Только чудом я сумела сохранить ребёнка в ту ночь. Получившие выговор стражники с завидной расторопностью избавились от Рагны, вернулись на своё место и даже осмелились постучать в двери, чтобы поинтересоваться, не желает ли разгневанная госпожа ещё чего-нибудь, и тем самым заслужить благосклонность. Их изворотливость и спасла положение. Не дождавшись ответа, один из молодых людей осмелился заглянуть в покои, где увидел окровавленную госпожу, лежащую на полу без чувств. Не растерявшись, воины разделились: один бросился за лекарем, другой поднял меня и перенёс в постель. Дальнейшая судьба моего нерождённого ребёнка перешла в руки Хельги — руки умелые и воистину чудодейственные.

Когда я пришла в себя, стояла глубокая ночь, тёмная, густая и непроглядная. Я ощущала всепоглощающую слабость, отчаяние и нежелание жить. Однако я находилась в том положении, когда несла ответственность не только за себя, а потому выбора у меня не оставалось. Одна лишь горечь. Я просила Хельгу оставить меня одну, но взволнованная лекарь не соглашалась, не слушалась приказов и поступала совершенно верно. Я пребывала в таком состоянии, что могла совершить поступок непредсказуемый и необдуманный, возможно даже, роковой. Меня нельзя было предоставлять своим мыслям, потому что отчаяние рождает безрассудство. И мудрая женщина просидела подле моей постели до самого утра.

За прошедшее время я так и не сумела сомкнуть опухших век. Я молчала, но слёзы всё лились и лились из глаз, заставляя их щипать и гореть, обжигая щёки. А когда они закончились, высохли, стало ещё хуже. Я уже не могла выразить боль и обиду и лежала в тупом исступлении, бездумным взором глядя перед собой. Я больше не понимала, кто я такая, кем являюсь в золотом чертоге, что намерена делать дальше. Было холодно. Было страшно и горько. Да, я с горечью осознавала, что без привязанности и покровительства Локи, я ничто в злом пламенном дворце, пустое место, безголосое и немощное. Всю силу и влияние, которыми я располагала, я черпала из любви повелителя. Но она закончилась.

Я пролежала в растерянности и бездействии до первых рассеянных лучей рассвета. Стоило расплывчатой полупрозрачной дымке робких солнечных отблесков коснуться лица, и я неосознанно села в постели, растёрла холодными ладонями бледное заплаканное лицо, переложила на одно плечо спутанные светлые волосы. Наверное, я совершила все эти незатейливые действия скорее по привычке, ведь с первыми лучами Соль я становилась госпожой. Так было всегда. До этого самого дня… А может, что-то ощутила, почувствовала, потому что через несколько минут после этого в покои явился Локи.

В отличие от меня, бог огня выглядел превосходно: часть медно-рыжих прядок собрана на макушке, чтобы удержать распущенные волны курчавых волос, и заплетена в маленькую косичку, подхваченную золотым кольцом, смуглое лицо сияло энергией и силой, глаза горели ярче юрких искр от костра, выразительные губы изогнуты в уверенной и самодовольной улыбке. Тёмно-алый, как запёкшаяся кровь, шёлк на его плечах оттенял удивительные огненные волосы и редкий цвет глаз, безупречной выделки кожа повторяла очертания длинных сильных ног. Такой гордый, такой привлекательный и такой… Чужой. Хуже всего было то, что он смотрел на меня с прежней нежностью озорного любящего взора. Всё осталось, как прежде. Всё, кроме моего вырванного из груди и растоптанного сердца.

Я не находила в себе сил заговорить с ним, не хотела бы даже видеть его лицо, а потому испытала облегчение, когда лекарь, поклонившись, отвела господина в сторону, ближе к дверям. Некоторое время они что-то обсуждали вполголоса. Говорила по большей части Хельга, бог обмана кивал и лишь время от времени вставлял уточняющий вопрос — я узнавала это по повадкам, снова и снова проклиная себя за то, что не могу отвести от него глаз. Наконец, собеседники замолчали. На несколько минут в покоях повисла тягостная тишина. Затем Локи похлопал женщину по плечу, приблизился к постели и сел рядом со мной. Склонив голову, я не смотрела не него. Тёплые ладони коснулись моего лба, тыльная сторона пальцев ласковым мимолётным движением прошлась по щеке.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он с такой невозмутимой простотой, что я поняла: он ни о чём не догадывается. Или же делает вид, что не догадывается. Я отстранилась, избегая его прикосновения, обратила холодный и пустой взгляд сначала на него, затем на лекаря. Проницательный ас всё понял. — Хельга, оставь нас. Отдохни, мне доложили, что ты провела у госпожи добрую половину ночи.

— Слушаюсь, повелитель, — лекарь ещё раз поклонилась, приоткрыла дверь и вдруг обернулась к нам. — Госпожа моя… Помните о ребёнке. Сильное волнение навредит и Вам, и ему. Прошу, будьте благоразумны, — на миг наши взгляды пересеклись: её — сочувствующий, добрый, материнский — и мой — безразличный, угасший, потерянный. Я слегка кивнула, сжала губы, хотя это было лишним — они больше не дрожали. Мы остались одни. Медленным сдержанным жестом я положила руки на покрывало перед собой, продумывая каждое движение. Мне не хотелось выдавать Локи своё состояние, хотя я ничуть не сомневалась, что мне ничего не удастся от него скрыть, как бы я ни старалась. Он молчал, но я ощущала на себе пронзительный взгляд внимательных золотистых глаз. Понимала, что он ждёт от меня ответа.

— Я хочу, чтобы ты выслал Рагну из своего чертога, — я не подозревала, что мой голос, которого я не узнавала, может быть таким сухим. Он не дрожал, как и губы, как и руки. Всё это осталось в прошлом, растаяло вместе с сумраком ночи. Наступил новый день, а значит, пришло время принимать решения, от которых не скрыться.

— Это ещё зачем понадобилось? — после продолжительного молчания, наконец, спросил Локи. Казалось, он был в равной степени удивлён и темой беседы, и переменой моего тона. Чутко угадывая настроение, супруг не давил на меня: не настаивал, не прикасался, не приближался. Его расслабленная поза и спокойный негромкий голос действовали, словно морок, внушали умиротворение.

— Она забылась и оскорбила меня, — я сплела пальцы, сжала ладони. Почувствовала, как губы против воли искривились от презрения. Не стоило доверять ей. Я сама допустила эту глупую ошибку. Не нужно было сомневаться в первом впечатлении. — Позволила себе сказать такое, что я едва не потеряла твоего ребёнка.

— А твоего? — снова выдержав паузу, уточнил Локи. Я не ответила, отвернулась. Нечто такое проскользнуло в голосе мужа, что резануло по сердцу. И я опять испытала боль, хотя, казалось, совсем уже обессилела и окаменела. — Раз так, разумнее будет вырвать девчонке язык в назидание всем остальным, а работу пусть выполняет. На ней многое держится, а ты сейчас не в том положении, чтобы перетруждаться.

— Ты готов искалечить её, но не расстаться? Почему? — сделав глубокий вдох и набравшись решимости, я взглянула ему в глаза. Печальные и заботливые, они не отнимали взор от моего измученного лица. Локи невесело усмехнулся, а затем раскрыл было губы, но я прервала его: — Не нужно прикрываться моим благополучием или благополучием чертога. Незаменимых слуг нет. На её место придёт другая, со временем научится. Оставишь Рагну, знай: мне не будет покоя. А впрочем, — добавила я, немного помолчав и покусывая нижнюю губу, — мне итак здесь больше не будет покоя.

— Потому что это служанка, которая мне удобна. Я знаю её с тех пор, как она была нескладной девчонкой, и доверяю ей. Рагна смекалистая, верная и трудолюбивая. Если она проявила дерзость, пусть поплатится за неё. Однако это не повод перечеркнуть её прежние заслуги и выставить прочь, — чем дольше я слушала его невозмутимый рассудительный голос, тем больше в глубинах груди закипал гнев. Ярость разливалась по жилам, потому что выходило, что Рагна права: для Локи она была незаменима. Глаза увлажнились, и я украдкой стёрла зарождавшиеся слёзы основанием большого пальца, злясь на себя.

— Не ты ли выставил прочь Эйнара за проступок куда более незначительный?.. — глаза Локи сверкнули непримиримой ненавистью, губы перекосило, но он сдержался, ничего не сказал, совладал с побледневшим лицом. — Выходит, Рагна тебе важнее госпожи?