— Не хотелось бы, чтобы тех, кто тут будет жить, беспокоили призраки. Мы договоримся или?..

— Или. Вы тут жить не будете.

Сил его, даже в призрачном виде, оказалось достаточно, чтобы подхватить деревянную лошадку и запустить ею в меня. Первую атаку мне удалось отбить, но поскольку за лошадкой на меня посыпались кубики, я посчитал за лучшее отступить. Исабель оказалась умнее: она сбежала раньше, даже до нападения. А уж Шарик остановился лишь на лестнице. И я его прекрасно понимал: кубик, запущенный чародейским призраком, мог оставить от ками мокрое пятно.

— Только не говори мне, Хандро, что ты собрался уступить замок этой полупрозрачной пародии на человека.

— Не собрался. Нужно подумать, как его душу отправить на перерождение.

— За столько лет здесь души не осталось, — авторитетно сказал Шарик. — В лучшем случае — отпечаток.

— Нужно этот отпечаток стереть так, чтобы не развалился замок. Обидно будет, если останется только причальная башня.

— Не останется: она укреплена куда хуже, чем остальной замок, и рассыпется в первую очередь. Но ты молодец что думаешь о сохранении собственности, а не испытываешь жалости к родственнику.

— Какая жалость? Он умер так давно, что я даже не могу из-за этого переживать.

Если бы знал, что здесь такая засада с призраком, то проконсультировался хотя бы у сеньориты Фуэнтес. Разумеется, до того, как она стала нежитью.

Призрак последнего Бельмонте разбушевался так, что замок заходил ходуном. Когда мы с Исабель выскочили во двор, Оливарес в ужасе таращился на качающиеся башни.

— Что вы наделали? — заорал он. — Замок же сейчас развалится!

— Дон Уго, это не мы, это призрак.

— Какой еще призрак?

— Призрак последнего Бельмонте.

Тот потихоньку начал успокаиваться, и стены прекратили качаться. Вообще, странное зрелище: казалось, что стены сложены не из камня, а представляют собой монолитный кусок резины, потому что изгибались они самым причудливым образом, но при этом ни единого камушка не то что не выпало, даже не шевельнулось.

Идея разрушить алтарь теперь не казалась заманчивой, потому что я был уверен, что при этом призрак перестанет ограничиваться жилой частью, получит возможность бывать по всему замку, а то и острову. Настроен он не слишком дружелюбно, так что проблемы начнутся сразу.

— Нужно было учить некромантию, — проворчал Шарик, забираясь опять на мое плечо. — Но кто знал, что на нее столько завязано.

— Дон Леон?

— Дон Леон хотел разобраться с живыми. Проблемы мертвых и даже собственного посмертия его не волновали. Он занимался проклятиями на очень высоком уровне. Именно поэтому Оливарес так хочет сунуть нос в его записи: понять, как можно проклясть всех носителей одной крови.

Шарик вытянул вперед одну из лап, на которой оказался сломанный коготь, и тяжело вздохнул. Не поинтересовался, нет ли у меня с собой маникюрных ножничек и пилочки, а сразу начал отгрызать по-взрослому.

— Давайте по порядку, что вы делали, — сказал Оливарес, подозрительно косясь на замок. На ворота он тоже косился, но площадка между ними и замком казалась ему самой безопасной, поэтому он как стоял по центру, так и продолжил.

— Ничего мы не делали, — ответила обиженно Исабель. — Свернули в первый же коридор и открыли дверь в детскую.

— Зачем вам детская? Хе-хе. Все взрослые люди понимают, что сначала надо открывать дверь в спальню.

Исабель вспыхнула, но от злости, а не от стыда. Уверен: будь Оливарес помоложе, получил бы по физиономии. А так — старость нужно уважать, даже если она не уважает никого и сама уважения тоже не заслуживает.

— Пошло, дон Уго, — заметил я. — Вы же понимаете, что мы не выбирали дверь. Какая первой попалась, ту и открыли.

— Я просто удивился, что вам первой попалась именно детская, а не гостиная, — вывернулся Оливарес.

— Скорее всего, мы попали на этаж личных покоев, на который посторонних не пускают. И там не детская, а скорее игровая. Кровати нет.

— Кто о чем, а Алехандро о кровати, — победно сказал Оливарес. — А в пошлости почему-то обвиняют меня. Так что вы там делали, что призрак взбесился?

— Мы ему сказали, что являемся новыми собственниками замка. Ему это не понравилось. Мол, если не Бельмонте, так никто.

— Точно больше ничего не говорили?

— Точно. Донна Болуарте не сказала ни слова о том, какого цвета будут там шторы после ремонта.

— Какого ремонта? — возмутился Оливарес. — Разве можно говорить о таком в присутствии призрака последнего владетеля?

— Мы и не говорили. Это уж вы сами себе навыдумывали, дон Уго, как это у вас обычно бывает. Он взбесился, потому что он мертвый, а мы живые, и потому что его собственность теперь принадлежит нам. Существование его ограничено жилой частью замка, здесь кто угодно со временем взбесится.

— Предлагаю покинуть замок, пока он в состоянии покоя, — сказал Оливарес. — Хотя про него уже точно можно сказать, что проснулся.

Я бросил удивленный взгляд на замок, пытаясь понять, с чего так решил Оливарес. Но проклятийник оказался прав: то, что раньше выглядело как мертвое здание, сейчас приобрело жизнь и стряхнуло с себя уныние прошедших веков. Теперь замок выглядел светло и радостно, как наверняка себя чувствовал выгнавший нас Бельмонте, от которого непонятно что осталось. Выходит, он в замке пока больший хозяин, чем я. Это следовало срочно поменять.

— Шарик, как думаешь, что держит здесь Бельмонте? Ты говорил, что душу задерживает важное незавершенное дело.

— Даже если с этим так, то он уже забыл, что его держит, — с кептически сказал ками . — В нем осталась одна ненависть, а вот гласа разума нет. Призраки, знаешь ли, тоже свихиваются, особенно когда рядом устраивают постоянные массовые жертвоприношения. Я не знаток некромантии, но, сдается мне, договориться с ним не выйдет, как у тебя было с Торрегроса. Тот четко знал, чего ему надо, чтобы уйти на перерождение. И был совсем юным призраком.

— А этот теперь тут с концами? Потусторонний мир его не принимает?

Шарик удивленно на меня уставился всеми бусинками глаз.

— Какой еще потусторонний мир? Все уходят в воронку перерождений, она и выплевывает новую душу, когда срок приходит.

И от того, как ты себя вел в прошлой жизни, зависит то, в какое тело ты попадешь? Человека, ками или вообще, прости господи, баобаба. Интересно, есть ли здесь баобабы? Картошка теперь есть…

— То есть наказание за свои злодеяния Бельмонте не получит?

— Он уже получил. Посиди в одиночке двести лет — однозначно свихнешься.

То есть забрасывание его в эту воронку будет актом милосердия? Узнать бы еще, как это сделать. Размышлял я об этом всю обратную дорогу, но так ничего не смог придумать, знаний не хватало. Зато было у кого проконсультироваться при возвращении.

На поляне нас уже ожидал взгрустнувший Болуарте в компании порталиста и еще одного неизвестного дона, отрекомендовавшегося специалистом по некромантии.

— Где тут у вас неизвестная нежить, терроризирующая местное кладбище? — потирая руки, поинтересовался он.

— Мы с ней уже разобрались. Но у нас теперь появился призрак последнего Бельмонте. Непосредственно в замке. И он, знаете ли, гадит даже поболее.

Энтузиазм некроманта как корова языком слизала.

— Ну что вы, доны, меня не предупредили? Такие возрастные призраки для упокоения требуют специальной подготовки.

— А неизвестная нежить на кладбище подготовки не требует? — удивился я.

— Она свежая. В любом случае прибивается быстро и без особых затрат, — важно ответил некромант. — А долго живущий призрак представляет собой проблему посерьезней. Особенно когда находится в замке, владельцем которого был при жизни. Там знаете сколько подводных камней?

— Он просто боится связываться с призраком Бельмонте, — пояснил Шарик. — Они и при жизни были мстительными сволочами, а уж после смерти это свойство должно было многократно усилиться.