— Неудивительно. Иногда со стороны вовсе не кажется, что ты к девчонке по-братски относишься.

Макс молча цедит кофе из чашки.

— Она тебе нравится, да? Хочешь быть с ней?

— Чиж, не лез бы ты в это, — стреляет агрессивно.

— Да я чё? Просто спросил.

— Просто отъебись.

— Оля против, чтобы ты понимал, — комментирует слова Никиты Горький.

— Оля пусть со своим мнением идёт лесом.

— С Ритой нельзя как со всеми, ты же осознаёшь? — влезаю в этот непростой разговор.

— Поддерживаю, — кивает Паша. — Она не для тебя.

— Пошёл ты нахуй, Горький.

— Я-то пойду, но ты задумайся.

— Ромас, помогай, общайся, но сближаться не стоит. Разобьёшь ей сердце. Мелкая, наивная.

— Вы чё сговорились, придурки? — с грохотом ставит кружку на стол.

— Обидишь, сам жалеть потом будешь.

— Без вас знаю! — рявкает сердито и как раз в эту самую секунду на экране его телефона загорается фотка улыбающейся Риты. Она ему звонит.

— Мы надеемся на твоё благоразумие, бро.

— Всё. Отъебитесь, — щёлкает жигой. Та не срабатывает и он швыряет её о пол. — Сука.

Подкуриваю своей.

— Вот что, езжайте домой пока. Выспитесь.

— Реально можно, Марс? — не верит в услышанное Никитос.

— Да. Завтра после обеда продолжим. Нервы уже ни к чёрту.

Сам приезжаю домой в четыре утра, а к девяти на встречу мне с мозгоправом вообще-то.

Рокки, виляя хвостом, сонно зевает и топчется рядом, пока скидываю кроссы, сидя на пуфе.

— Привет.

Поднимаю за лапы. Ставлю их себе на колени и треплю его по морде.

— Воу. Это ты такой пахучий?

Наклоняюсь. Нюхаю шерсть.

По ходу, Филя не только заботливо вывела-покормила, но ещё и искупала нашего Шерстяного псына.

Чтоб я так жил!

— Фу блин.

Лижет мне уши, пользуясь моментом.

— Дурачелло.

Иду на кухню, чтобы попить воды. Когда возвращаюсь, замечаю, что он всё ещё сидит у двери.

— Нет. Не жди. Она не придёт, дружище. Ай-да спать, — щёлкаю кнопкой выключателя и иду в комнату.

Уже когда падаю на кровать, слышу, как тоже топает сюда. Подходит к постели и по обыкновению кладёт на неё голову, заглядывая. Типа разрешение спрашивает.

— Не строй из себя приличного. Можно, — позволяю забраться.

Олень, не понимает ведь, что по скомканному покрывалу каждый раз жёстко палится.

Нащупываю телефон. Достаю его из кармана и захожу в сохранённые закладки, чтобы узнать, чем закончился матч Таты с канадкой.

Уимблдон в самом разгаре и моя девчонка добралась до 1/4 финала, видимо, люто разозлившись на себя после поражения в турнире Ролан Гаррос, где она поднялась до десятой строчки.

Бах.

Мяч отлетает от ракетки с такой скоростью, что едва успеваю следить за ходом игры. Хотя признаться, внимание моё не всегда способно на ней сконцентрироваться. Виной тому сама Джугели и её невероятная красота, облачённая в суперсексуальную теннисную форму.

Я детально её разглядываю. Даже блестящие капельки пота на ключице вижу. Спасибо такому же озабоченному профессионалу-оператору.

Вспоминаю, как мои руки обнимали, трогали и прижимали к себе её идеальное тело. Уверен, большинство мужиков, посещающих эти матчи, мечтают о том же и ходят туда не из-за большой любви к спорту.

Шутка ли, но мне постоянно снятся эти её бесконечные загорелые ноги, упакованные в короткую белую юбку. Скоро чокнусь, наверное.

Пропускает удар.

Стиснув челюсти, поправляет бейсболку, резко дёргая ту за козырёк.

Разыгрывают следующий мяч. Агрессивно херачит по нему ракеткой. Бегает по корту из угла в угол, отражая удары соперницы.

Попадает в сетку.

Выражение лица пуленепробиваемое, но в глазах горит досада и злость.

Что-то говорит перед тем, как стать в стойку. Судя по губам, нецензурно выражается.

— Давай, разнеси её.

Прищуривается. Напряжённо следит за подачей. Непроизвольно облизывает губы и у меня, естественно, встаёт.

Блядь.

«Такое ощущение, что я совсем перестала волновать тебя!»

Глупая.

Знала бы, как сильно люблю и как на стенку лез от желания заполучить всё и сразу.

Самым настоящим мучением было держать себя в узде, пока она находилась рядом, но тогда у меня были хотя бы поцелуи и объятия. Сейчас — ничего. Виной тому мои загоны.

«Не пиши. Не звони. Не приезжай. Не хочу. Уважай, пожалуйста, моё решение»

Единственное сообщение от Неё за полтора месяца.

Она написала его, когда я стал трезвонить ей после окончания Ролан Гарроса. Уже тогда лимит моего терпения был исчерпан.

«Может паузу возьмём?»

«Бери»

Ну какая на хер пауза, кретин? Если без неё ты вообще на существование не способен.

Вздыхаю.

Очень скучаю. Пиздец как!

Постоянно воскрешаю в памяти наши встречи, её визиты в центр и дни, которые проводили дома вдвоём.

Неважно, что мы делали. Смотрели фильмы, играли в шахматы, читали книги вслух, готовили ужин, валялись на кровати, страстно целуясь.

Я был счастлив, а теперь здесь без неё пусто. Тоска смертная. Если бы не Рокки, вообще не смог бы тут находиться.

Снова фокусируюсь на игре, почёсывая лежащую на плече башку храпящего псына.

Тата собрана и беспощадна. Когда она в ярости, дело — труба. Можно лишь посочувствовать тому, в кого летят эти мячи, закрученные по замысловатой траектории.

— Да! Так её! — подбадриваю, радуясь смене очков на табло.

Рокки вздрагивает от неожиданности и, приоткрыв один глаз, издаёт странный гортанный звук. Типа залаять пытаясь.

— Спи, ебобо, — ржу.

Досматриваю матч. Убедившись в том, что Тата одержала победу, тоже засыпаю. В шмотках, с телефоном в руках. Прижимая к сердцу её фотку, установленную на заставке.

«Не пиши. Не звони. Не приезжай. Не хочу. Уважай, пожалуйста, моё решение»

Уважаю.

Но остальное-то не запрещено. За цветы молчит. Значит пора переходить к следующему шагу…

— Подъедь ближе туда.

— На хрена мне толкаться с таксистами?

— Потому что выход там, — тычу пальцем в нужном направлении.

— Появятся Абрамовы на горизонте — подъеду.

Устало закатываю глаза. Спорить с этим человеком бесполезно.

— Где мой чёртов кофе? Ты выжрал? — недовольно косится на подстаканник.

— Алё, он слева от тебя. На панели. Ты сам его туда поставил, когда кнопку громкости крутил.

— А.

— Тебе бы надо уже пропить что-то для памяти, дед.

— Не умничай.

— Можем мы сменить Сиси Кейтч на что-нибудь другое?

— Чем тебе не угодила Сиси? Знаешь, какая горячая бабёнка в молодости была, м…

— Песни играют по второму кругу.

— Может Ленинград? — выгибает бровь.

— Невыносимый ты. Как бабушка Марьяна тебя терпит столько лет?

— И тебе однажды наглый отпрыск задаст подобный вопрос.

— Да с чего бы?

— С того. Думаешь, Джугели с тобой легче? Ты ж себя как идиот порой ведёшь. Характер с дерьмецой. Психика расшатана, как у папаши.

— Спасибо за ёмкую характеристику, дед.

— Что есть, то есть. Знаешь, что мне тёща говорила, слава богу в царство небесное отошедшая давным-давно?

— Что?

— Мол, кастрировать таких как ты надо, Игорёш. Потому что гены ублюдские.

— К твоему сведению, дети наследуют гены обоих родителей.

— Дык только это вас с папашей и спасло. У Марьяны-то предки сплошь профессора, да люди искусства. Вот и вам перепало. Чтобы уравновесить, так сказать, чёрное и белое.

Хмыкаю.

— Про Дарину вообще молчу. Святая женщина! За что ей наказание по имени Ян досталось, не понимаю. Где-то в прошлой жизни крупно накосячила? Или в качестве ангела была послана с небес, дабы спасти его гнилую душу?

— Они с отцом любят друг друга так, как никто не любит.

— Это бесспорно, но сколько папаша твой крови попил у неё, козлятина! Ты если намереваешься в том же направлении двигаться, разочарую. Останешься у разбитого корыта.