— Да что ж такое?

— Мамулечка. Я, кажется, влюбилась! — В кого, радость моя?

— В своего будущего мужа!

— Слава богам! А то я уж испугалась.

— Он хочет, чтобы я стала для него Ариадной, представляешь. Помогла альвам выжить в этом мире.

— Миссия, достойная королевы. Мне всегда казалось, что это практически не реально.

— Почему?

— Потому что алчность человеческая не позволит. Людей много что разделяет. Неравенство. Желание отгородиться забором от своего соседа, чтобы сберечь собственное имущество — по сути, нормальное желание. В глобальном смысле оно оборачивается полным обособлением. Я лучше. Я другой. Я голубых кровей и соседу своему не чета: вот что говорят люди, разделяя земли на границы и вероисповедания. Заборы, спасающие имущество и деньги, круг элиты от черни. Цвет кожи, а теперь ещё придумали что-то, кроме МЖ, тоже нуждающееся в защите и обособлении.

Магия станет точкой раздора. Очередным способом разделить народы на касты. Это было и прошлом. Но боги и альвы были несколько из другого теста. Мы обособлялись не потому, что считали себя выше. Нас было мало, и мы просто держались вместе. Альвы возглавляли кланы и государства для того, чтобы поднять уровень цивилизации. Они больше знали, больше понимали. Им были доступны технологии. Да что я об этом…

— Печальная история… Вот так и живём, не ждём тишины.

— Уже не ждём.

— Чего притихли? — во двор зашёл Матвей и застал их в минуту тягостного молчанья. — Ну что, в баньку, ужинать и сказка на ночь? — весело сказал он. День на редкость выдался удачным. Матвея решил премировать директор. А награду вручать его пригласили в мэрию. Звание заслуженного учителя он заслужил. А к медали и званию положена была и материальная компонента.

— Через часок к нам Олеська заскочит. Узнала, что мне дали «заслуженного». Хочет поздравить.

— Тебе дали заслуженного учителя? — в один голос воскликнули женщины. — Тогда я бегу стряпать пирог, — сообщила Алёнка и побежала в дом.

В бане мылись молча, второпях. Матвей был в предвкушении вечернего торжества и, конечно же, ждал подарка от жены.

— Ещё одно-два поленца подкину, чтобы баня не остыла. Нужно же будет ополоснуться потом.

— Хм, — хитро улыбнулась Параскева и, намылив вехотку, стала водить ею меж грудей, спустилась вниз живота, чуть раздвинула бедра, и Матвей, тяжело вздохнув, гукнул:

— Не сейчас. После. Яблочко моё наливное. Богиня красоты… — упершись в её бедро крайней плотью налившего от возбуждения мужского начала, сказал он.

Он каждый раз любовался ею. Богиней она и была. К пятидесяти, ни чуть не изменившись ни телом, ни лицом. Опрокинув на себя таз с холодной водой, он решительно вышёл в предбанник. Коли решил, так решил. Томиться в ожидании намного приятнее, чем воспользоваться минутой быстрого секса. В спаленке да на кровати можно было провести время с Параскевой намного интереснее.

— Кто у нас сегодня герой?

Кто у нас красава такой?

Кто у нас шикарнее всех?

У кого медалечка есть?

Это наш Матвей — лучше всех!

Наш любимый муж и отец.

Наш художник и педагог.

Богатырь. Он лучше, чем бог!

С букетом белоснежных флоксов в дом вошла Олеська, напевая парадный рэп, придуманный буквально на ходу.

— Пап! Поздравляю. Ты у меня самый, самый! Пускай я обрела тебя слишком поздно, но это было самое лучшее в моей жизни открытие.

— Да ну, Олеська. Вон у тебя муж какой! И малыш: просто загляденье! А ты про меня…

— Да, папа. Я говорю это потому что так оно и есть!

— Браво! Браво! Молодец, Олеська. Мой папка самый лучший! Наш папка! Такого папку ещё поискать.

— А мужа подобного не найти так и вовсе! Я чувствую постоянную любовь и защиту. Чувствую, как меня ценят и берегут. Это дорогого стоит, — добавила от себя Параскева. — Давайте отпразднуем. За стол, мои дорогие.

Маленькое семейство уселось за круглым столом. Зазвенели ножи и вилки. Чашки наполнились ароматным чаем — девчонки болтали, делились новостями.

— Олеся, а ты пацана то с кем оставила? Нужно было с собой взять. Давно внука не видел.

— Хотела я, пап. Но он возьми да усни. Днём не спал, вот и умаялся. С ним Альфред остался. Приехал на выходные после концерта. Кстати, в сентябре я уезжаю в город. Свекры хотят переехать в Ольгинку, чтобы дом не пустовал. А мы теперь только на каникулы. Я выхожу на работу.

— Жаль. Мы будет реже видеться. Но если что, Олесь, ребёнок заболеет, или ещё какая петрушка — привози Артурку к нам. Тебя в филармонию позвали?

— Да. Наконец-то место освободилось. Думала, не дождусь. Хорошо в ольгинском оркестре место было. А так разучилась бы играть точно!

— Правду говорят, что место пианистки в Ольгинке проклято. Никто надолго не задерживается, — пожала плечами Алёнка.

— А вы не знаете, почему?

— Нет.

— Нет! — Один за другим закрутили головами присутствующие.

— Это ещё в царские времена случилось. Был тогда в Доме культуры особняк крупного столичного чиновника. Любил он устраивать балы и представления и оркестр у него был свой собственный. Долго рассказывать не буду. Пианистом у него служил молодой лейтенант. Натуральный блондин, красавец статный, даром что хромой. Даже повоевать толком не успел: в первом же бою ногу оторвало, поэтому и работал он пианистом. Талант к этому делу имел. Но, как любой военный, имел он выправку и стать, повторюсь, да и гонор похваляться своими несостоявшимися подвигами. Побасенки его и внешний вид так и привлекали к себе молоденьких симпатичных барышень. Жена чиновника тоже в стороне не осталась. Забеременела и родила мужу сына, ангелочка чистой воды: блондина. Год прошёл, у ребенка первые волоски упали и должны уже постоянные показаться, чёрные, как у отца с матерью, а он только белее стал. Взбеленился хозяин усадьбы! Пятнами пошёл — догадался стало быть. Пианиста пинками из оркестра погнал, проклиная и его, и всех пианистов будущего и прошлого на свою голову. Всех пианистов не проклянёшь, а вот в усадьбе точно — пианисты больше не задерживались. Видать, крепко проклял, коли до сих пор работает! — засмеялась Параскева.

— Говорят, некоторые не своей смертью померли.

— Если энергетика слабая, то проклятье бьёт крепко.

— Ого! Нужно Марьяне рассказать, — охнула Алёнка.

— Марьяна знает об этом. Сама ни раз снимала последствия с заезжих пианисток.

— Кто знает, может, она найдет способ снять проклятье, мам? У тебя есть идеи на этот счет?

— Я подумаю, Алён. Давайте пирог есть…

…Агнис разбил дружину Калеба подчистую, дошёл до своих границ, разведал, как обстоят дела в больших и малых поселениях его владычества. Помог восстановить дома и, скотину, здоровую в соседнем владычестве прикупил, взамен попорченной неприятелем. И только потом отправился в обратный путь.

Народ его любил. И за дела благородные, и за избавление от Калеба с его чумной нечистью. Эпидемии мы быстро ликвидировали. Для этого истребовали из нави Мару. Она почти не упиралась. Справилась на пятёрку. Побоялась что боги ей тёмную устроят втихомолку. Явно никто бы не стал. Не вправе, а вот как-нибудь невзначай — вполне. Кто победил, тот и… победил. Так как-то.

Вернулся Агнис с дружиной в свой дом только через три месяца. Леда моя уже на сносях была. Ждала ребёночка. Агнис — счастливец просто летал на крыльях любви. Здесь были сады. Люди думают: разнообразие от природы. Ан нет. Альвы — садоводы от бога. Сколько они новых сортов цветов и деревьев вывели! Думаю, треть от всего разнообразия. Мы были не столь привередливы к флоре и фауне. Единственное, что мы дали людям — хлеб. Другие зерновые, овощи и травы или их отсутствие нас не страшило. Устраивали и те, что есть.

Здесь, для своей Ледушки, Агнис разбил сад на много гектар. Некоторые виды держались на голом волшебстве: настолько тяжело им было пережить зимние морозы. В наших широтах природа скромнее, нежели на югах. Альвы многое изменили: и сад, и любовь цвели сказочными садами.