Их встречал клавесин, строй лакеев, танцующих реверансы, и богато накрытый обеденный стол в главной зале.

— Тебя пришли поприветствовать почти все мои подданные. Да, да. Нас осталось совсем мало. Мы практически не вступаем в браки, чтобы не потерять остатки магии. Такова печальная статистика.

— А дети от браков с богами?

— Сколько их, Параскева? Тебе должно быть известно, как никому. Во Власовке свой альвийский клан. Они дорожат тем малочисленным потомством, что ведут своё происхождение от богов. Полукровки нам не надобны. Хотя последние годы все браки были именно с ними: лесавки и кикиморы.

— Хи-хи-хи, — прыснула Алёна, но тут же замолкла. К ней с подносом подошла очень красивая девушка с зеленоватым цветом лица. На волосах её кое-где красовался мох.

— Я расчесываюсь, не подумайте, — промычала она, заметив, что Алёна видит мох и поэтому смеется над ней.

— Ты очень красивая. А мох — это даже мило.

— Правда? Я уже привыкла что меня…

— Крушина, пожалуйста… поговорите с Ольхоной позже. На примерке. Умоляю.

— Ольхона, сок. И вас ждут ваши платья. Одевайтесь и выходите к столу.

— Бе, бе, бе, — передразнила Алена своего чопорного принца, снимая платье в примерочной. — Он такой важный. Все альвы таковы, Крушина?

— По большей части да. Они же особенные. Тот, кто ещё жив, уже по определению граф или князь какой-нибудь. Просто Агнису больше прислуживать некому. И заняться больше нечем, — пожала плесчами она.

— Как это нечем? А на что вы живете?

— На дары земли, конечно. В земле есть всё. Мы продаём, а покупаем уже готовые изделия. Многие Владычества занимаются производством. И сельским хозяйством.

— Да, точно! Кто-то мне уже рассказывал. Но память-то девичья! А тебе, Крушина, сколько лет.

— Аааа… а сколько дашь? — раскокетничалась кикимора.

— Ну, лет пятьсяот, не больше, — предположила Алёна, думая, что скинула тыщонку.

— В самом деле? Мне пятьдесят.

— Я не старше тебя.

— Мне шестнадцати нет ещё?

— Как ты правильно догадалась живем мы долго. Но не больше пятисот лет. Раньше наши бабушки жили дольше.

— Аааа? Тогда понятно. А совершеннолетие у вас во сколько?

— В шестнадцать.

— То есть ты только что вышла замуж?

— Да почему же? Сорок лет назад

— Ты же говоришь, шестнадцати нет?

— Крушина, ты ее совсем запутала. Алёна, повернись. Креша, вот здесь подколи… Ей шестнадцать, если сравнивать возраст человека и кикиморы. Но когда-то ей тоже было шестнадцать, она выглядела как ты и вполне созрела для вступления в брак.

— Интересно. Получается, что в шестнадцать ей было шестнадцать и сейчас тоже шестнадцать?

— Типа того, — захихикала кикимора.

— А в голове ты всё та же девчонка? Или чувствуешь себя взрослой женщиной.

— Мне кажется, женщина всегда чувствует себя девчонкой. Единственное, что её ограничивает — это цифры в паспорте.

— На самом деле больше изображение в зеркале, — добавила Параскева.

— Начнёшь кокетничать с каким-нибудь смазливым юнцом, и вдруг вспоминаешь свое изображение в зеркале — вот где облом. Даже я испытывала подобные конфузы. А уж богине-то это не пристало.

— Каково это — быть богиней? — спросила Крушина, присев на корточки у ног Параскевы.

— Это здорово иногда. Но чаще я ощущала себя обыкновенной женщиной. Богиней ты чувствуешь себя, когда боготворит и носит на руках твой бог. Твой любимый. А магия, величие и богатство — всё это наносное. Антураж, так сказать. На самом деле «богиня» это работа. Откликаться на чаяния, помогать и слушать мольбы матерей и рожениц. Девушек, мечтающих о любви. Бывает, и завистливых конкуренток\конкурентов мечтающих отбить девушку\парня, тоже приходится выслушивать. И даже удовлетворять просьбы.

— Как же это?

— Когда просьбы настолько искренни и эмоциональны, что боги не в силах им противиться.

— Вот это да! Мама? Не ожидала я от тебя такого.

Параскева пожала плечами, как бы извиняясь.

— Так проверяется сила любви. У кого крепче, тот и выигрывает. А результат зависит от обоих. От мужчины и от женщины.

В тяжелую дубовую дверь постучали:

— Жар-Агнис ожидает невесту к столу! Его Владычество в нетерпении…

— Его Владычество в нетерпении, — повторила Параскева.

— Он хотел видеть Ольхону в этом, — Крушина указала на золотое платье. — Белое с серебром — на свадебную церемонию, а золотое — сейчас.

— Золотое, так золотое! — согласилась Алёна.

Агнис сидел на своём троне и ёрзал в ожидании невесты.

Последние полгода он постоянно был в нетерпении. Невеста, предназначенная ему, в мире появлялась крайне редко. И главное, она ему нравилась. Нравилась до безумия. Ему казалось, что он даже помолодел лет на… тысячу. При одном взгляде на Алёну на щеках загорался румянец, а сердце пускалось в пляс. Он нарушил все правила, притащившись на свидание ночью с букетом цветов. Показался людям в виде жар-птицы… Всё это крайне нежелательно, но… в животе порхали бабочки, в душе цвела весна, и прекрасная невеста находилась так близко, что терпеть не было никаких сил. Хотелось обнять, расцеловать и никуда больше не отпускать от себя.

— Нужно крепиться. Ей нет ещё шестнадцати! А я как-никак Владыка — честь нужно блюсти. Но эти глаза, эти нежные руки, забавные веснушки… Я влюблен, словно в первый раз.

— Господин, ваша невеста, Ольхона и её мать.

Величественно шествуя по огромному мраморному залу, где по стенам из тёплого янтаря в золоченых рамах висели самые известные произведения мирового искусства, они шли в парчовых кринолинах, с высокими прическами, державшимися исключительно на магии. Вокруг порхали бабочки, созданные чувствами Агниса просто потому, что он был влюблен.

— Ольхона ты моя, Ольхона! Леля моя. Успокойся, ты совсем сошла с ума? Посмотри, что твориться вокруг!

— Не могу, мама. Я не могу угомониться. А что твориться вокруг?

— Вокруг август, а ты своими непомерным восторгом превратила его в май! Всё цветет! Ты посмотри.

— Просто погода отличная. Когда лето длинное, и тёплое, всё зацветает повторно. Ты разве не знала, мам? И вообще, кто виноват, что ты собралась выдавать меня замуж осенью? Если бы всё это случилось весной, цветение выглядело бы вполне закономерно!

— Агнис тоже не из терпеливых. Он влюблен. Ты это заметила?

— Конечно! Он любит меня! По-другому и быть не могло!

— Ему невмоготу дожидаться весны. С тех пор, как он увидел тебя, считает часы и минуты до твоего совершеннолетия, — умиляясь, говорила Параскева, возвратясь домой после примерки платьев. — Как там Матвей, интересно? Остыл?

— Не знаю. Мне кажется, что теперь он никогда не остынет. И будет просто невыносим. Собственник! — задрав нос, резюмировала Алёна.

— Он любит тебя. Вот и всё.

— Разве, когда любишь не желаешь человеку счастья?

— Должен желать. Но мир, в который ты переходишь, ему не доступен. И, главное, непонятен. Думаю, он боится потерять тебя, дочка, навсегда. Я его прекрасно понимаю. Как только последняя песчинка упадёт на дно песочных часов, я тоже стану обычной и тоже буду печалиться о тебе.

— Мам, ну что вы, в самом деле? Почему печалиться? Я же не в тюрьму отправляюсь, а замуж! Агнис постоянно шастает по Ольгинке. А мне будет нельзя?

— Магический народ связан заклинанием невидимости. Большую часть времени он по-настоящему не виден для людей. Поэтому совместный быт организовать до невозможности трудно. Агнису помогает сила. Он может быть проявленным чуть дольше. Альвоведе мир, спрятанный от людских глаз, останется таковым навсегда. Пусть Агнис похваляется, что в душе он затворник, что любит старину. На самом деле ему тяжело признать, что проявить Альвоведе нужна очень сильная магия. По сути, лишь объединив усилия всего племени, возможно достичь результата. Но результат может стать плачевным: магия покинет Альвоведе. Знаю, что берегини легализовались. В Лисьем бору они открыли эко-ферму, но для этого им приходиться меняться. Одни уходят в покой, другие занимают их место. Так и живут в три-четыре смены, чтобы не потерять магию. Представляешь, если Агнис будет спать две трети года?