— Три прута в самый раз будет… — решила Катерина, когда в калитку забежал Панкрат, пулей влетев на тёмное крыльцо, где под низким козырьком его ждала засада.

— Вот, кобелюка! Вот, тебе! Держи!

— Йооопрст, — прикусив язык взвыл Панкрат и соскользнув с крылечка просился наутёк. Путь его лежал в стайку на сеновал…

Оскальзываясь на жердях самодельной лестницы, он влез на чердак получая прутом по икрам и чуть отдышавшись наверху скинул рубаху. Из хлева несло теплом домашних животных. Не минус пять как на улице, но и не жарко. Как только Катерина встала в полный рост он бросился на неё и повалил на сеновал. Зря она отбрыкивалась или делала вид что отбрыкивается поладили они очень быстро. Ещё быстрее Панкрат кончил.

— И всё?!

— А чо мало что ли?

— Мало. Требую продолжения, — нерешительно ответила жена мужу. После двадцати лет семейной жизни её всё больше стала ранить эта однобокость их сексуальной жизни. В которой или нет места сексу вообще, или удовлетворен остается только один. Один муж! Муж извращенец, ищущий возбуждение на стороне. А ещё деревенские в уши поют, что якобы слишком часто бывает он сеструхи-разведёнки. В какие игрушки Лизка играется она видела собственными глазами. Та хвасталась, что переняла идею из фильма «Пятьдесят оттенков серого» который Катерина даже смотреть побоялась. «Неужто Панкрат за этими игрушками к ней ходит? Так чего я тогда стесняюсь? Пятьдесят так пятьдесят…» — подумала она и развела ноги в стороны. Катерина провела ладонью по розовому цветку своей скромной орхидеи и приоткрыла рот: «Аааа…»

Глаза Панкрата забегали от смущения. Катерина усилила эффект, прогнувшись кошечкой на соломе. Её рука коснулась его руки и обхватив повела туда где он ещё ни разу не был, заставляя делать то, что он ни разу с ней не делал.

— Неумеха, — простонала она, понимая: или сейчас, или никогда. Тоска их семейной жизни катилась в пропасть, если уж муженёк начал бегать по бабам в сорок пять.

***

— Матвей, не хотела я этого, но видимо придётся.

— Чего не хотела?

— Магией своей пользоваться. Пока что я её только на шитьё тратила. Где-то ткань наращу, где-то узор автоматом поставлю… Но думаю, что нужно наложить чары на окна, забор наш и калитку. Панкрат повадился за нами в окна подглядывать.

— Панкрат? И что он — всё видел, что мы тут с тобой вытворяем?

— А что? Ты стесняешься, что ли?

— Как-то не приучен я на виду у всех.

— Не у всех. Кроме этого выродка больше никто к нам во двор не ходит. Но всё равно подстраховаться хочу — вдруг ещё кому в голову взбредёт. Поэтому так сделаю: мы всё видим из дома, а с улицы смотреть — стекла непрозрачные становятся. Забор будет расти вверх если через него перебираться, а калитка скрипеть так, что за версту слышно. Подозрение это ни у кого не вызовет, потому как будет нарушитель тайком к нам ломиться. Без свидетелей. А сам решит, что показалось. Неявное это колдовство. Морок напоминает. Наваждение, но пускать действительно не пропустит.

— Чары, так чары, — согласился Матвей, растирая предплечья, по которым побежали мурашки. Не из-за колдовства. Из-за того оторопь взяла: зачем Панкрату подглядывать? На кой? Нехорошо это с человеческой точки зрения. Зазорно! Кино ему что ли Матвеева жизнь?

***

— Чо такая довольная, сестричка? — щуря хитрые глазки, густо намазанные тушью, спросила Лизка, отхлебывая из чашки горячий кофе. Она давно не видела в своей кровати Панкрата и это её несколько беспокоило. С чего бы этому приблуду дорогу к ней забыть?

— Да вот решила попробовать твои штучки.

— Штучки?

— Пятьдесят оттенков серого. Помнишь, говорила?

— Ааааа! Ну и?

— Неплохо. Хочу поехать в город прикупить себе игрушек.

— Ты?

— А что?

— Не поздновато! Если пытаешься Панкрата удержать, так зря! Не получится.

— Почему это не получиться?…

— Почему это не получиться?

— Да ты не из того теста сделана. Не получиться. Очень уж ты… правильная что ли? Не вижу тебя в роли… Скоро ему наскучит твои «канделябры» и он…

— Что? К тебе вернётся? — в лоб спросила Катерина.

— А что ко мне? Я ту совсем ни при чём.

— Знаю я как ни при чём! Тётки мне все уши отутюжили в бухгалтерии. А я всё терпела. Боялась я, Лизка, что ты разозлишься и всё ему расскажешь о том самом дне. А теперь не боюсь. Если вякнешь что, я ему в нос вашей связью ткну. Это на крайняк. А так… очень уж хочется мне наш брак сохранить. Даже несмотря на всё, что он творит! Что бегает на сторону, что за Матвеем и Параской в окошко подглядывает с расстёгнутой ширинкой, что… дитя мне сделать не способен был. Я ж его любила, как-никак! — задыхаясь, перечисляла Катерина, и на глаза наворачивались слёзы.

— О каком это она дне толкует? — стоя у открытой форточки в огороде Лизкиного дома Панкрат. Снег с утра припорошил всё в округе. Ранний снег нынче, и, сваливаясь с замёрзших лопухов ревеня прямо в колоши, он раздражал колючим холодком ноги и уязвлённое Панкратово самолюбие. — Что это такое может быть? Что за тайна? Ох уж эти бабьи выверты! Одни проблемы от них. А как меня перед сестрой опозорила… По всем фронтам потери. Что за жись! Не получилось стать приличным человеком, теперь уж и нечего.

Весь извёлся Панкрат, замёрз, пока дождался Катерину. Проводил взглядом жене до угла и юркнул в дом своей полюбовницы, тут же примостившись задом к тёплой печи. Не раздевшись даже. Как жена, он задерживаться не собирался, чаи распивать.

— Ну, давай, выкладывай, что за тайны у вас тут…

***

Суббота. Банный день. А у Параскевы дел невпроворот. Постирала бельё, вымыла полы, протрясла покрывала, приготовила обед, разложила постиранные вещи по стопочкам и убрала в шкаф.

— Неужто все постирала и высушила уже? Ловко! — вслух подивился Панкрат.

— Есть у меня перед другими бабами преимущество, а иначе…

— Что иначе?

— Не вынесла бы я груз хлопот. Нет у меня навыка работать с утра до ночи. Я же фея бани, а не домовой в юбке. Честно говоря, и домовой столько не трудится. На голом энтузиазме работаю. Заряница да Вечерница — диву даются. А всё почему? — игриво и нежно спросила Параскева, встав плечо к плечу с Матвеем, жеманно и горячо дыша ему в спину.

— Почему? — тихонько спросил он, почувствовав привычный уже прилив жара к лицу, к груди и ниже.

— Потому что от судьбы, как от сумы… хочешь, да не сбежишь. Руки сами собой спешат печь и стирать, сделать тебе приятное. Бегу кровать застилать на крыльях любви, баню жаркую топить. Алёнку баюкать. Такой доли, как у меня, век ждать, не дождаться. Живой человеческой доли. Духи только в определенный день могут явиться к определенному человеку в надежде на жизнь в яви. Чуть ли не раз в тысячу лет случается выпасть случаю. И баня твоя новая послужила неким проводником. Сама не ожидала, что так случиться. Понимаешь? Счастье просто с неба на меня свалилось, как снег на голову. Мечтала, желала, надеялась, но не думала, что случиться это именно в тот день и именно с тобой Матвей. Минуту я сомневалась, думала, мой ты или не мне предназначен. И баня новая, и это заклинание дурацкое, что ты вдруг прочитал. Девчоночье. Всё меня смущало. Но судьба твоя непростая. То, что предрешено тебе было — одиноким остаться, а после столкнуться с нашим братом, с лешим. Вот что меня удивило.

— А что за судьба? Что за леший должен прибрать меня на Ивана Купала? Я правильно запомнил? — нервно заговорил Матвей.

— Правильно. Много непонятного видела я тогда в твоей судьбе. Толком и не разобрать. Но сейчас вижу, что изменилась она, судьба твоя. Но зависит развязка твоей жизни не от тебя и не от меня. От Олеськи. Олеська спасёт тебя от гибели. Поэтому, Матвей, держись за неё. Держись, не отталкивай. Меня рядом не будет, Алёнки не будет. А Олеська — она твоя надежда и спасенье.

— Ничего не понимаю. Почему не будет Алёнки? Привык, что ты пугаешь меня своим уходом. А Алёнка? Почему её ты у меня забираешь?