— Я велел тебе замолчать! — Локи совсем немного повысил тон. В крике не было необходимости: меня оглушила его звонкая пощёчина с правой руки. Мужчина не рассчитал силы, и я отлетела прочь, упала на землю в нескольких шагах от него. Голова будто раскололась, пару минут перед глазами стояли яркие цветные вспышки, в ушах гудело. Едва оправившись, я устремила на него взгляд заплаканных непонимающих глаз, но столкнулась только с жестокой усмешкой на его губах и холодным безразличием лица. Повелитель утратил ко мне всякий интерес. В нём не было больше ни любви, ни даже жалости. Только ненависть и алчность горящего безумством взгляда. Он сжал пальцы, и сердце колдуньи в его руке вспыхнуло алым пламенем.

Локи прикрыл глаза, словно от удовольствия, медленно вдохнул через нос, будто уже ощущая аромат столь желанной ему проклятой силы. Первые минуты сердце горело, но теперь оно плавилось подобно зачарованному цветку, однажды проросшему в нашем саду, и золотые капли падали ему на ладонь, тотчас впитываясь в кожу. При этом оно билось всё медленнее, всё тише, но так и сияло калёным золотом, точь-в-точь как глаза лукавого аса. Они становились единым целым — Локи и Гулльвейг, бог огня и могущественная колдунья, и я никак не могла этому помешать, не находила сил даже подняться. Яркий золотой свет слепил меня, обжигал лицо, высушивал слёзы. Едва зажившая шея дико болела, сводя с ума страданием. Наконец, всё прекратилось. Повелитель поглотил сердце ведьмы-великанши, впитал в себя её силу, колдовскую власть, знания и мудрость. А вместе с ними ненависть, ярость, злобу. Я смотрела на его ожесточённое лицо и больше не узнавала мужчину, которого когда-то любила. Я не смогла его уберечь. Всё было кончено.

Закрывая глаза, я думала о том, что больше никогда не увижу любимого аса прежним. Каково же было моё удивление, когда я очнулась утром следующего дня в своих покоях, залитых солнцем, запахом цветущих лепестков и медовой росы. Оба желанных мне мужчины сидели на моей постели — отец и сын, такие похожие во всём и одинаково обеспокоенные. Они встретили моё пробуждение лучезарными улыбками, хотя одна была чуть более лукавой, а другая — ещё открытой и наивной. После кошмара, стоявшего перед глазами, я не могла поверить своему счастью, первое время я искренне считала, что умерла и очутилась в другом мире, том желанном мире, где нет ни ненависти, ни скорби, ни боли, а только свет и радость.

Однако позже я усомнилась: слишком уж новый мир был реален и походил на прежний; до того, разумеется, как в него вторглась Гулльвейг. Это страшное имя, всплывшее в памяти, заставило меня вздрогнуть и потянуться кончиками пальцев к шее пониже затылка. Перевязь подтвердила мои тревожные догадки: появление колдуньи в Асгарде не сон, не кошмар, оно произошло на самом деле. Тем больше расходился в моих путаных мыслях день вчерашний и нынешний. Лёгкость и яркость нового дня после мрачности и серости минувших казались мне какими-то обманчивыми, неестественными. Однако смех Локи и Нарви, их тепло, ласка и забота постепенно возвращали меня к жизни. И, чтобы не сойти с ума, я решила довериться им. Хотя бы на время.

Время моего хрупкого неправдоподобного счастья затянулось на много месяцев. Каким бы поразительным это ни казалось, но, поглотив сердце Гулльвейг, Локи стал чувствовать себя намного лучше. Он успокоился, наконец, обретя силу, к которой так рвался, перестал днями и ночами пропадать в других мирах, даже стал чуть мягче в отношении меня и сына. Казалось, вопреки желаниям Гулльвейг, именно бог огня подчинил своей воле её невиданную силу. Казалось, это она просчиталась, совершила ошибку, которой с такой страстью ждала от меня. Казалось, всё было кончено… Увы, слишком поздно я осознала, что всё на самом деле только начиналось. Слишком поздно я начала замечать в Локи те неуловимые перемены, которым, возможно, смогла бы помешать, окажись чуть более проницательна.

Счастье застилало мне глаза, и я не понимала, почему бог обмана большую часть своего времени проводит со мной, не покидая золотого чертога. Я столь безмерно ценила часы и минуты, проведённые с ним рядом, что не осознавала, как много их становится. Локи всё реже показывался среди асов, пренебрегал их приглашениями на пиры и празднества, отказывался от поездок и дальних путешествий, всё чаще не являлся даже на совет верховных богов. Я тешила себя наивной верой в его неиссякаемую любовь, когда причиной тому была ненависть. Ледяная, но лютая ненависть к асам и ванам, которую рождало влияние Гулльвейг, и которая постепенно произрастала из сдержанного презрения, какое гордый ас всегда питал к обитателям Асгарда. Однако презрение его оборачивалось насмешками и мелкими каверзными проделками, а ненависть, накапливаясь и разгораясь, приводила к последствиям куда более зловещим.

Я замечала, что мужа всё больше возбуждает жестокость, страдание и кровь, что его всё больше тянет убивать — и убивать страшно, мучительно и изощрённо. Он пропадал на охоте, а возвращавшиеся с ним спутники-слуги казались лицом белее снега. Они были так запуганы, что не представлялось возможным вытянуть из них хоть что-то о событиях, происходивших в лесах и горах. Однако по их безумным взглядам я понимала, что имели место страшные злодеяния. Подозрения и неизвестность заставляли сердце замирать от неясного страха. Не легче жилось и всем остальным обитателям пламенных чертогов. Локи всегда оставался повелителем строгим и требовательным, однако теперь делался невыносимо придирчивым и безжалостным. Я старалась следить за ним и по мере своих сил защищать тех несчастных, кто попадал под его горячую руку и изуверства, однако успевала далеко не всегда.

Снова и снова встречала я на своём пути изуродованных, искалеченных слуг, вид которых заставлял всё внутри сжиматься от сострадания. Работы у лекарей прибавилось. А иногда знакомые мне помощники просто исчезали и не возвращались. Можно было тешить себя слепой надеждой, что они прогневали господина и оказались выставлены прочь из дворца, но глядя в горящие глаза мужа и на его плотоядный оскал, я понимала: нет, несчастные не покинули стен дворца. И теперь уже никогда не покинут. Каверзный бог обмана всё больше становился страшным богом зла, несправедливости, жестокости. И, несмотря на то, что он всячески стремился оградить семью от своих неудержимых развлечений, я видела это всё чётче и начинала его бояться.

Локи ни разу не позволил себе поднять на меня руку с того злополучного дня, когда поглотил сердце Гулльвейг, был со мной ласков, внимателен, обходителен, как когда-то в прежние времена, но я знала, что это ненадолго. Порой в те моменты, когда страсть захлёстывала нас обоих с головой, он так смотрел на меня, точно хотел растерзать, и я ощущала каждой клеточкой тела, каждым вздыбившимся волоском, каких усилий ему стоит сдержаться. Я с леденящим ужасом понимала: придёт час, и он не сумеет совладать с собой. И я не могла знать, когда именно это произойдёт. Знала только, что я пострадаю так, как никогда прежде. Потому что уже тогда жёсткость и агрессия возбуждали его сильнее, нежели нежность и покорность.

А затем я вновь забеременела. Признаться, я желала этого давно и втайне страдала оттого, что такое долгое время не могла стать матерью во второй раз. Я делилась с Хельгой своими сомнениями снова и снова, потому что лишь ей одной могла доверить свои печали, иногда сердилась, иногда плакала, иногда кричала и обвиняла её в безразличии, когда рассудительная женщина просила меня подождать и дать своему телу восстановиться, набраться сил. Думаю, уже тогда она знала нечто такое, о чём я и не подозревала. Как и в первый раз, Локи был безмерно рад счастливой вести, как и в первый раз, стал ещё мягче и внимательнее ко мне, милосерднее к своему окружению. Казалось, я могла выдохнуть с облегчением и радоваться жизни, да только на этом сходство исчерпало себя.

Вторая беременность стала вовсе не такой беспечной, как первая, и я ни минуты не находила покоя. Поначалу я мучилась страшными головокружениями и тошнотой, теряла сознание в самые неподходящие, опасные мгновения и не приходила в себя долгое время. Затем ко мне вернулось проклятие бога огня, и поднялся жар, с каждым днём набиравший силу. Я много спала и мало ела, потому что совершенно не находила в себе сил. Казалось, ребёнок пожирает меня, высасывает из измученной матери все соки, ничего не оставляя взамен. Тогда я ещё не подозревала, что носила в себе корень зла — плоть от плоти бога огня, отравленного разрушительной и всепоглощающей силой Гулльвейг. Я не догадывалась также, какая опасность грозила моей жизни. Стойко принимая и перенося все трудности своего положения, я оставалась верной своему супругу и ребёнку до самого конца.