— Очень хорошо, спасибо. Но на самом деле, я счастливица. Ноэль всегда делает для меня все, что в ее силах. Она помогла мне с учебой после похорон Хантера, и она повсюду возила меня.

— Ну, ее "Мерседес" только что стоял на подъездной дорожке. Полиция осмотрела его. Никаких улик. Ты можешь взять его, пока она не вернется домой, если хочешь.

Я качаю головой.

— О нет, это слишком великодушно. Я не могу.

— Я настаиваю. — Она роется в своей сумочке, пока не находит брелок Ноэль и вручает мне ключ от элегантного Мерседеса, о котором я мечтала с тех пор, как Ноэль исполнилось шестнадцать.

— Спасибо. Это действительно любезно с вашей стороны. Я обещаю, что буду осторожна с ним. Я пойду проверю, как там Тео и Энджел, и мы избавимся от ваших неприятностей.

Она кивает, выдавив легкую улыбку, прежде чем проглотить еще одну таблетку.

Выйдя на улицу, я прикрываю глаза от яркого солнечного света. Энджел растянулась на спине, высунув язык изо рта, пока Тео поглаживает ее живот.

— Нам лучше уйти. Она собирается принять третью таблетку, и я почти уверена, что это то вещество, от которого тебя либо клонит в сон, либо сводит с ума.

Тео выпрямляется, возвышаясь надо мной так, что у меня всегда замирает сердце.

— Эддисон и Пайпер уже ушли. Ты можешь позвонить им, чтобы они вернулись и подвезли нас?

— Не нужно. — Я вытаскиваю ключ из кармана. — Мы берем ”Мерседес".

Тео хмурится.

— Машина Ноэль?

— Да, миссис ван Бюрен сказала, что я могу одолжить его, пока Ноэль не вернется домой.

Тео впускает Энджел внутрь и вешает поводок у двери, прежде чем трусцой вернуться ко мне.

— Эй, это моя толстовка?

Моя рука устремляется к молнии.

— О, да. Извини. Я надела её, чтобы вернуть тебе...

— Оставь это себе. — Он пожимает плечами, его фирменная ухмылка превращает меня в лужу. — В любом случае, на тебе смотрится лучше.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

НОЭЛЬ

Бо Грейсон убил пятерых человек. Включая свою собственную мать.

Хотя какая-то порочная часть меня может понять почему. Она покрыла его тело шрамами. Причинила ему боль, физическую и эмоциональную, сжигая его, бросая его, манипулируя им.

Я не должна быть способной сопереживать серийному убийце. Но мне жаль ребенка, которым он был. Потерянный, обиженный, одинокий. На секунду мне почти показалось, что мы сблизились.

Когда я прошу у него мыло и шампунь, чтобы смыть вонь и жир со своего тела, он, на удивление, приносит их мне без возражений. Горячая вода успокаивает тугие узлы в моих плечах и спине, затекшие после нескольких дней, проведенных на комковатом матрасе на холодном, неумолимом бетонном полу.

Слишком поздно я понимаю, что забыла попросить бритву. Волосы на моих ногах стали колючими и неудобными. Я выхожу из душа, туго обернув полотенце вокруг тела, и высовываю голову за дверь.

Бо стоит прямо там. Я подпрыгиваю.

— Я хочу побрить ноги.

Он качает головой.

— Забудь об этом. Я не доверяю тебе бритву.

— Я не собираюсь убивать себя. Я просто хочу побриться. — Хотя плакать из-за этого так глупо, моим глазам хорошо. Я хочу чувствовать, что это тело все еще мое. Как будто я контролирую то, что с ним происходит.

— Тогда я тебя побрею. — Он направляется к лестнице.

— Что? Нет. — Я не верю, что он приблизится ко мне с бритвой. Не после того, как он прижал нож к моему горлу.

— Таков уговор, принцесса, — зовет он.

Когда он возвращается, у него с собой баночка мужского крема для бритья и металлическая бритва. Я сажусь на сиденье унитаза и протягиваю руку за кремом для бритья, но он открывает крышку и сам намыливает мою голень. Я шиплю от прохладного крема на моей коже, но его рука, поглаживающая мою ногу, каким-то образом успокаивает. Несмотря на то, что он мой похититель.

Я напрягаюсь, когда он берет бритву другой рукой.

— Расслабься. Если бы я собирался убить тебя, то не лезвием бритвы.

— Как бы ты это сделал? — Спрашиваю я, хотя ответ очевиден. Этот нож у него в кармане. Он воспользуется им, чтобы перерезать мне горло, прежде чем заколоть меня и разрезать на ленточки.

Он ухмыляется мне. Когда его поразительные серые глаза смотрят в мои под таким углом, что-то глубоко в моем животе шевелится.

— Ты бы давилась моим членом.

Я закатываю глаза.

— Люди от этого не умирают. — Хотя... на самом деле я не знаю этого наверняка. Я никогда не делала минет.

— Хочешь проверить это? — спрашивает он.

Я морщусь.

— Нет.

Улыбка все еще остается на его лице, когда он проводит бритвой по моей голени. Он молча бреет всю мою голень и икру, и это почти... романтично. Приятно. Если бы обстоятельства были совершенно, совершенно иными.

Тем не менее, бессмысленная, идиотская часть моего мозга убеждает меня, что жест милый.

Когда он заканчивает с нижней частью моей ноги, он вытирает влажную мочалку о мою кожу и целует мою голень. Мой позвоночник напрягается.

— Вот так, — бормочет он. — Идеально.

Черт. Его губы на моей коже не должны быть такими приятными. Не должны заставлять меня хотеть большего.

Он заткнул мне рот тряпкой с хлороформом, чтобы лишить меня сознания и запереть в своем подвале. Его прикосновения должны вызывать у меня отвращение, тошноту.

Как это приводит к противоположному эффекту?

Он заставляет меня встать, чтобы он мог побрить мои бедра, кошачья ухмылка расползается по его лицу каждый раз, когда он залезает слишком высоко под мое полотенце, и я отталкиваю его, даже когда жар разливается внутри меня.

Я дрожу к тому времени, как он заканчивает, прохладный воздух из подвала рассеивает горячий воздух из душа.

— Где еще ты хочешь, чтобы я побрил? — спрашивает он, многозначительно глядя мне между ног.

— Ни в коем случае, — говорю я ему. — Не мог бы ты просто позволить мне побриться под мышками? Оставить мне немного достоинства, пожалуйста. Это меньшее, что ты можешь сделать.

Он встает.

— У тебя есть кров, вода и пища в твоем желудке, и ты не мертва. Я сделал гораздо больше, чем то, малое, что я мог сделать. Подними свою руку.

Я уступаю, хотя мне неприятно, что он видит меня такой. Это еще одно из правил матери — никогда не позволяй никому видеть твои несовершенства.

— На каких людей ты охотишься?

— Это может быть любой, кто уклоняется от внесения залога. Все, от мошенников до убийц.

— А как насчет людей, которых ты похищаешь?

Он не отрывает взгляда от острого края бритвы, скользящего по моей коже.

— Худшие из них.

Я напрягаюсь.

— Ты думаешь, моя семья худшая из них? Или Тео. Или Кэсси. — Я не могу поверить, что он действительно обвинил их. Тео слишком хороший человек, чтобы совершить наезд и скрыться, а Кэсси никогда бы не оставила своего брата умирать.

Бо фыркает.

— Нет. Твоя ситуация... уникальна.

— Как же так?

Он держит язык за зубами. Он пока не доверяет мне все свои секреты.

— Люди, которых ты... убил, — выдавливаю я. — Что они сделали?

Он кладет бритву на раковину позади меня.

— Вещи, которым никогда не может быть оправдания. Они оставили такие шрамы, которые невозможно скрыть.

Я представляю татуировки, врезанные в его кожу под курткой. Красивые и завораживающие, заставляющие мою руку чесаться в поисках карандаша. Прикрывает почти все шрамы, которые оставила ему мать, кроме одного.

— Почему ты преследуешь их?

Его серые глаза становятся каменными.

— Потому что, когда я был ребенком, я хотел, чтобы появился кто-то вроде меня.

Невероятно, но часть моего сердца болит за него. Я могу сочувствовать беспомощному ребенку, которым он был, и испытывать отвращение к серийной убийце, которым он вырос.

Возможно, он пока не доверяет мне все свои секреты, но он доверяет мне достаточно, чтобы позволить мне ходить со свободными руками. Сейчас самое время привести мой план в действие. Мне нужно выбраться отсюда — чего бы это ни стоило.