Агата обомлела, и даже забыла, что должна злиться. Она ни разу еще не слышала, чтобы Пинна шутила, да еще так цинично и зло.

— Я вообще-то не вкусная, — вставила Мира. — Костей и жил много, мяса почти нет.

Лидия вдруг поднялась на ноги. Агата с удивлением взглянула на нее. На лишенном румянца лице княжны застыло такое выражение, какого она никогда еще не видела. Ее и без того огромные глаза, распахнулись еще шире, и налились влагой, маленькие ноздри раздувались, а подбородок выступил вперед.

— Мне… мне кажется, я должна хотя бы попробовать, — сказала вдруг она. — Возможно, я сумею найти выход и спасти нас всех.

Воспоминания и полумрак

У Агаты вдруг больно кольнуло в груди. Ей все казалось, что надо остановить Лидию. Сказать, что она не должна рисковать собой ради них.

Если все было так, как Лидия им рассказала, то, если не повезет, и она выберет неверный путь, то просто упадет без сил посреди пещер и умрет, совсем одна, без единого человека рядом, способного ей помочь.

Агата так и не сделала этого. Так и не сказала ничего, и даже не пожелала ей удачи, и быть осторожной, как это сделали другие. Просто смотрела на нее, вглядываясь в лицо и запоминая черты.

Может быть, они и не были раньше подругами, и едва ли перекинулись десятком слов до того, как попасть на Отбор, но знали друг друга половину жизни. Агата помнила Лидию еще маленькой пухлой девочкой, прячущейся за пышными юбками матери.

Теперь, возможно, она видела ее в последний раз.

Однако, может быть ей и не следовало ее останавливать? Может это был последний шанс, чтобы спастись, если не для них всех, то хотя бы для одной только Лидии?

Лидия подалась вперед, чуть нагнувшись, и размывшись цветным потоком, унеслась вперед. За пару ударов сердца, затихли ее быстрые шаги.

Они вновь остались в тишине и пустоте сумрачных туннелей. Никто уже не хотел ни с кем говорить, да и сил на разговоры не было. Лили и Магда вскоре задремали, обнявшись и укутавшись в одно одеяло. Пинна сидела привалившись спиной к стене и закрыв глаза. Можно было подумать, что и она уснула, если бы иногда, распахивая глаза, она не глядела на Миру долгим пронзительным взглядом.

Мира не обращала на эти поглядывания никакого внимания. Она, как могла удобно, не смотря на связанные руки, устроилась на высеченном в камне неровном полу. Ее губы растягивала широкая улыбка.

— Вы так наивны! — сказала она, прервав тишину. — Думаете, что маленькая княжна вернется за вами. Даже если она и найдет выход в этом лабиринте туннелей, то тут же забудет о вас, как только ее лица коснется солнце.

Никто ей ничего не ответил, а Магда только громче всхрапнула.

Поняв это, Мира, словно, разъярилась:

— Вы сдохните в этих пещерах! — выкрикнула она, и ее голос эхом прокатился по туннелям. — Ясно вам⁈ Сдохните!

— Ну так ты тоже сдохнешь, — спокойно ответила Пинна, открывая глаза. — А если будешь орать, то мы заткнем тебе рот.

После этого, Мира разразилась громкими ругательствами, такими изощренными, что бывалый моряк мог бы значительно пополнить свое красноречие, если бы услышал ее.

Магда все-таки проснулась. Выругавшись не менее изощренно, она помогла Пинне завязать Мире рот обрывками многострадальных юбок. Теперь Мира могла только мычать, злобно пуча на них глаза.

Агате не было дела до их перебранок. Укутавшись в одеяло, она прислушивалась к тихому клокотанию ферналей. Постепенно, этот звук возвращал ее в детство, в те времена, когда они вместе с отцом и целым караваном из птичников, наездников и ферналей колесили по Южным княжествам.

Это время запомнилось ей палящим солнцем и бесконечным летом. Жаром раскаленного песка и прохладой оазисов. Она вспоминала города, сложенные из желтых, раскаленных на солнце камней, шумные рынки с цветастыми коврами и пряными сладостями. Черные ночи с небесами, усыпанными мириадами бриллиантовых звезд.

Пожалуй, те времена она могла считать самыми счастливыми. Когда начался мятеж, они с отцом спешно бежали в Западные княжества, пытаясь укрыться от огня войны. Несмотря на беды, обрушившиеся тогда на Визерию, дело отца пошло весьма хорошо, он быстро обосновался в Арлее, а затем и нашел себе жену.

Агате баронесса сразу не понравилась и это было взаимно. Мачеха пыталась сломить ее, выдавить ее вольный дух, взращенный на бескрайних просторах южных земель. Агата же яростно этому противилась.

Между ними завязалась война, и накал страстей вполне мог соперничать с самыми кровопролитными сражениями между мятежниками и императорской армией.

Один случай запомнился Агате сильнее прочих.

Она тогда принесла из сада ужа и несколько дней прятала его в своей опочивальне. Спустя пару дней уж пропал. Как бы Агата не звала его, змея не отвечала на ее зов. Увидев ее слезы, слуги признались, что его обнаружила мачеха, но что случилось с ним дальше отказались говорить. Агата умоляла баронессу вернуть ей ужа, ведь тогда он казался ей единственным другом, но та была непреклонна, а затем и вовсе сказала, что приказала его убить.

— Если ты еще хоть раз посмеешь принести эту ползучую гадость в мой дом, то и с ней будет то же самое! — пригрозила мачеха, глядя сверху вниз на рыдавшую одиннадцатилетнюю Агату.

Если она думала так припугнуть падчерицу, то она фатально ошибалась. Сердце Агаты наполнилось не страхом, а злостью.

В один прекрасный летний день, когда отец был в отъезде, мачеха отправилась вместе с Вероникой в гости к соседям, а Агата сказалась больной и осталась в поместье.

Ей удалось незаметно от слуг и птичников набрать в старую скатерть целую кучу фернальего помета и перетащить ее в опочивальню мачехи. Там, порывшись в ее шкафах и сундуках, она нашла алое шелковое платье, убранное в неприметный сверток. Агата сразу догадалась, что это платье невесты, и, так как, за отца мачеха выходила в другом, то оно сохранилось еще с ее предыдущей свадьбы.

Разложив его на полу, Агата аккуратно вывалила на него ровным слоем помет. Сделав задуманное, она спряталась в шкаф. Ей хотелось своими глазами увидеть, как мачеха поведет себя, обнаружив безнадежно испорченное, да еще таким образом, платье.

Агата успела задремать, но, услышав шаги, встрепенулась и незаметно приоткрыла створку шкафа.

Баронесса стояла возле кучи помета, наваленного на шелковые алые одеяния, разложенные по полу. Ее спина сгорбилась, чего с ней никогда раньше не бывало. Подбородок мелко дрожал, а огромные глаза налились прозрачной влагой.

Упав на колени, она завыла, как смертельно раненное животное. Сперва, схватилась за голову, растрепав безупречную прическу, а затем и вовсе, наклонившись схватилась за тонкий шелк платья, не обращая внимания на то, что длинные белые пальцы испачкал помет.

Не выдержав, с присущей детям жестокостью, Агата расхохоталась и выпала из шкафа.

— Ты… Это все сделала ты! — прокричала мачеха, поворачиваясь к ней.

На шум уже прибежали служанки и испуганно стояли у дверей, заглядывая внутрь, но не решаясь войти.

— Да, я! — честно призналась Агата, поднимаясь на ноги. Теперь уже она смотрела на мачеху сверху вниз. — Вы все равно ничего мне за это не сделаете! Ведь, по обычаям, вы должны были сжечь ваше старое платье невесты. Так что, если попытаетесь наказать меня — я обо всем расскажу отцу.

Баронесса побледнела.

По обычаям Визерийской Империи, если вдова заново выходила замуж, то должна была уничтожить, оставшееся с прошлой свадьбы платье и хранить уже только новое.

Когда-то традиция предполагала, избавление от всего имущества, полученного в предыдущем браке, включая даже детей, но постепенно, обычаи смягчились и осталось одно лишь платье. Однако, сохранить его, до сих пор считалось оскорблением для мужа и позором для жены. Это могло привести даже к разводу, что вообще было неслыханным делом.

Спустя года, став взрослой девушкой, Агата куда лучше могла понять мачеху.