Я не могу удержаться от улыбки. Возможно, это первая настоящая улыбка, которую я когда-либо ему дарила.

— Я хочу, чтобы вся эта комната была покрыта рисунками

— Это заняло бы у меня много времени.

— И что?

Я прижимаю блокнот к груди.

— Если я закрашу всю комнату... ты меня отпустишь?

Между нами воцаряется тишина. Я сказала не то. Он собирается наказать меня.

— Может быть, к тому времени ты уже не захочешь.

Он оставляет меня с сэндвичем с ветчиной на сухом пшеничном хлебе и направляется обратно вверх по лестнице, к выходу из подвала.

Без того щелчка закрывающейся за ним двери.

Моя рука, бегущая по странице, останавливается. Не может быть, чтобы он забыл запереть меня здесь. Он делал это день и ночь с тех пор, как похитил меня.

Он вернется в любую секунду, чтобы запереть за собой дверь.

Безумная часть меня не хочет двигаться. Не хочет пытаться сбежать.

Может быть, к тому времени ты уже не захочешь. Может быть, я уже не хочу.

Я окружена эскизами. Моя рука и запястье болят от того, что я столько часов рисовала, но я не могу остановиться. Мой разум гудит, эта навязчивая потребность перенести все из моей головы на бумагу. Я не чувствовала ничего подобного с тех пор, как была ребенком, когда все, что я хотела делать, это рисовать, была ли я в своей комнате, играла на улице, сидела на съемках моделей, ожидая, когда директор по кастингу назовет мое имя, или ела тщательно подобранное низкокалорийное блюдо, которое моя мама поставила передо мной.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз это чувство переполняло меня. Это чувство... радости. Надежды. Свободы.

Но я заперта в чьем-то подвале. Это несвобода. Должно быть, Бо залез мне в голову, вот и все. Я не позволю себе поддаться стокгольмскому синдрому, или промыванию мозгов, или газовому освещению, или какому-то другому дерьму, которое он пытается мне навязать.

Когда не следует ничего, кроме тишины, никаких звуков, кроме тиканья часов в моей голове, я двигаюсь с кошачьей скрытностью. Кладу блокнот и карандаш на матрас, ступаю на замерзший пол.

Я готовлюсь к неизбежному скрипу на каждой деревянной ступеньке. Три тихих скрипа отмечают мой подъем, и я уверена, что он влетит в эту дверь в любую секунду.

Он этого не делает. Дверь остается закрытой. С другой стороны, тихо.

Мое дыхание сбивается, сердце колотится как молоток. У меня есть шанс. Возможно, я действительно выберусь отсюда.

Предупреждения Бо звучат у меня в голове: Если ты сбежишь, я найду тебя прежде, чем ты доберешься куда-нибудь, где тебе кто-нибудь поможет. И ты не захочешь, чтобы я нашел тебя.

Попробуй убежать, и в следующий раз ты будешь обнаженной и распластанной на земле.

Должно быть, он лгал. Пытался напугать меня, чтобы я не пыталась сбежать. Скорее всего, мы окружены домами, полными людей, которые искали меня, которые воспользуются шансом позвонить в 911 после того, как найдут пропавшую грязную и босую Ноэль ван Бюрен с историей о психопате-охраннике, который решил похитить девушку и держать ее в плену.

Я поворачиваю ручку так медленно и тихо, как только могу. И открываю дверь.

Коридор пуст. Никто не наблюдает за моими движениями, кроме картин на стене и искусственного растения с листьями, стоящего на полке из темного стекла. Удивительно со вкусом подобранный декор для такого человека, как Бо Грейсон.

Справа от меня огромные полосы солнечного света заливают массивную открытую планировку. Соединенная гостиная и кухня.

Все ведут к входной двери.

Я оглядываюсь в последний раз в поисках Бо, и когда я знаю, что мой путь свободен, я бегу к ней.

Сердце у меня в горле, бьется тысячу раз в минуту, в секунду, я несусь по ковру. Я на полпути через гостиную, мое спасение так близко, что я чувствую его вкус.

Я готовлюсь к тому, что Бо материализуется из тени и швырнет меня на пол. Но ничто не трогает меня, когда я подхожу к входной двери и распахиваю ее, не потрудившись закрыть за собой.

Дерьмо. Он не врал о том, что мы здесь одни. Я воспринимаю всю ту пустоту, которая нас окружает. Никаких других домов в поле зрения — только мы и акры ровной травы, переходящей в лес. Мирный, безмятежный дом рядом с тихой дорогой.

Свежий воздух проникает прямо сквозь тонкую футболку и спортивные штаны Бо. Мои ноги все еще босые, но мне все равно. Мне должно быть куда убежать. Спрятаться.

Я убегаю в лес, его предупреждение звенит в моих ушах, как заклинание.

Ты не захочешь, чтобы я нашел тебя.

БО

Она уходит, не сказав ни слова. Точно так же, как моя мать делала так много раз. Я тоже преследовал ее, следуя за машиной моей матери по подъездной дорожке и вверх по гравийной дороге. Но в отличие от моей матери, Ноэль не уходит далеко.

Без обуви и без понятия, где она. Она направится в лес, думая, что сможет спрятаться от меня. Забывая, что я выслеживал более отчаявшихся людей, чем она, по всем штатам, через пустыни, болота и леса.

Я надеваю туфли, позволяя ей получить фору, которая, по ее мнению, поможет, прежде чем я пойду за ней. Она на полпути к границе леса, оглядываясь через плечо каждые несколько шагов.

Когда она замечает меня, она начинает кричать.

Я улыбаюсь.

Я сказал ей, что произойдет, если она сбежит. Если она попытается убежать от меня. Она должна была убедить меня, что я могу доверять ей, но для усвоения некоторых уроков требуется время. Некоторые требуют наказания.

Когда она пересекает линию деревьев, я теряю из виду ее длинные светлые волосы, колышущиеся взад-вперед при каждом шаге.

Ее ноги хрустят по тусклому лесу передо мной, направляя меня прямо к ней. Теперь она перестала кричать, наконец-то придя в себя, поняв, что здесь никого нет, кроме нас двоих. Именно поэтому я привел ее сюда.

— Принцесса, — зову я. Даже не вспотел, но готов поспорить на свою жизнь, что она уже задыхается.

Ветки и листья хрустят под моими ногами, пока я не останавливаюсь. Тишина. Она больше не бежит.

Она прячется.

Не уверен, что хуже — ее мысль, что она может убежать от меня, или мысль, что она может спрятаться от меня.

Я иду по ее очевидному следу между деревьями. Если вы охотились раньше, вы никогда не пропустите признаки. Царапина на коре, в которую впились ее ногти, щель между листьями, по которой пробежали ее ноги, струйка крови там, где она порезала ногу.

Когда я упираюсь ладонью в кору и наклоняюсь вокруг дерева, уверенный, что именно там найду ее, что-то острое и тяжелое ударяет меня по затылку.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

НОЭЛЬ

Я ожидаю, что Бо упадет ничком, без сознания. Но он разворачивается, совершенно уверенно держась на ногах, и рычит на меня.

Затем он делает выпад.

Ветка вылетает у меня из рук, и Бо обрушивается на меня, как кирпичная стена. Ветви и корни впиваются мне в спину, заставляя меня задыхаться от боли.

Я не знаю, о что я порезала ногу, но как только я начала прихрамывать, я поняла, что больше не смогу бежать. Я должна была бороться.

Я должна былв знать, что никогда не смогу выиграть у него бой.

Он кладет руки по обе стороны от моей головы, прижимая меня к земле. Ярость бушует в его глазах так, как никогда раньше. Так, что это пугает меня. В каком-то смысле это меня возбуждает.

Бо наклоняется, его щека касается моей, когда он шепчет мне на ухо:

— Ты так легко не отделаешься, принцесса.

Я должна быть в ужасе, кричать и бороться с ним изо всех сил, которые у меня остались.

Но его глубокий голос мне на ухо, его дыхание на моей коже заставляют мои бедра сжиматься.

Каждый дюйм его тела вдавливается в меня. Каждый длинный, твердый дюйм.

Он цокает.

— А я думал, мы начинаем ладить. Я даю тебе все, что тебе нужно — я приношу тебе художественные принадлежности, я кормлю тебя, я брею тебя, я сохраняю тебе жизнь. Но ничто недостаточно хорошо для избалованной принцессы.