— Как ты, Сигюн? — наконец, приблизившись, спросил он. Я повернула к нему голову, прислушавшись, но не ощутила в себе ни сил, ни желания отвечать. Его голос — мягкий, приглушённый, чуть хриплый — манил и увлекал не меньше пламени, плескавшегося в очаге. Он ласкал, окутывал и согревал. Как же я скучала по нему. Но между нами разверзлась пропасть. Тоненьким, непрочным мостиком, соединявшим её края, оставался ребёнок, которого, вопреки всему, я носила под сердцем. Однако мне казалось, что этого недостаточно, чтобы преодолеть зияющий злой тьмой разрыв. — Молчишь?.. — Локи помолчал тоже, словно ещё надеялся услышать от меня ответ. Я знала, что подобного удовольствия ему не доставлю. Усмехнувшись, притягательный бог обмана присел рядом со мной, протянул руку. Я содрогнулась, предугадывая прикосновение мужа, нервно повела плечом и отстранилась. Движение вышло таким непринуждённым, что я не успела даже осмыслить его. Бог огня успел.

— Тебя трясёт от отвращения так же, как при нападках йотунов, — снова горько усмехнулся он, склонив голову, прикрыв глаза. Болезненная ухмылка так и замерла на побелевших губах. Ощутив укол совести и сочувствия, я вздохнула, облизнула губы. — Ты ненавидишь меня столь же сильно, как их, не так ли?.. — ироничный, точно смеющийся над самим собой голос повелителя задел меня за живое, потому что был искренним. Редко когда по тону угадывалось истинное состояние и настроение двуликого бога, но в такие моменты он не мог изменить его, подделать настоящие чувства. Впервые за долгое время я посмотрела супругу глаза. Пусть в них и плясали отголоски пламени из камина, не осталось ни лукавства, ни издёвки, ни высокомерия. Он был потерян и смущён. Локи, которого я знала настойчивым и несгибаемым, полным надменности и самолюбия!

Я раскрыла дрогнувшие губы, но ничего не смогла сказать, покачала головой. Ненавидела ли я бога огня, как турсов? Пожалуй, я ненавидела его даже сильнее. Что могли наёмники? Отобрать мою честь, жизнь? Локи сделал то же, не прибегая к насилию. Вместе с тем растоптал мою гордость и сердце, лишил верного друга и самоуважения. Как я могла пожалеть его, когда он ни одну из нас не пожалел? Потому я ничего не ответила ему. Во мне таились только ненависть и боль. Словно угадывая мои чувства, каверзный ас вдруг сорвался с места, прошёлся по покоям своим резким стремительным шагом, запуская пальцы в волосы в порыве то ли отчаяния, то ли гнева. Выразительные губы перекосило злостью. Я знала, насколько его выводит из себя моё равнодушие и неповиновение. Первый раз за много лет я ему не принадлежала.

— Твоё упрямство тебя погубит! — выдохнул он и круто развернулся, так, что воздух ударил в лицо. Огонь в очаге взметнулся, опалил щёки, и, хотя голос господина почти не дрогнул, я поняла, что он пребывал в диком вспыльчивом бешенстве. Он направился к дверям, сжимая и разжимая кулаки, заставляя белеть костяшки пальцев. Остановился, набрал в грудь воздуха, верно, хотел сказать нечто очень колкое и обидное, но в последний миг передумал, вышел вон, хлопнув дверью. Я выдохнула, расслабилась. Глаза оставались сухими, но в груди поселилась тревога. Она разрослась и охватила всю меня, когда, спустя некоторое время, я вышла на веранду подышать свежим воздухом, и случайно увидела, как бог лукавства гонит вороного коня прочь из золотого дворца.

Долгое, очень долгое время Локи не возвращался в Асгард, и я начала было думать, что он уже никогда не вернётся в родной чертог. Однако эта мысль не принесла мне облегчения. Казалось, если бы Локи исчез в одном из других миров, я осталась бы в Асгарде в богатых палатах, полных слуг, где я стала бы единоличной хозяйкой, пользовалась бы покровительством могущественных и благодушных верховных богов, окружённая также любовью и преданностью детей. Никаких больше слёз и разочарований, никаких предательств и злоключений. И, вопреки всему, сердце моё замирало от подобных страшных сомнений, и всё внутри живота трепетало и тянуло в невидимую пустоту. Тогда, в разлуке, я поняла, что всё ещё люблю бога огня и не могу представить себе жизни без него. Был ли это дар или проклятье, я ничего не могла поделать с собой.

Говорили, Локи отправился в Йотунхейм, а затем и Тора увлёк за собой. Злые языки судачили, что движимый необъяснимой и неуёмной ненавистью, двуликий бог заманил защитника Асгарда в подлую ловушку и едва не обрёк того на гибель. Громовержец действительно пропадал где-то за пределами крепости асов, но всё-таки вернулся. Правда, ходил хмурый и задумчивый, но кто мог знать, что послужило тому причиной?.. Я не хотела верить слухам и грязным обвинениям, но сердце и разум подсказывали мне, что в ярости Локи способен и не на такое вероломство. Не давало о себе забыть и золотое сердце Гулльвейг. Должно быть, она затаилась, ждала чего-то. В памяти всплыло её пророчество об ошибке, которую однажды мне придётся совершить. И я обмерла: что, если я на самом деле совершала страшную ошибку, утратив бдительность? Ту роковую оплошность, которой ждала ведьма-великанша?

Мысли путались, и я бродила по родному чертогу, словно в воду опущенная, терзаемая зловещими предчувствиями. Мне вспомнилось, как совсем юной и наивной я ожидала возвращения трепетно любимого тогда ещё супруга, как выбежала на лестницу, заслышав звук желанного голоса, как скатилась с неё, пересчитав ступеньки, потеряла первого ребёнка. Клещи необъяснимого и непреодолимого страха сомкнулись у меня на шее, лишая воли. Как же я любила его! Как же он любил меня, как любил это дитя, если приказал высечь такое множество слуг!

Не только он совершал ошибки, не только я прощала провинности. Могла ли одна (или несколько — я так и не знала) из наложниц разрушить, уничтожить эту страстную неуёмную любовь? Могла ли моя гордость, его самолюбие и упрямство разлучить нас? Я боялась узнать ответ. Но очевидно, что Локи свой выбор сделал. Потому что однажды вечером он вернулся в золотой чертог. Прискакал под покровом ночи, вступил в него, когда все вокруг спали, поднялся в свои покои. И следующим утром выяснилось, что он явился не один…

В ту тревожную ночь я спала не более трёх часов, и к восходу солнца голова моя раскалывалась от сомнений и усталости. На краю постели сопела Ида — с недавних пор я не могла заснуть в одиночестве. Да и вместе с преданной служанкой, как выяснилось, тоже. Хельга ужасно рассердилась бы, узнай она о моей безответственности и небрежности по отношению к ребёнку, которого я носила под сердцем. Добрая лекарь уже отчаялась предупреждать и просить меня о благоразумии. Впоследствии, когда я вспоминала о своём неразумном поведении, щёки наливались жаром от стыда, но тогда я ничего не могла поделать со своей мятежной душой. Я не хотела жить, и дитя во мне являлось преградой к столь желанной свободе. Я томилась им, в чём после раскаивалась каждый свой день.

Уже не надеясь заснуть, я поднялась с постели, разбудила Иду, и мы вместе спустились в зал купален, чтобы омыть тело и вселить в него бодрость. Переодевшись, расчесавшись, умывшись, я испытала облегчение, сумела робко улыбнуться, показаться прислуге. Мия каждое утро после переодевания встречала меня, докладывала о происходящем в чертоге, спрашивала совета о распределении работы обитателям золотого чертога, а затем с неизменной бойкостью приступала к исполнению своих обязанностей. Служанка казалась мне неутомимой, и я догадывалась, что она так гордится своим назначением, что всё в её труде приносит ей удовольствие. Мия стала для меня даром свыше, поддерживая и помогая, никогда не забывая о почтительности, я не скрывала своего расположения к ней.

Едва старшая среди слуг и служанок скрылась за дверью, на пороге показался Локи. Признаться, впервые за минувшее время я была рада его видеть, хотя изо всех сил старалась, чтобы ни единое тёплое или радостное чувство не отразилось на моём лице — он должен был знать, что я не забыла и не простила. Тем не менее, какое облегчение я испытала при мысли, что он вернулся домой и на следующее же утро был у меня! О всеведущие норны, как мне хотелось тешить себя надеждой, что причина тому заключается не только в наследнике! Взглянув на суровое лицо господина, Ида поклонилась и вышла — я не стала останавливать её. Сцепив руки под грудью и стараясь унять охватившую меня дрожь, я поклонилась с особым изяществом, украдкой пробежала взглядом по облику мужа.