Двуликий бог стал старше, я заметила это первый раз за много лет. Дело было даже не в том, что, покинув Асгард, он на долгий срок отказался от живительных яблок Идунн, — красота и сила по-прежнему не покидали его — однако что-то такое таилось в спокойных холодных глазах, в ожесточившихся, чётче проступавших чертах лица, в сдержанном и задумчивом выражении. Мне показалось даже, что на миг промелькнула серебристая прядка в роскошной огненно-рыжей гриве волос, собранных в небрежный хвост на затылке. Не веря своим глазам, я потёрла веки, взглянула снова, однако она мне больше не попадалась. Повелитель приблизился ко мне — как всегда плавный, словно дикий зверь, и не менее величественный, взял за подбородок, обратил на себя взор. Я не стала противиться, хотя прикосновения мужчины были мне неприятны.

— Ты всё такая же холодная и неприступная, моя госпожа, — он улыбнулся одними уголками губ, и во взоре янтарно-карих глаз промелькнула печаль. Я молчала, стояла, замерев, точно выточенная из дерева фигурка, хотя сердце билось с неистовой силой и вздрагивало каждый раз, когда тёплые, чуть шероховатые пальцы касались кожи. — В последнюю нашу встречу твоя отстранённость ввергла меня в такую ярость, что я всерьёз испугался, что сорвусь и сверну тебе шею. Думал, ледяной ветер Йотунхейма остудил мой пыл, вселил равнодушие к тебе и твоим выходкам, — сердце защемило в этот миг, губы предательски дрогнули, отчего я была вынуждена склонить голову и отступить на шаг, — но вижу тебя, Сигюн, и понимаю, что нет, — бог огня усмехнулся, скрывая горечь в голосе, сокрушённо покачал головой. Казалось, он силился улыбнуться, но губы не слушались его. — Я привёз тебе подарок.

— Это ни к чему, — неожиданная смена темы беседы так удивила меня, что я даже ответила мужу, хотя вовсе не собиралась. Впрочем, судя по болезненно блестящим глазам, сухость и безразличие моего голоса ранили его сильнее, чем презрительное молчание. Во время затянувшегося безмолвия я обдумывала слова лукавого аса. Он хотел меня забыть… Эта мысль тотчас пронзила тело противными колкими мурашками. Я поёжилась. Хотел, но не смог. Подобное признание, в свою очередь, рождало удовлетворённую, почти польщённую улыбку на моих губах.

— Если тебе не по душе слово «подарок», — вновь обретя деланное внешнее спокойствие, продолжал Локи, словно ничего не произошло, — то пусть это будет… Расплата за проступок. Один из многих моих проступков, — я удивилась ещё больше и не нашлась, что возразить. Поглядев на меня пристальным взором, лукавый ас вполголоса позвал кого-то из-за дверей. Они распахнулись, и в покои вошла девушка.

Мне пришлось опереться о спинку деревянного кресла, чтобы не упасть. Прошло никак не меньше нескольких долгих минут, прежде чем я сумела совладать с собой и закрыть рот. Всё тело опять пробила ледяная дрожь, руки похолодели, кончики пальцев дрогнули. Я не могла собраться с духом, чтобы поднять ресницы и снова взглянуть перед собой, потому что за плечом Локи стояла… Аста. Моя Аста, которую я помнила и не узнавала в одно и то же время. Это без сомнения была она, только лицо умершей девушки бледнело луной на ночном небосклоне, яркие синие глаза утратили ясность и стали серыми, но не такими живыми и завораживающими, как редкой красоты глаза Мии, а бледными, пустыми, медно-рыжие волосы потускнели. Вся она казалась какой-то выцветшей, усталой, утомлённой. И хотя глаза её смотрели на меня с прежней нежностью и верностью, облик служанки пугал меня до совершенного остолбенения.

— Этого… этого не может быть… — задеревеневшими губами прошептала я, сильнее сжимая спинку кресла. Аста улыбнулась, вышла из-за спины повелителя и поклонилась мне, как в прежние времена, но в улыбке её, тоже, казалось, ничуть не изменившейся, отсутствовало всякое выражение, она не несла ни любви, ни тепла. Мелкая дрожь новой волной прошлась вниз по спине. — Как… Как такое возможно?.. Я же видела… Все видели… — мне понадобилось некоторое время, чтобы обрести самообладание. Локи не торопил, со снисходительной улыбкой наблюдая за моим смятением. Насколько ярче, красивее и сильнее он казался рядом с бледной тенью, когда-то являвшейся привлекательной и полной жизни девушкой. — Локи… Ведь оттуда… Из Хельхейма не возвращаются. Как же такое возможно?..

— Сигюн, Хель — моя дочь, — с некой иронией в голос протянул бог обмана, — неужели ты думаешь, что я не сумею договориться с ней?.. — я глядела на него во все глаза, словно и сама увидела свою смерть. Неужто он спустился в Хельхейм ради меня? Ради того, чтобы вернуть мне Асту, которую, спустя долгое время, я уже перестала оплакивать? Не оттого ли он так заметно изменился? — Она может служить тебе, как прежде, только пожелай. Она помнит только то, что ей следует помнить, так что ничто не омрачит её преданности тебе, — слова супруга вырвали меня из бездны сомнений, чтобы бросить в новую. Конечно, я и мечтать не могла, чтобы подруга, перед которой я была так виновата, снова вернулась ко мне, преодолев даже смерть. С другой стороны, глядя в её мертвенно-серое лицо и тусклые пустые глаза, я понимала, что это больше не Аста стоит передо мной. Что вопреки моему самому искреннему желанию и усилиям бога огня, ничего уже не будет, как прежде. Она не сумеет стать прежней.

— Я очень люблю тебя, Аста, — сделав несколько шагов к служанке, я крепко обняла её. Кожа девушки оказалась холодной, как ледяные пики горных вершин. Слёзы навернулись на глаза, и я даже не пыталась скрывать их. «Я тоже люблю Вас, госпожа», — бесцветным голосом, словно эхо, вторила мне Аста. Я сильнее прижала её к себе, дав волю чувствам. Она подняла руки, словно хотела обнять меня в ответ, но не решилась, уронила их к бёдрам. — Прости меня за всё. Прости меня, если сможешь… — голос дрогнул и надломился. «Мне не за что прощать Вас, госпожа», — тот же голос, протяжный и потерянный, лишённый всего человеческого. Я всхлипнула и поцеловала её в лоб, резко обернулась к Локи, но его взгляд, полный искреннего сочувствия, остудил зарождавшийся в груди гнев. Я замерла, глядя в печальные глаза мужа, осознав, что происходящее — вовсе не злая насмешка, а отчаянная попытка загладить вину. — Верни её назад, Локи. Хватит с несчастной горя и терзаний, она выстрадала своё до конца. Верни её в Хельхейм и попроси свою дочь, чтобы хорошо заботилась о ней. Аста заслужила покой.

— Ступай, Аста. Подожди за дверью, — велел Локи. Едва живая девушка поклонилась и исчезла, подобно тени, растворяющейся при первых лучах солнца. Я и сама была едва жива, стояла, схватившись за грудь и тяжело дыша, поражённая и раздавленная произошедшим. Лукавый ас не тревожил, но и не покидал меня, молча наблюдая за госпожой. Некоторое время в покоях господствовала томительная тишина. Когда я пришла в чувство, то сумела поднять голову, устремила взгляд на мужа. Он сделал несколько шагов до веранды и обратно, сцепив руки за спиной. Наконец, остановился подле меня, глянул сверху вниз. — Когда это закончится, Сигюн? Что ещё мне сделать, чтобы заслужить твоё снисхождение? Или, может, оставить эти тщетные попытки и присмотреться к новой, более ласковой госпоже?..

— О да, это в твоём духе, — я улыбнулась, сохраняя невозмутимость, хотя изменившийся тон и лукавая пренебрежительная усмешка супруга задевали моё самолюбие. — Более того, я не сомневаюсь, что она уже была бы здесь, если бы ты действительно того хотел, — я ответила ему не менее обворожительной и ядовитой усмешкой. Локи покачал головой, а затем приглушённо рассмеялся, поняв, что я раскусила его. Он, в отличие от меня, умел с достоинством принять своё поражение.

Наблюдая за ним из-под ресниц, я могла предположить, какие противоречия раздирали надменного бога на части. Чего только стоили оба вопроса, заданные один за другим, — будто два разных аса говорили его устами. Должно быть, в нём, как и во мне, привязанность (была ли это любовь, я уже не знала) боролась с гордостью и тщеславием. Он делал первые шаги к примирению, претворявшиеся в красивые и широкие жесты, я это замечала, и в то же время, словно желая прикрыть свою слабость, жалил меня язвительными и обидными замечаниями. Себялюбие не позволяло ему открыто признать свою вину.