В числе первых, конечно же, была Рагна. Надо отдать ей должное — девушка взяла себя в руки, вернула обычное хладнокровие и додумалась прежде всего привести с собой Хельгу. Уже за одну только догадливость я была ей крайне признательна. Злость отступала, сменившись невыносимой усталостью. Тело онемело и противно ныло, отчего я сердито дёрнула окаменевшим плечом. Служанки приблизились и, не без труда высвободив руку, я приложила палец к губам, призывая обеих к тишине. Взглянув на спящего повелителя, Рагна вся побелела и в ужасе закрыла лицо руками. Хельга сохранила внешнюю невозмутимость. Сдавалось мне, что опытному лекарю доводилось видеть вещи и пострашнее. И, зная Локи, я не была удивлена.

Деятельная женщина опустилась на колени, стараясь не издавать ни звука, и открыла небольшой ларец, что принесла с собой, ожидая худшего. Мы обменялись взглядами и, кажется, поняли друг друга без слов. Хельга разыскала среди своих принадлежностей небольшое, но очень острое лезвие. Осмелюсь предположить, что оно использовалось для того, чтобы рассекать плоть, значит, уж с тонкими ремнями должно было справиться с лёгкостью. Я бережно перехватила скулы мужа, чтобы было удобнее удерживать его голову в одном положении.

Изнурённый бог обмана не шелохнулся, не приоткрыл глаз. Мои руки были напряжены, однако, к моему удивлению, совсем не дрожали. Насколько я знала, асинье в моём положении непременно должно было поплохеть от увиденного. Однако я, напротив, только сильнее собралась и сосредоточилась. Я хотела избавить любимого аса от страданий как можно скорее. Прочим мыслям, а уж тем более сомнениям и слабостям не было места в моей голове. Хельга кивнула, склонилась над господином и сделала первый надрез. Кто бы ни был бессовестный негодяй, сшивший губы бога лукавства, он преподнёс нам с лекарем изощрённую и неожиданную подлость: заговорённые ремни не поддавались самому острому лезвию.

Несмотря на все старания изобретательного и упорного лекаря, Хельге так и не удалось избавить повелителя от проклятых ремней, сковавших израненные губы. Как, впрочем, и не потревожить хрупкий покой изведённого болью господина. В один миг Локи распахнул глаза и в гневе оттолкнул зазевавшуюся служанку прочь, да с такой неожиданной силой, что бедная женщина едва не упала, после чего стремительно поднялся на ноги. Ярость перекосила его бледное усталое лицо, и я поняла, что допустила ошибку. Конечно, я не знала, что оковы не поддадутся острому лезвию, но могла предугадать. В противном случае, что помешало бы решительному и выносливому Локи избавиться от них своими руками? Выходит, мы лишь причинили страдавшему асу лишнюю боль, когда должны были её облегчить. В этом, конечно, была вина и Хельги, но прежде всего моя — как госпожи, не оказавшейся достаточно мудрой и дальновидной.

— Не нужно, — попросила я спокойным ласковым голосом, поймав супруга за запястье, когда его рука уже разрезала воздух в замахе. Я не хотела, чтобы гнев вспыльчивого бога огня обрушился на служанку, которая не заслуживала жестокого обращения. Не за такой незначительный проступок. Ощетинившийся мужчина обернулся. — Поверь мне, — добавила тише, чтобы слышал только он, с надеждой и сочувствием глядя в его глаза, раскалявшиеся, точно драгоценный металл в горне. Раны изводили его, и Локи становился слишком вспыльчив даже для себя самого. Наряду с горящими злым огнём глазами, начинал вспыхивать край его медных волос. Так бывало, только когда двуликий бог окончательно терял над собой власть.

— Оставь нас, Хельга, зайдёшь позже, — приказала я тоном, не терпящим возражений, пока растерявшаяся служанка была ещё цела. Мудрая женщина не осмелилась перечить, лишь ловко собрала свои лекарские принадлежности и, поклонившись, вышла. До конца проснувшись и придя в себя, Локи опустил руку, шумно выдохнул через нос, склонил голову. Я всё ещё не отпускала его запястье, помедлив, проскользнула к ладони, чтобы сплести наши пальцы. — Пойдём со мной, повелитель. Мне не нужен лекарь, чтобы облегчить твою боль, — снова обратив на печального и злого мужа взгляд, полный неисчерпаемой любви, я с осторожностью коснулась его щеки свободной ладонью, погладила её дрожавшими от волнения кончиками пальцев, после чего потянула любимого аса за собой.

— Уберите здесь всё, Рагна, — на миг задержавшись у дверей и обернувшись к поражённо замершей служанке, велела я. Даже не подняв головы, Локи дожидался меня. — Освободившийся зал — это к лучшему. Наведите порядок, о его наполнении я распоряжусь позже, — Рагна кивнула и без промедления приступила к работе: созвала слуг, раздала указания, отвлекла от нас нежеланное внимание. Повелитель покидал зал, всё так же понурив голову и скрыв лицо волосами, я перехватила мужа под локоть и вела по замысловатым переходам золотого чертога. Бог лукавства был так отрешён от мира в тот вечер, что, казалось, не узнавал собственного дворца. Я вздохнула. Моя боль никуда не ушла. Нет, по-прежнему было невыносимо смотреть на страдания того, кого я любила больше жизни, больше свободы, больше самой себя. Однако быть сильной и решительной оставалось моим единственным выбором. Слуги золотых палат не должны были видеть своего хозяина в таком состоянии, узнать о его позоре, заподозрить даже малейшую слабость. И в тот миг я как преданная госпожа должна была ему помочь.

К счастью, добрая половина прислуги собралась на звуки погрома, чтобы поглядеть на происходящее, и в другой части чертога было много тише и спокойнее. Я приоткрыла высокую тяжёлую дверь и вошла в зал купален. Среди таинственных переливов горного хрусталя господствовало умиротворение. Ни звука, только негромкое журчание воды да девушка-служанка, зажигавшая множество свечей — одну за другой. Я отозвала её коротким сердитым кивком головы. Мы остались наедине в красивом просторном зале, где в тот вечер не было места кому-то ещё кроме нас двоих. Раздражающие шум и суета оставались за закрытыми дверьми и забывались. Локи приподнял подбородок и удивлённо взглянул на меня. Хоть какое-то осознанное чувство наконец-то коснулось его волевого лица, и мне стало легче. Всё это лишь короткое поражение, болезненное, но проходящее. Я рядом, и сила моей любви может смыть самую злую насмешку, укрыть от самого подлого посягательства.

Ободряюще улыбнувшись, я вновь увлекла потерянного супруга за собой, выбрала одну из своих любимых купален, окружённую густой зеленью и множеством свечей в массивных драгоценных подсвечниках. Мои пальцы снова коснулись любимого лица, с нежностью прошлись по скулам и вискам, проскользнули в огненно-рыжие курчавые пряди. Потянувшись к мужу, я коснулась кончиком носа его щеки, вдохнула его запах — такой родной и незаменимый, а после бережно спустила рубашку с его плеч.

Лёгкая ткань одежд ниспадала на холодный камень, а мы обнажёнными входили в тёплую воду, чудодейственно снимавшую если не хворь, то изнеможение. Я сидела за спиной Локи и гладила его широкие плечи, намыливая тело, разминала затёкшую после неудобного сна шею и усталую спину. Повелителю под стать я не произносила ни единого слова, да речи и не были нужны, чтобы выразить мою любовь и глубокую привязанность. Много важнее были прикосновения заботливых рук, и шелест неровного, чуть возбуждённого дыхания, и робкие несмелые поцелуи горящих губ. Нет, слова слишком часто становятся лишними. В моменты сильного отчаяния тем более.

Со временем Локи расслаблялся, я понимала это по затихающему ровному дыханию, по более податливому телу, сбросившему с себя первое каменное напряжение, по доверчиво откинутой на моё плечо голове и прикрытым от удовольствия глазам. Разумеется, я не могла знать, что испытывает тот, чьи губы сшиты, но я смела надеяться, что Хельга всё же притупила боль, а мои чувственные и нежные прикосновения позволят ему отвлечься и забыться хоть на некоторое время. Важнее всего в тот поздний вечер, плавно переходивший в ночь, было вернуть богу обмана самообладание и невозмутимость, устойчивое спокойствие, утешить его. В противном случае, мы могли и не пережить новую вспышку разрушительного гнева. Я — так уж точно.