— А ты сам-то кто таков? — перестав сопротивляться, но не расслабившись, молодцевато поинтересовалась я, чтобы потянуть время и собраться с мыслями. Мы в отдалении, в полутьме, среди редких гогочущих гостей и ещё более пьяных, чем хозяева, слуг, для которых происходящее, видно, в порядке вещей. Я осмотрелась, и только тогда с ужасом поняла: самые симпатичные среди прислуживавших девушек испарились, разошлись по рукам. То одну, то другую лапали по укромным углам, и они даже не думали воспротивиться, потому что те, кто попытался, уже красовались с рассечённой кинжалом щекой или говорящим сине-фиолетовым следом под глазом.
— Бьярн меня звать, — хмыкнул полукровка, склонившись над моим ухом, а затем, понизив тон, продолжал, — хочешь знать, кого будешь ублажать?.. — коротким, но резким рывком головы я ударила его в лицо. Что-то страшно хрустнуло, но настойчивый мужчина только поморщился. — Дерзкий мальчишка, — заключил он ничуть не изменившимся голосом, ни на миг не утратив своей холодной решимости и спокойствия. — Или, может, девчонка?.. — прошептал едва слышным тоном, прошёлся цепкими пальцами по внутренней стороне моего бедра от колена вверх, а затем вдруг жёстким и бесцеремонным движением схватил за самое неприкосновенное. Будь я и впрямь мальчишкой, наверное, испытала бы боль. Но вместо этого я ощутила только клокочущую ярость, рванулась вперёд, выгнулась всем телом, но высвободиться не смогла.
— Ты погляди! — не унимался Бьярн. — Мне открылась истина: ты не только не слуга, но даже не мужчина. Ещё раз дёрнешься, вскрикнешь, даже неровно вздохнёшь, и я выдам тебя и твоих дружков, кем бы они ни были, — упреждающим шёпотом пообещал он, касаясь губами моего уха и заставляя меня трястись от омерзения. — А потом сделаю всё то же, что собирался, с твоим ещё тёплым телом. И их, если захочется. Теперь разогреемся, — я прикрыла глаза и медленно выдохнула через нос, силясь не заплакать, — столь безвыходным оказалось моё положение. Помощь была доступна и в то же время недостижима. С трудом терпя его блудливые руки на себе, я приподняла ресницы, устремила взгляд на Локи.
Повелитель был вынужден следить за Тором и, казалось, был полностью поглощён этим ответственным занятием. Я не могла закричать, никак не могла обратить на себя его внимание, да и если бы сумела, это значило лишь пустить хитрый замысел по ветру, раскрыть себя и оказаться в кольце из яростных турсов, вооружённых донельзя. Огненного рубина со мной больше не было. Меня никто не услышит, не вспомнит. Похотливые волосатые руки спустились ниже, дрожащие от вожделения пальцы распускали перевязь моих штанов и проникали за пояс. Когда они коснулись низа моего живота, я ощутила, как обмерла, воля отказала мне. Что-то оборвалось, и я обмякла в чужих гадких руках. Блуждающий взгляд вновь устремился на мужа, которому я теряла верность с каждой минутой, и к своему ужасу я осознала, что он смотрит на меня. Угадала это по повороту головы, по кулакам, сжавшимся так, что побелели костяшки пальцев.
Локи наблюдал за мной. За тем, как я нахожусь во власти другого мужчины и не могу ему воспротивиться, как его быстрые шаловливые пальцы гладят сдавленную грудь под свободной рубашкой, не вылезают из штанов, даруя возбуждение, смешанное с ужасом и отвращением. Его мужское достоинство уже давно упиралось мне между ягодиц, заставляя цепенеть всё сильнее. И я не знала, что убивало меня больше: нетерпеливые волнообразные движения его бёдер или дрожащие от бешенства руки супруга. Мы оба оказались пленниками одной нелепой ситуации, чужого вероломства и должны были принять это как данность или прервать игру. Однако притворство ожидало скорое завершение: близился тот момент, когда жених и невеста должны были соединить руки, но прежде Трюм обязался заплатить свою цену и отдать молот Мьёлльнир за Фрейю. Нужно было продержаться всего чуть-чуть…
Щёки горели, а на глаза наворачивались слёзы бессилия и оскорблённой гордости. Когда язык чужака коснулся моего уха, я стиснула зубы, чтобы не закричать. Вопреки моей воле, разум затуманивался, неверная плоть брала верх. Я дрожала всем телом, но уже не понимала: от страха ли, ненависти или возбуждения. Ощущая, что я начинаю поддаваться его рукам, а может, просто не выдерживая вожделения, Бьярн схватил меня за плечо, поднялся и потащил меня за собой прочь из зала. Ноги не подчинялись мне и заплетались, и вскоре я скрылась в полутьме, утратила последнюю связь с богом огня, и постыдное порочное наваждение начало овладевать мной всё быстрее.
— Что… Что ты сделал со мной?.. — неслушающимся языком с трудом выговорила я, ощущая, как земля уходит из-под ног. Я не могла быть такой, это страшная ложь, морок. Я бы никогда не возжелала другого мужчину, особенно такого неприятного и отталкивающего, как чернявый полукровка. Последний, не колеблясь, затащил меня в тесный мрачный зал, может, и вовсе отведённый прислуге, бросил на пол, избавился от штанов, трещавших по швам.
— Короткое, но о-очень полезное заклинаньице, — подтвердил мои худшие опасения мерзавец, сладострастно улыбнувшись и пройдясь несколькими быстрыми движениями по своей напряжённой плоти. В тот миг, задохнувшись от возмущения, смешанного с навязанным вожделением, я поняла где-то на окраине сознания, насколько гармоничен и не обделён природой бог огня, но, оказывается, вовсе не все мужчины могли похвастаться его достоинствами. Тонкий, как и весь Бьярн, гораздо более короткий, чем я привыкла, он вызывал во мне скорее сострадание, нежели должный трепет и восхищение. И всё же чужие чары порабощали меня. Я почти не сопротивлялась, когда он раздвигал мои бёдра в стороны, дивясь заманчивой гибкости, когда прорезал в положенном месте полосу в ткани небольшим клинком, чтобы не возиться со штанами.
Я подыграла ему, но не сдалась. Преодолевая морок, я следила за кинжалом, впопыхах отброшенным в сторону, и стремилась незаметно дотянуться до него. Как слуга я не могла носить при себе оружия, а спрятанный за пазухой нож ловкий Бьярн — да поглотит тьма Нифльхейма и его самого, и проклятую ловкость! — обнаружил и отнял сразу. Край его мужской гордости прошёлся по внутренней стороне моего бедра, поднимаясь к самому сокровенному. Его прикосновение обожгло кожу, отрезвило, и я поняла: сейчас или никогда! Извернувшись, схватила клинок и подалась вперёд, приставляя его к горлу чужака. Он лишь ухмыльнулся, снова показывая хищный оскал.
— Не старайся понапрасну, — с паскудной насмешкой протянул он, поглаживая ладонями мои бёдра, но всё же замерев в нерешительности, — тебе не превозмочь чары, не унять жажду плоти, — руки дрожали и ходили ходуном, но я крепко, судорожно сжимала кинжал. И всё же не могла. Не могла убить его, освободиться. Были ли виной тому упомянутые чары или моя нерешительность, но я не находила в себе сил перерезать мерзавцу горло, хотя кисть моя призывно вздрагивала. И вместе с тем так же призывно покачивались бёдра. Рассудок и морок разрывали меня пополам. И он знал это. — Ни одной привязанности, даже самой искренней, не преодолеть заклинания самой Г…
Но договорить Бьярн не сумел. Послышался страшный шум и грохот, точно раскат грома расколол своды над головами, затем, судя по звукам, в пиршественной зале поднялась дикая суета, раздались крики и лязг оружия, а уже в следующий миг рыжая молния промелькнула перед моими глазами. Грациозным звериным прыжком Локи сбил подлеца, и они с руганью прокатились по земле. Впав в окончательное замешательство, я отползла спиной к стене, всё ещё сжимая в дрожащей ладони клинок. По щекам моим текли слёзы стыда, раскаяния и… разочарования. Борьба длилась недолго: бог огня оседлал противника, обхватил его скулы и сделал короткое резкое движение. Раздался жуткий хруст, и голова Бьярна так и осталась бессильно повёрнутой в сторону. На лице замер испуг. Глаза начала заволакивать мутная пелена.
Локи поднялся на ноги, отряхнулся, отёр кровь со щеки. Наряд подружки невесты изрезанными лоскутами свисал у него с пояса. Рубашка также была исполосована и кое-где окрашена кровью в алый цвет. Я закусила губу, но вместо страха и волнения испытала новую волну возбуждения. Не владея собой, я дрожала, сжавшись и прильнув к стене. Бог обмана лениво приблизился ко мне, точно ничего и не случилось, но лицо его было бледнее смерти, а глаза сверкали такой яростью, что на миг мне всё же стало не по себе. Затем сомнения поглотили чары, черпая силу в новом объекте воздыхания. Я ощущала его запах, не могла оторвать глаз от часто вздымающейся после схватки сильной груди, от раскрытых губ. Локи склонился, ласковым движением коснулся плеч, а затем схватил меня и выдернул из состояния оцепенения, грубо подняв на ноги и прижав к стене.
