Поперву девчонки на каждом шагу болтали, что Параскева — банный дух! Но кто им поверит? Она и сама себе уже не верила. Ну не похожа соседка на нечисть! С какой стороны не посмотри — не похожа! А главное, на Матвея как приятно смотреть — расцвел мужик, как столетнее дерево, уже давно, казалось бы, засохшее, не реагирующее ни на смену времен года, ни на годы. Как одинокий корявый дуб из романа Толстого. Дуб, «для которого давно не существовало ни весны, ни солнца, ни счастья. Растопырил он свои обломанные, ободранные ветви, росшие из спины да из боков, и стоял так, потеряв веру, надежду и видя повсюду один лишь обман».

Нравился он Олеське. Сама она не понимала почему, а задумываться ей было недосуг. В детстве да в юности, кто сильно о чём задумывается? Других дел невпроворот. Например, готовиться к выступлению. Зимой на конкурсе она победила. А так как в голове висело это «предсказание» о женитьбе, Олеська останавливаться не стала и плотно занялась музыкой. Через два года выпускной, и она точно для себя решила: поступать в музучилище. На этой стезе у неё больше шансов на успех. Матвей всегда ей это говорил: «Ищи в себе сильные стороны». Так случилось, что частенько они возвращались домой вместе. Живут же напротив и время школьное для всех одинаково. Два-три раза в неделю точно так совпадало.

Поначалу шугался её Матвей, а потом привык. По дороге они разговаривали. Олеся просила совета, а Матвей, как правило, отнекивался, повторяя: «какой из меня советчик»! Но всё равно высказывал свое скромное мнение.

После того как он узнал правду об отцовстве, стал обращать внимание и на другие вещи: как Олеся одета, не голодна ли? Спрашивал, как даётся учеба, оберегал от навязчивых поклонников.

— Ой, дядя Матвей! Если б ни вы, не знаю, чтоб и делала. Этот Санька меня достал! Хорошо иметь рядом такого человека.

— Страшного?

— Ну что вы. Вы очень милый. Как отец мне! Вашу… ну это… совсем не видно под усами. А во всём остальном вы даже красавчик!

— Я красавчик?

— А почему бы и нет?

— Параскева тоже так говорит, — заулыбался в усы Матвей.

— Она обманывать не станет!

— Почему?

— Ну… потому что она…

— Банница?

— И вас это не беспокоит?

— С ней я стал счастливым. Знаешь, как это важно?

— Представляю.

— Приходи к нам! С Алёнкой поводиться… Олеся, Алена. Как две сестрички!

— Мы? Почему?

— По кочану, да с кочерыжкой! — возникла из ниоткуда Катерина. — Что ты такое говоришь, Матвей? Брысь-ка домой, — прикрикнула на Олеську мать, и та убежала в дом. — Ты, Матвей, что-то знаешь, да? — оглядываясь, не подслушивает ли дочь, тихонько спросила Катерина.

— Догадываюсь…

— А догадываешься… так помалкивай.

— Как не замечать-то. Дочь!..

«Дочь? Или он сказал «как дочь»? И почему помалкивать? — ахнула Олеська. Она слегка пригнулась, но всё-таки подслушала. — И Матвей намекнул, что мы с Алёнкой сестрички… Вот это дела!..

— Мам, чего вы с Матвеем там шушукались про меня?

— С чего ты взяла, что про тебя? Вовсе и не про тебя. Про Алёнку и Параскеву-банницу… — сказала Катерина и поспешила избавиться от вопросов, направляясь на кухню. Но и здесь её достала Олеська:

— Я же родилась почти через пять после того, как вы с папой поженились. Почему? Так было задумано?

— Тебя не спросили, когда детей заводить. А то, глядишь, подсказала б.

— Чувствуя я, что ты, мамочка, что-то от меня скрываешь? — сощурив глазки, выдавила Олеся.

— Может хочешь ещё тест ДНК сделать попросишь?

— Хорошая идейка! Короч, захочешь рассказать, я с удовольствием послушаю, — сказала Олеся и удалилась. Она решила подкатить с другого конца. Спросить у тёти. Из двух тёть, маминых сестер, тётя Лиза жила ближе всех…

Неожиданно для себя Катерина запаниковала, увидев, как Олеська выскочила из дома и большими решительными шагами устремилась через огород к задней калитке. Там в старом материном доме жила её сестра Лиза. Анна, третья из сестёр, переехала в город и ничего Олеське поведать не могла. А вот Лизка…

— Алло, Лиз. Ты дома? Слава Богу. Или нет? К тебе, похоже, идёт Олеська выведать тайну своего рождения. Помнишь, мы о чём договаривались: молчок! Ни в коем случае ничего ей не говори…

Когда Олеська подбегала к калитке Лизкиного дома, заметила отца. Тот куда-то очень торопился, а точнее сказать откуда-то. Поправляя на ходу рубаху и застёгивая ремень растянутых джинсов, он воровато оглядывался по сторонам. Откуда он держал путь говорила распахнутая настежь калитка теть Лизиного дома.

— Ого — присвистнула Олеська. — Вот это на… дела. — Чуть не вырвалось из хорошенького ротика грязное слово.

На цыпочках пробравшись в дом тётки, она застала финальную сцену, дополняющую весь предыдущий видеоряд. Тётя спешно заправляла кровать, распихивая по углам игрушки: плётку, наручники и другие вещички, виденные Олеськой лишь однажды: новогодней ночью по телевизору на одном из кабельных каналов. Нажимала кнопки ну, и случайно наткнулась решив, что это плод больной фантазии режиссера.

— И как же это всё понимать, тётечка Лизочка! Я к вам всей душой, а вы… Поди, мать позвонила, предупредила, что я иду? А иначе откуда такая торопливость?

Тётя Лиза в одной рубахе демонстративно взяла в руки легинсы и стала натягивать с таким лицом, будто виноватой себя нисколько не считает. И вообще, мол, Олеська, смотри, на что твой папаша позарился. Бесстыдно демонстрируя племяшке свои полные голые ляжки.

— Хочешь, чтоб мамка обо всё этом узнала? — складывая руки в замок перед грудью, ультимативно заявила Олеська, и спесь с тётки моментально слетела. Она поняла, что совсем не в том положении, чтоб выпендриваться. Поджала губки, выражая крайнее неудовольствие, и посмотрела на племяшку вопрошающе:

— А ты, поди, мечтаешь узнать кто твой настоящий отец в обмен на это. Не знаю, где я больше выгадаю, а где прогадаю! Сестра поймёт, что я её предала и в том, и в другом случае. А Панкрат пострадает по всем фронтам. Его ждёт ажно тройной коллапс. Не жалко отца?

— Учитывая последние данные… нет! Не знаю почему, но особой любви между дочкой и отцом, как все говорят, бывает, у нас с папочкой не наблюдалось. Рассказывай если тебе его действительно жалко, я не стану никому о том рассказывать. Он не узнает.

— Коли ты знаешь, что Панкрат тебе не отец, может, догадываешься, кто отец?

— Есть мысля. Матвей? Сосед наш с заячьей губой.

— Откуда инфа?

— Не дура. Он сказал, что у нас с его дочкой имена похожи, словно мы сестрички.

— Как по такой фразе можно догадаться? Ну деваха, даешь. Это вообще, ни о чем не говорит.

— А мать услышала и давай ему рот затыкать. А он в ответ что-то про дочь.

— Так про свою же!

— Нет! И вообще зачем тогда рот затыкать? Говори тётя Лиза, а иначе…

— Ладно, ладно… В селе отмечали Ивана Купала. Мы: Катька, Анька и я, гуляли на празднике допоздна. Выпили чуток, разговорились и вспомнили древние славянский обычай, ну, когда на Купала все со всеми могли вступать в половые контакты во имя повышения плодовитости почвы, всего и вся. Особенно полезен такой обычай был для бездетных. Если муж не мог обеспечить продолжение рода, на Купала этому могли поспособствовать друзья или родственники.

— Да брось! А я слышала, что баб забивали плетьми, если те приносили в подоле!

— Это было уже позже. А века так до пятнадцатого никто никого не осуждал.

— И что вы сделали?

— Стали искать подходящую кандидатуру. И тут видим — Матвей.

— Поймали и изнасиловали, что ль? Не думаю, что он мог откликнуться на вашу просьбу.

— Точно так. Мы хотели, чтобы всё это осталось в тайне. А Матвей… сама понимаешь, не станет никому рассказывать, даже кого из нас и узнает ненароком. Он шел через кустарник, стемнело и мы… Ну, немножко с ним поразвлекались. Думаю, что это была единственная ночь любви в его жизни. И он так разгорячился, что нам на всех хватило. Правда, пришлось его держать, но, тем не менее. Двое держат, а третья…