— Вот гады. Прости, господи… сучки! — выпалила Олеська в обиде за Матвея.
— Ну и сучки. И что! Мы мужику радость доставили. Вспоминал, поди, потом с вожделением и…
— Заткнись!
— Заткнись, заткнись… тоже мне защитница… — крикнула вслед убегающей из избы Олеськи тётя Лиза.
Сестре она ничего говорить не стала. Олеська не расскажет, и дай Бог, всё как-нибудь утрясётся. Главное, чтоб Панкрат не попал в мясорубку, Катька-Олеська — вся деревня…
— Ну чё? — спросила Катерина шепотом, хватая дочку за рукав, когда та дернувшись, попыталась протиснуться мимо неё. И протиснулась, мстительно посмотрев на мать.
«Сказала что Лизка или нет? Скорее нет. А то сейчас тут такое было б…» — решила про себя Катерина. Панкрат вернулся домой прямо перед дочкой и был отчего-то не в духе. До предела взвинченный, он сразу дал понять супруге, чтоб не лезла на рожон. Только Катерина всё равно пыталась. Пыталась загладить перед мужем несуществующую вину.
— Картошечки… — подошла она с тарелкой. — Со шкварками!
Но Панкрат даже не повернулся поставил перед тарелкой блок рукой. Пришлось убраться восвояси. Второй раз она подошла к мужу уже перед сном.
— Панечка, ты остыл? Уже спать пора. Я свежую постель постелила, — обвивая шею, руками Катерина наклонилась над ним в атласной рубашке с глубоким декольте, но тут же пожалела. Панкрат снова поставил блок рукой, и получилось так, что толкнул. Катерина завалилась на пол и, раскачиваясь туда-сюда, пыталась успокоится, когда мимо прошла Олеська. Понимая, что выглядит это всё со стороны не очень, поднялась и пошла на кухню выпить глоток воды.
— А ты плётку купи и наручники. Может, дело-то и пойдёт, — язвительно сказала Олеська, унося с собой тарелку с салатом.
— Что!? — в сердцах подняла на неё руку мать и застыла на месте. На глаза навернулись слёзы…
Глава 9: Алёнка
— Кто у нас такой пухленький? Кто такой румяненький? А у кого такие маленькие пальчики… — сюсюкалась Олеська с маленькой Лёлькой, купая малышку в ванной. Она заглядывала к соседям почти каждый вечер. Видеть не могла мать с отцом: этих беспредельщиков.
— Дядя Матвей, как прошла ваша первая выставка в городе?
— Мало, конечно, пришло людей на открытие, но я остался доволен. Мои педагоги из училища так постарели, жалость… очень хвалили за смелость. Не ожидали, что я решусь на выставку и вообще… Художник — он личность социальная, а меня всегда относили к обратному типу. И председатель союза художников хорошо отнёсся — предложил следующую выставку открыть уже на их территории. Сказал, что недалёк тот час, когда я стану членом союза.
— Ух ты! Такие люди и без охраны, — вполне искренне восхитилась Олеська. В отношениях с Матвеем ей не нужно было притворяться.
— А вот у меня никаких талантов нет.
— А как же пианино? Ты помнишь моё предсказание? Быть тебе лауреатом и женой известного в стране музыканта. Правда пока он только начинает свой путь. Как и ты. Вместе вы достигнете многого.
— Откуда вы берёте свои предсказания?
— Вижу. Способность у меня такая.
— А вы всем судьбу предсказать можете?
— Почти. Всем, кто этого желает. Если попросят, расскажу. А нет — будет судьба человеческая и для меня тайной. Таков закон. Без спросу не могу я в чужую жизнь вторгаться. Видеть ауру могу. Это издалёко видать. Аура показывает состояние тела. Больное оно или здоровое. Насколько истрепалось тело, настолько истончилась и аура.
— Значит, близкую смерть предсказать можете?
— Ага, — откусывая зубами узелок, ответила Параскева. — Пора доставать. Разомлела Алёнка, скоро уснёт прямо в ванночке. Покормлю и уложу. Спасибо тебе. А то шить не успеваю, — весело глядя на Олеську, сказала банница. — А ты смелая. Не побоялась к нам в дом ходить. Я думала бояться будешь.
— А что бояться! Раз Матвей не боится, и мне смысла нет. Я ему доверяю… как родному, — что-то хотела сказать Олеська, но осеклась.
— Считай, что мы родня, — опустив глаза долу, сказал Матвей. — Я чувствую, что мы родня. Значит, родня!
— Я почти уверена! Тётя Лиза мне рассказала как дело было, — выпалила Олеська. А Матвей при этом спрятал лицо в ладонях.
— Я ей всё выложила, что об этом думаю! Просто ужас какой-то. То что они сотворили бесчеловечно,
— подойдя к Матвею, она обняла его неловко за плечи, пытаясь обнять. И Матвей тут же коснулся её рук своими ладонями, накрыв их сверху. Но лица не поднял. Стыдно, невмоготу.
— Я их не сужу. Что было, то было.
— И не делается что, всё к лучшему, Запомни, Олеся. Если бы ни отчаянное поведение Катерины, тогда не появилась бы ты на свет. А ты — вот она! Значит, так было судьбинушке угодно. И твоей, и мамкиной, и Матвеевой. И Панкрата судьбе, видно, тоже. Всё связано-перевязано. За одну ниточку дёрнешь — другие потянутся. Значит, то было нужно.
— Нузно! Нузно! — сказала Алёнка, выпутываясь из полотенца.
— А ну-ка? Первое слово сказала.
— Нужно? Все говорят «мама» или «папа», — удивилась Олеська.
— Да ты моё золотко. Ты моя умница. Ну, нужно, так нужно. Долг свой помнить стоит. Никогда не забывать.
— Какой долг? Что ещё за долг? — смутился Матвей.
— Не могу сказать. У всех есть долг, покуда он жив. Только мёртвые никому ничего не должны…
Слова Параскевы как-то неожиданно успокоили Олеську. Всё происходит в мире не случайно. Плетётся сеть человеческих судеб на небесах. Или где-то в месте, неподвластном земному разуму. Судить мать она не перестанет, даже с учётом того, что без греха она и родиться-то не смогла б. И это служило ей каким-никаким оправданьем. Но загоняться действительно смысла нет. Мамка ни от хорошей жизни на такое решилась. Смех и грех, что бабы мужика…
— Олеська, погуляешь завтра с Лёлей? У меня работы много накопилось. На тебя одна надежда.
— Приду. Буду к экзаменам готовиться и за Лёлькой приглядывать. Может, она ещё что-нибудь умное выдаст. Похоже, Лёлька не простая девчонка, чувствую, ждать от неё больших дел!
— Да ну тебя, Олеська. С чего ей быть охочей до великих дел? — удивилась Параскева. — Я жду от неё судьбы простой — женской. Быть достойной женой своему мужу.
— Да ну! Это же скучно! Сейчас женщина, как и мужчина, могут попробовать в жизни всё и добиться личного успеха. Скукота же сидеть дома, в огороде копаться и коров доить. Столько интересностей вокруг, глаза разбегаются. А вы женой…
— Личный успех не вырастает из ничего. Без поддержки близких или вопреки. А если приводит к одиночеству и делает несчастливым — грош ему цена. Если не с кем поделиться радостью от триумфа, одарить заботой, исполнить чью-нибудь мечту, заботясь лишь о личной выгоде — грош ему цена. Лучше уж стать доброй хозяйкой и хорошим другом, матерью… Родить сына или дочку, которая станет чьей-то счастливой половинкой. Представь, если б мать твоего музыканта, будущего мужа и отца твоих двойняшек вдруг решила не рожать?
— У меня родятся двойняшки? — ахнула Олеська, всплеснув руками.
— Допустим, родятся, — ответила Параскева, но коли проговорилась, то уже не отопрешься.
— Да. Было бы хреновенько. Но тогда… тогда… Тогда открылась бы дверь в параллельную реальность.
Параскева подняла брови.
— Да-да! Если человек противиться своей судьбе и меняет её, линия жизни раздваивается и открывается взору другая дорога. На той дороге он может встретить другую, предначертанную ему пару. Ведь вторая дорога — тоже его судьба, только немного видоизмененная.
— И где она, эта вторая дорога? В каком мире? Я никакого другого мира не знаю. Нет его!
— А говорят, есть. Просто мы его не видим. И второй, и третий есть! За гранью этого мира. Отделённые занавесью. В параллельной Вселенной.
— Интересная теория. Только я скажу так: нет никаких параллельных Вселенных. Всё дается вам один раз. Без права на ошибку.
— Жестоко, тётенька Параскева.
— Жестоко. Но можно родиться второй раз и третий. Делать ошибки, страдать, умирать и снова рождаться. Бесконечный круг сансары.
