— Моя лунноликая госпожа, ты столь притягательна, что я ничего не могу поделать с собой, — в том же насмешливом легкомысленном тоне отозвался хитрец, поглаживая меня по волосам. Откинувшись на подушки, он тяжело дышал, но красивое волевое лицо лучилось от счастья и самодовольства. Я улыбнулась и удобнее устроилась у него на груди, не считая нужным отвечать. В тот миг нам требовались не слова и речи, а время побыть вдвоём. Время, которое исцеляет любые раны. Время, которого в рамках вечности нам осталось отведено не так уж и много…

* * *

Со дня нашего примирения жизнь потекла своим чередом, и я вновь обрела покой. Казалось, судьба играла со мной, словно хищник со своей жертвой. Чем большее она даровала счастье, тем более страшное затем на меня обрушивалось страдание, а в миг, когда я становилась близка к погибели от боли и отчаяния, провидение снова возрождало меня к жизни любовью и благополучием. И в такие моменты я боялась представить, что же беспощадные высшие силы уготовили мне на будущее, и что произойдёт со мной в тот день, когда я, наконец, сломаюсь, не сумею справиться, подняться. Подобные мысли сеяли в сердце отравляющую тревожность, а так как на мою долю выпадало мало радостных дней по сравнению с ненастными, я не могла позволить им прорасти через себя. И я смело смотрела в глаза судьбе, как крошечная травинка на буйном ветру, что дрожит и гнётся под его жестокими порывами, а всё-таки не ломается и продолжает жить.

Шли годы. Вали рос и добавлял нам как хлопот, так и поводов для смеха. Как оказалось, если старший брат перенял от матери хотя бы основополагающие черты характера, то младший наследник ограничился невинными голубыми глазами, а вот нравом определённо пошёл в отца. С возрастом он становился всё беспокойнее и непоседливее, был вспыльчив, непредсказуем и своеволен. И хотя сынишка не был лишён отцовского ума и сообразительности, он всё чаще направлял свою неуёмную энергию в нежелательное русло. Его неожиданные выходки подчас приводили меня в ужас. С ранних лет Вали любил оружие, интересовался охотой. Однако, если Нарви стремился совершенствоваться и оттачивать свои умения, то Вали, прежде всего, любил убивать.

Я не замечала, чтобы Локи любил младшего сына меньше, нежели первенца, однако он без сомнения был с ним гораздо более суровым, строгим и требовательным. Только не давая подрастающему наследнику и минутной передышки, он умудрялся держать горячего сына в узде. Если же по тем или иным причинам повелитель не успевал заниматься ребёнком сам, ответственность за его выходки переходила на стражников золотого чертога. Хакану было дозволено обращаться с заносчивым господином, как со своими подчинёнными. Это произошло после того, как Локи поймал проказника за унижением предводителя стражи и напоминанием о его положении раба. При них обоих хитроумный бог не сказал ни слова, не стал вмешиваться в ситуацию и молча увёл Вали, чтобы вскоре высечь сына своими руками. Лучше всего Вали понимал язык силы.

Жёсткость и непоколебимость бога обмана, заставлявшие жалостливое материнское сердце обливаться кровью, принесли свои плоды. Хлыст вселил в юного господина понимание дозволенного и запретного, научил почтительному обращению и с господами, и с вверенными им верными прислужниками, а также тому, что на любую силу и влияние найдётся сила и влияние не меньшее. К моему большому удивлению, пылкий мальчишка боготворил отца, несмотря на его решительные меры воспитания. Никогда, даже в короткий период вседозволенности, Вали не смел произнести неуважительное слово о повелителе, неизменно прислушивался к его мнению и подчинялся его воле, хотя был наделён узнаваемой язвительной и насмешливой манерой речи.

Вторым предметом обожания для достигшего сознательного возраста юного господина стал старший брат. Нарви всегда обращался с братом с ласковым снисхождением, но пока тот оставался ребёнком, слишком большая разница в возрасте разделяла их. Однако когда Вали подрос и под влиянием повелителя остепенился, заключив сомнительные наклонности в оковы собственной воли, братья сблизились ещё сильнее и начали проводить большую часть дня друг с другом. Только тогда Локи сумел отвлечься и ослабить власть над младшим сыном. Хоть мы никогда и не говорили об этом, тем не менее оба понимали, что послужило причиной тому, что Нарви и Вали так сильно отличались друг от друга характером и повадками. Как и то, насколько опасным это могло оказаться в будущем.

К счастью, Нарви оказывал значительное влияние на брата. Благодаря его усилиям, Вали научился быть хладнокровным, разумным и рассудительным. Он так же привил своему спутнику понимание ценности жизни каждого существа, наделил младшего брата милосердием и сдержанностью. Чем больше они были вместе, тем больше Вали исправлялся, и тем сильнее Локи любил и ценил старшего сына. Нарви стал воплощением лучшего, что существовало в нас обоих. Вали… Я надеялась, что любовь и внимание семьи сумеет искупить те ошибки, что совершали его родители. Ощущая его неуверенность и лёгкую ревность к брату, с которым отец обходился заметно благосклоннее, я никогда не лишала сына своего внимания и ласки. Оттого и он отзывался мне с благодарностью и нежностью, хотя и не любил проявлять свои чувства. В целом, много лет мы жили мирной и счастливой жизнью, семья росла, мы становились всё более сплочёнными и терпимыми к слабостям и недостаткам друг друга.

Казалось, мне не о чем больше молить провидение, кроме как не лишать нас хрупкого покоя, однако в один день судьба вновь обернулась неожиданностью. Неизбывное внимание Локи ко мне привело к тому, что я опять забеременела, поразив тем самым не только повелителя и его лекарей, но даже саму себя. Сколько я помнила Хельгу, она ни разу не ошибалась, и я настолько доверилась её словам, что больше и не надеялась на чудо. Однако все признаки оказались налицо, и бог огня носил меня на руках от радости, никого ко мне не подпуская и ничего не позволяя делать самой. Как мы были беззаветно счастливы те несколько коротких месяцев! Увы, Хельга не ошибалась.

Как бы внимательны мы ни оставались, что бы ни делали, чтобы сохранить нежданное дитя, дар судьбы обернулся злой насмешкой. Я потеряла его. Я потеряла его, хотя ничто не предвещало беды. Я засыпала счастливой будущей матерью в объятиях заботливого супруга, а утром проснулась сражённой обманутой женщиной в обширном тёмно-алом пятне, разросшемся по простыням. Я закричала, а, опомнившись, зажала рот ладонями. Дрожь в тот же миг одолела ослабевшее тело. Его не стало — вот так просто… Не стало плода нашей любви, а вместе с ним и надежды. Встревоженному и сонному повелителю хватило одного взгляда, чтобы всё понять, осознать ту страшную правду, которую, спустя пару мгновений, с прискорбием подтвердила лекарь.

Локи молчал не один день. Я молчала тоже, лишь слёзы беззвучно катились по щекам. Мы долгое время не виделись — бог лукавства не выходил из покоев, где в одиночестве переживал своё горе. Меня тогда очень поддержали верные сыновья, но он не желал нашего общества, а мы не решались навязываться господину. Печаль моя усугублялась и тем, что в первые месяцы той беременности я чувствовала себя совершенно иначе, чем в прежние разы, и лелеяла надежду родить Локи дочь. Бойкую златовласую девчушку, такую же стройную и красивую, как её братья. Она стала бы моим продолжением в его глазах, и я не сомневалась, что бог хитрости любил её больше всего на свете… Однако вещие норны решили, что не суждено. И на сей раз я была вынуждена покориться своей жестокой судьбе.

Ночью ко мне пришла она. Та, кого я так и не сумела позабыть, но уже не рассчитывала встретить. Та, что разрушала всё, к чему прикоснётся, и с завидным упорством — мою жизнь. Я лежала без сна, прислушиваясь к мерному дыханию мужа и ощущая волнение в воздухе, будто что-то собиралось над нашей постелью, над сводами золотого чертога. Ночь стояла хмурая и пасмурная, а потому тёмная. Из-за нависших облаков, так редко надвигавшихся на Асгард, не пробивался ни единый луч Мани, не сверкали звёзды. Парило. Страдая от духоты, я поднялась на ноги, прошлась по покоям повелителя. Вышла на его просторную веранду. Вдалеке, у горизонта, сверкали немые молнии, где-то растеряв звучное сопровождение грома. Я усмотрела в том недобрый знак.