваченный игрой в прятки или чем-то подобным. Однако он не выглядел больным, да и какие душевные напасти могут поразить детей, мне было неизвестно.
— Почему ты здесь?
— Прячусь.
— Это мне прекрасно понятно. Я имею в виду, здесь — в этой больнице.
— Меня просто пока некуда деть.
— Как это понимать? Больница уж точно не приют.
Он вдруг обратил на меня тоскливый, полный отчаяния взгляд, точно я сказал нечто обидное.
— Я хочу сбежать, но там внизу двое. Если бы ты отвлек их, то я бы прошмыгнул как-нибудь… Можешь помочь?
— О нет, о подобном и речи быть не может! Это физически затруднительно, а сейчас, вероятнее всего, невозможно… И почему из всех доступных шалостей ты выбрал самую небезобидную?
— Ничего это не шалость: я хочу увидеться с Кэрол, моей сестрой!
— Почему она сама не придет к тебе?
— Она тоже в больнице.
— Здесь?
— Нет. Не знаю… — Мальчик заметил мое неприкрытое удивление и добавил: — Нас разделили, когда забирали из приюта. На мне ни царапинки, поэтому меня сюда. А Кэрол поранила живот, это уже серьезно, я думаю.
— В таком случае, мне кажется глупым покидать больницу. Предположим, у тебя получится, но куда ты направишься, не зная, где она? Намного разумнее будет остаться здесь, где врачи сообщат вам друг о друге.
— Но они не говорят. А я волнуюсь! У меня больше никого не осталось…
— Представь, как она забеспокоится, узнав, что ты сбежал и находиться невесть где. Лучше этим поступком ты ей точно не сделаешь.
Некоторое время он напряженно обдумывал мои слова, после чего согласился и бессильно откинулся на спинку кресла — взрослый, рациональный довод, казалось, выжал из него все необдуманное ребячество, а вместе с тем и силы.
Правильней всего было бы рассказать о мальчике санитарам, но я дал ему слово, какое должно держать даже перед ребенком. Вместо того я пообещал себе самолично присмотреть за ним: со мной он не примется вновь за бегство (неизвестно, что те бандиты могут сделать с ним) и исключит иные глупости. К тому же, мне все равно нужно было ждать врача на этом самом месте, но главной же причиной была… видимо, скука: точно, провести время с ним намного приятнее, чем с нездоровыми товарищами по палате!
