— Ты что, рассудка лишилась?! — в бешенстве закричал он, приложив меня затылком о камень. Голос его скакал, руки дрожали то ли от злости, то ли от возбуждения. Мир перед глазами затуманился, но я всё ещё видела перед собой его губы, искажённые гневом. — Почему ты не убила его?! Задержись я на минуту, и было бы поздно! — его голос сорвался. Сорвалась и я. Всем телом прильнув к желанному богу обмана, я, забыв осторожность, впилась в его губы, уронила кинжал на пол, запустила пальцы в огненно-рыжие волосы. Повелитель, казалось, оторопел, затем с леденящей жёсткостью оттолкнул меня, вновь ударив о стену плечами и головой. Я раскрыла полные губы, застонала больше от огорчения, нежели от боли. Я утратила остатки разума. Тело не подчинялось мне. Я хотела его безудержно, исступлённо, слепо, извиваясь, как кошка, в его руках.

Локи так посмотрел на меня, что казалось, ещё мгновение, и он сам меня убьёт. Он лишился самообладания, едва мог дышать, в глазах разгоралось то демоническое пламя, которое не следовало будить. Вопреки моим опасениям, он прижал меня к стене всем телом, сдавил плечо до боли, а, когда я раскрыла губы, чтобы закричать, впился в них ненасытным звериным поцелуем. В его руке сверкнул кинжал, пальцы скользнули мне под рубашку и ловко перерезали оковы, высвобождая грудь из плена бинтов, ладони с жадной страстью сжали её. Я застонала, оторвавшись от его жарких губ.

— Это будет быстро, необдуманно и жёстко, но тебе понравится, — предупредил он и подхватил меня под бёдра. Угадав его намерения, я обняла торс мужа ногами, обвила его шею и всем телом прижалась к нему, теряя остатки разума. Он расправился с поясом, приспустил свои штаны и овладел мной, как и обещал, болезненно и эгоистично. Как и обещал, мне понравилось. Очень понравилось. И с каждым новым нетерпеливым движением нравилось всё больше. Где-то бегали и кричали йотуны, кто-то падал и умирал, что-то горело и дымилось, в один миг кусок свода обрушился, придавив нескольких гостей, а мы, отринув всё сущее, сливались в безумном диком акте любви, и Локи рычал над моим ухом: «Моя… Только моя!» За его слова, безрассудную страсть, дарующие блаженство движения, прикосновения и поцелуи, я готова была жизнь отдать. Всё становилось неважным, кроме его власти надо мной. Той привязанности, которая смогла сломить нерушимые прежде чары.

Мы успели покончить с безрассудством и даже сколько-нибудь оправить оставшиеся одежды, когда оглушительный грохот раздался снова, по сводам над нашими головами пошла глубокая чёрная трещина, и сверху посыпалась каменная крошка. Со стороны послышался полный ярости крик Тора и частые тупые удары.

— Нам пора, — опомнился Локи и, схватив меня за запястье, бросился прочь, обратно в пиршественную залу, увлекая меня за собой. Многие турсы лежали мёртвыми, но многие также оставались на ногах, всей своей подлой шайкой нападая на могучего громовержца, где-то растерявшего и покрывало, и венок из цветов, и даже связку ключей на чреслах, но зато вновь обрётшего Мьёлльнир. И всё же йотунов было слишком много. Их плотное кольцо сужалось вокруг рыжебородого аса. — Кончай их, хватит забавляться, — крикнул бог огня, и Тор, странно осклабившись, запустил молот над головой. Своды не выдержали его удара, надломились, рухнула одна из стен, поддерживавшая их. Бог грома бросился к ней, раскидав по пути оставшихся турсов, поймал каменную опору.

— Поторопись, лукавый Локи! — закричал в ответ защитник Асгарда, с трудом поддерживая тяжёлый кусок стены, чтобы мы сумели проскочить в пролом. Двуликому богу не понадобилось повторять дважды. Мы бросились сквозь прорванное кольцо великанов, огибая обломки сводов, и выскользнули в щель между двумя горными плитами. Я обернулась. Немного погодя, и Тор вырвался вслед за нами, весь седой от каменной пыли. Жилище Трюма обрушилось, погребя под собой всех его гостей, кто на тот момент ещё остался в живых. Холодный зимний ветер растрепал мои светлые волосы, шапку я потеряла ещё до своего спасения. Сын Одина сощурился, присмотрелся, точно не верил своим глазам. — Сигюн?..

Много случилось приключений с тех пор. Много мы встретили закатов и рассветов. Мир неизбежно менялся, и мы вместе с ним. Менялся Локи. В память врезались несколько самых важных дней, особенных, иногда страшных событий, из-за которых бог огня стал… Стал тем, кем стал. Но тогда я ещё ни о чем не подозревала. Наивно радовалась, провожая мужа в новое путешествие вместе с Тором, которому требовался сообразительный и ловкий спутник. Верховные боги направлялись в Утгард — таинственное королевство, затерянное, если верить легендам, где-то в снегах Йотунхейма. Я знала, что Утгард — сосредоточение магии, особого колдовства, подвластного лишь древнейшим среди йотунов, но вместе с тем место очень опасное и коварное. Только самый сильный, смелый и хитроумный мог найти дорогу туда, да и то если заручится поддержкой кого-нибудь из его жителей. Бог грома желал взглянуть на дивный край из редких песен, а бог огня не мог не соблазниться многообещающими приключениями и новыми знаниями.

Мы расставались понимающими и любящими супругами. Я не могла больше сопровождать двуликого бога — подросший Нарви носился по золотому чертогу, словно маленький ураган, и в отсутствие отца подчинялся только мне одной. Я уже не смела оставить бойкого мальчонку на попечение слуг: они попросту не справлялись с унаследованным юным господином темпераментом. Да и, признаться, последнее своё путешествие в Йотунхейм я вспоминала с бессознательным содроганием. Оно сполна удовлетворило моё любопытство, позволив сложить о крае турсов очень полное и красочное представление. Оттого-то я и не стремилась больше перечить своему повелителю — он оказался прав безраздельно. Про Утгард асы знали лишь крупицы, так что их ждало путешествие ещё более трудное и непредсказуемое, чем когда-либо прежде. Мне в нём было не место, и я оставалась подле маленького сына.

Нарви становился чудесным ребёнком — живым, любопытным, непоседливым, немного озорным. Как и все необычные дети Асгарда, он рос и развивался с пугающей быстротой, рано начал ходить, а уже через несколько дней бегал с такой уверенностью, что никто из не ожидавших такой прыти слуг не мог за ним угнаться. За те долгие месяцы, что повелитель пропадал в Утгарде, его наследник научился складывать первые слова, общаться с миром, к чему он стремился уже с самого раннего возраста, и теперь, смешно не выговаривая некоторые звуки, выспрашивал окружающих обо всём на свете. Иногда он так ставил вопрос или давал такой ответ, что поражал меня: мой крошечный ас мыслил совсем как взрослые, и, казалось, ему мешал только чуть заплетающийся ещё язык.

Я не могла нарадоваться успехам сына и всячески способствовала его живому интересу к происходящему. Все в чертоге обязались отвечать на вопросы маленького господина, рассказывать и показывать ему, чем и отчего занимались, каким образом служили его отцу. Днём при всякой возможности Нарви не отходил от Варди, бегал за ним, повисал на руках. Юноша смеялся и таскал мальчика на плечах, убегал от него или догонял, а затем догадался выстругать для бойкого господина маленький и лёгкий деревянный меч. Этот простой дар любимого слуги стал для ребёнка бесценным. Он не расставался со своим мечом даже в постели, засыпал, обнимая его, точно родной.

После захода солнца Варди обретал покой, а милость Нарви переходила на Иду. Ласковая девушка рассказывала нам обоим сказки или пела легенды о великий героях и страшных великанах, и я подчас засыпала раньше, чем непоседливый сынишка, сморённая усталостью. Мальчик никогда не осмеливался будить или беспокоить меня, с молоком матери впитав разницу в обращении со слугами и господами. Уже в своём юном возрасте он проявил нехарактерную хитрость и наблюдательность, всегда чутко ощущал, когда можно надавить и добиться своего, а когда мудрее и выгоднее будет промолчать. Я глядела в его тёмные соколиные глаза, следила за мимолётными движениями порыжевших бровей и видела в нём точное отражение отца. Для меня оставались непостижимы те чудеса природы, которые создают наследников, столь безукоризненно похожих на оригинал.