Как-то ранним летним утром Ульяна проснулась раньше нянек, да ухитрилась сбежать из дома в лес. Старшие девочки по землянику собирались, а ее с собой брать не захотели. Вот она и отправилась в лес сама, прихватив из сеней корзинку.

В лес Ульяна попала, да заплутала там. Может, и забрела бы далеко, что не нашли бы, но споткнулась за корягу, упала… и подвернула ножку. Еле-еле добралась до ближайшего пенька, села на него и заплакала.

Там ее Егорка и нашел, случайно. Оказалось, она от тропы недалеко ушла, а он по ней с рыбалки возвращался. Егорка отнес Ульяну домой на закорках, чуть колотушек не получил от отца, когда тот, не разобравшись, решил, что это сын увел со двора воспитанницу барина.

Ульяна улыбнулась, вспоминая, как кричала и топала здоровой ногой, защищая Егорку. А как иначе она заставила бы взрослых выслушать правду?

Вот так, значит. Получается, она – давняя Егорова защитница. Хоть и расстались они на долгие годы.

Сначала Егорка из усадьбы уехал, вместе с дедом, а тот – с князем, когда ему пришло время возвращаться в Санкт-Петербург. Егоркины отец с матерью под лед провалились по весне, да утонули оба: из гостей шли затемно, затянул их нечистый в то место, где лед тонок. Потому Егорку дед и забрал с собой, с разрешения князя. Потому и учил, чтобы поставить после себя на место управляющего. Или как сейчас модно говорить, мажордома.

Ульяна после этого еще год в Стожарах жила, а потом переехала в Москву, в Елизаветинский институт благородных девиц. И там целых шесть лет «арестанткой» провела. О тех годах Ульяна предпочитала не вспоминать. Хоть и не обижали ее в институте, но жизнь там была скучной и однообразной, а после на юную выпускницу обрушился настоящий мир, так непохожий на тот, к которому она привыкла в институте…

Довелось Ульяне и гувернанткой побыть, после окончания института. Воспитанница князя – не княжна. Ни положения в обществе, ни денег у Ульяны не было. И поначалу несладко ей приходилось в чужой семье…

Переговорить с Петром Фомичом без чужих ушей Ульяне удалось нескоро.

- Как он? – быстро спросила она шепотом, улучив минутку.

- Спит, - ответил Петр Фомич. – Все будет хорошо, не переживайте, ваша светлость.

Куда там, не переживать! Ольга Леонидовна Ульяну заклевала, интересуясь, где ее разлюбезный мажордом, и почему не он управляет сборами, а Петр Фомич.

После ужина семейство собралось в музыкальной гостиной, коротать вечер. Как-то так случилось, что ни в театр не поехали, ни в собрание. Ульяна хотела сказаться уставшей, чтобы пораньше лечь спать, но тут Жорж попросил минуту внимания, чтобы сообщить какую-то новость.

- Милая маменька, дядя… - обратился он к старшим. – Я принял решение ехать в Стожары вместе с Ульяной. Нехорошо оставлять ее без должного сопровождения и присмотра. А я все же ей старший брат.

Это удар, да еще какой! Ульяна уезжала в Стожары в том числе и для того, чтобы избавиться от навязчивого внимания Жоржа. И вот такой поворот!

- Правильно, племянничек, поезжай, - поддержал Жоржа Василий Леонидович.

- Я тут думала, что мне тоже следует поехать, - произнесла Ольга Леонидовна. – Провести лето в Стожарах будет полезно для здоровья.

У Ульяны потемнело в глазах.

Осознание того, что происходящее – не розыгрыш, выбило из Егора дух. А когда он сообразил, что упустил из виду другое доказательство, у него помутилось в голове. Лопатой по лбу он получил зимой! А сейчас… лето?

- Год сейчас от Рождества Христова… 1859? – пролепетал Егор, едва ворочая языком. – А месяц?

- Кресень же, - отозвался Василь.

- Чего?!

- А, это… юниус.

«Июнь, - догадался Егор. – Не мог же я в коме лежать до июня, а после на розыгрыш попасть».

Значит, загробный мир существует? Если так, то Егор попал в ад. Или при распределении ошибка вышла, и Егора отправили в рай, предназначенный для дедушки. Потому что это он увлекался историей девятнадцатого века.

В детстве Егору вместо сказок дед читал Гиляровского, рассказывал всякие истории об известных людях – писателях, художниках, актерах. Он и генеалогическое древо Старшовых составлял, и записывал семейные предания. В библиотеке у деда было много книг с дореформенной орфографией, оттого читал ее Егор бегло, без труда.

Но любви к истории дед внуку не привил. Наоборот, убил напрочь. Егор люто ненавидел все эти «яти» и прочую древнюю муру, игнорировал наставления деда и мечтал сжечь на костре генеалогическое древо. Однако ж помнил дедушкины рассказы.

Так что все сходилось. От удара по голове Егор умер. А так как Янка его не простила за последнюю выходку – попал в ад. Да еще крепостным Янки. Ха! Вот уж превратности судьбы…

Егор плохо запомнил, как очутился на конюшне. Вероятно, Василь помог ему вернуться домой. К появлению Янки… то есть, Ульяны Дмитриевны, шок более-менее прошел, осталась апатия. Он уже умер. Куда хуже-то? Что с ним могут сделать? Прибьют, вышвырнув из этой реальности? Егор только рад будет ее сменить!

Увы, оказалось, что хуже есть куда.

Дед дотащил Егора до каморки, уложил и напоил каким-то снадобьем. От него разило чем-то знакомым. Бабушка использовала успокоительные капли с похожим составом, Егор помнил их запах.

- Спи, - велел дед после. – Утро вечера мудренее.

Егора долго уговаривать не пришлось. Да и травки подействовали быстро. Спал он крепко, без сновидений. А проснулся от бурления в животе и желания пробежаться до нужника.

«Странно, - подумалось спросонья. – Вроде умер, а есть хочется так, что живот сводит. И не только есть».

В каморке горела лампадка. Перед иконами на коленях стоял дед и бил поклоны, бормоча под нос молитву и крестясь. «…раба Божьего Георгия…» - едва разобрал Егор. И сообразил, что дед молится за внука. То есть, за него, Егора. Георгий – его церковное имя.

И Егору сделалось как-то жутко.

- Ты куда? – спросил дед, услышав, как Егор встает с кровати.

- Во двор, - коротко ответил он.

- Помоги подняться, - попросил дед.

- Ты и не ложился? – догадался Егор. – Из-за меня?

Он помог деду встать и усадил на кровать. Вспомнил, что «тыкать» старшим здесь не принято.

- Простите, дедушка. Вам бы отдохнуть…

- Бог простит, - вздохнул старик. – Иди, куда шел.

Когда Егор вернулся, он кивнул на стол:

- Поешь-от. Оставил тебе с ужина. Небось, за весь день маковой росинки во рту не было.

- Не было, - согласился Егор, заглядывая под полотенце.

Под ним он нашел миску, до краев наполненную кашей с грибами, ломоть черного хлеба, чашку киселя.

- Мясом вас здесь не балуют? – спросил он, хватая деревянную ложку.

- Так пост же, - сказал дед. – И это забыл?

Егор промолчал, уплетая кашу. Кто бы мог подумать, что холодная, скользкая, она покажется ему вкуснее изысканных яств из дорогого ресторана!

- Наелся?

- Червячка заморил, - улыбнулся Егор, отставляя пустую миску.

- Как голова? Не болит?

- Нет, - ответил он. – А что?

- Тогда послушай, что я тебе скажу, Егорушка…

Света в каморке было мало, но все же Егору показалось, что дед как-то сдал, постарел, сгорбился по сравнению с тем, как выглядел днем.

- Помнишь ты что, али нет, у тебя два пути, - продолжал дед. – Либо тот, по которому я тебя вел. Либо тот, что положен тому, кто умом тронулся. Смекаешь, о чем я?

- Нет, - честно ответил Егор.

- Если баре узнают, что ты ничего не помнишь, да бредишь, упекут тебя в доллгауз.

- Куда?!

- В скорбный дом. Как душевнобольного.

- В психушку, что ли? – пробормотал Егор.

- Егорушка, ты все вспомнишь, - сказал дед, ласково погладив его по руке. – Я верю, вспомнишь. А пока притворись, что все хорошо. Не веди себя, как юродивый. Ты мне княжну сбереги, родненький. Я ж ее отцу слово дал, что не дадим ей пропасть.

- То есть, за меня слово дали? – уточнил Егор.