— Но... это литература, — Мирослава пожала плечами.

— Вот именно. То, чем вы занимаетесь, — это литература. То, чем занимаемся здесь мы, — это бизнес. Простите за честность. Кто купит эту книгу? Домохозяйка? Нет. Может быть, подросток? Нет. Я? Точно нет. Покажите мне хоть одного неленивого современного человека, которому хватит терпения на ваш талмуд. Вас бы оценил разве что Достоевский! Не у него учились писать?

— У него, — грустно усмехнулась Мирослава и подняла глаза к потолку, пытаясь сдержать слезы.

— Кому есть дело до того, Рюрик все-таки это был или Рёрик? Вы посвящаете философским размышлениям об этом чуть ли не целую главу! — продолжил мужчина. — Кому есть дело до викингов, если они не насилуют женщин в каждой главе? Кому есть дело, черт возьми, до вашего красавца Райана, если он так и остался девственником? Почему у главного героя нет женщины? Действительно, это роман или учебник по истории?

— Потому что… он… христианин… впрочем… вы можете не продолжать, — прошептала Мирослава. — Я только хочу знать одну вещь: да или нет?

Она чувствовала, как слезы вот-вот хлынут. Было сложно держать себя в руках. Мужчина в галстуке медлил.

— Я давно не встречал таких талантливых людей. Молодых женщин — тем более, — его голос стал мягче и спокойнее. — Но когда я читал ваш текст, у меня сложилось впечатление, что для вас важнее то, как вы пишете, а не то, о чем вы пишете. Мирослава Евгеньевна, вы понимаете, что я имею в виду? Давайте будем честными, мы все здесь сидим, чтобы заработать денег. Так, давайте поможем друг другу?

— Деньги… мне все равно на деньги, — ее голос дрожал. — Как я уже сказала, я занимаюсь литературой. И вы понятия не имеете, как, черт возьми, это сложно... собирать эти проклятые слова, как пазл... читать сотни раз вслух, чтобы они звучали! — ее голос сорвался. — Да и разве литература для денег? Разве не для того, чтобы делать наши умы гибкими? Не для того, чтобы находить успокоение для наших душ?!

— Я вчера... — она едва могла говорить, задыхаясь от слез, — я вчера писала одно предложение около двух часов... крутила его и так и этак... — она повторяла свои слова руками, — ...никак не могла подобрать нужного слова... и, кажется, это длится уже целую вечность. Чертов замкнутый круг... петля. А вы знаете, сколько ночей я провела в библиотеках? Сколько дней в окопах, роясь в земле? Деньги! Боже мой… Я отказываюсь верить, что все всегда должно сводиться только к деньгам!

— Не нужно здесь плакать, — мужчина пододвинул к ней графин с водой. — Я не сказал нет. Но с таким отношением вам нужно писать песни, а не романы. И да. Деньги решают все. Вам, писателям, это не понять. Но если книга не продается, издательство уходит в огромный минус. А ведь нам типографии заплатить надо. Аренду заплатить надо. Зарплату заплатить. Вам роялти. Как же я устал все это объяснять!

— Вы говорите, как мой муж. Он тоже считает, что миром правят деньги и все за деньги можно купить.

— У вас отличный муж, Мирослава Евгеньевна! И… знаете… ваша подруга мне весь мозг выела. Уж лучше я дам вам еще один шанс, чем еще раз с ней поговорю.

Мирослава небрежно вытерла слезы рукавом, будто оставила все манеры в пределах университета.

— Какая подруга?.. Я не просила никого…

— Не знаю. Некая Анна. Это имя вам ни о чем не говорит?

Мирослава помотала головой. Она перебрала в уме всех знакомых, но никого не нашла с таким именем. Но, кажется, редактора этого не особо волновало. Он продолжал учить ее.

— Сделайте меньше слов и больше движений. Ваши герои словно в замедленной съемке. Пока читаешь лирические отступления, ваши размышления, бесконечные сравнения и метафоры, забываешь, о чем читал на предыдущей странице, куда там шел ваш Райан и кого убивал. Жизнь! Мне нужна жизнь! Дам последний совет, если перестанете плакать.

Мирослава шмыгнула носом и кивнула.

— Какой? — ее голос звучал сипло, нос заложило.

— Сделайте счастливый конец. Вы действительно хотите убить Райана в конце? Мы итак в грустное время живем, а еще и это.

— Но это… логично. И… правдоподобно.

— Вы можете оставаться при своем мнении сколько угодно, но читательницам нужен хэппи-энд. И любовная линия. Люди любят такие пикантности. Если ваша книга не вызывает у них эмоции, то это не книга, а, повторюсь, учебник по истории. Уж я-то знаю, о чем говорю. Я здесь двадцать лет сижу. Думаете, штаны здесь протираю?

Мужчина потер руки и налил себе воды.

— Давайте поступим так: сейчас вы пойдете домой, сделаете себе хороший чай, откроете ноутбук и... начнете все сначала.

— Сначала?..

— Представьте, что... — он громко вздохнул, пытаясь подобрать нужные слова, — вам теперь нужно написать сценарий к вашей же книге. Сократите его до минимума. Покажите движение. Представьте, что по вашей книге будут снимать сериал, и у вас есть право всего на десять эпизодов. Какими они будут? Оставьте главное. Сделайте так, чтобы зритель не смог остановиться после первой серии и провел у экрана всю ночь. Не знаю, черт возьми! Представьте, что вы вовсе не писательница, а героиня, попавшая в эту историю! Если справитесь…

— Я поняла вас, — пошатываясь, Мирослава вышла из-за стола. — Извините, я что-то нехорошо себя чувствую... Позволите, я…

— И оставьте Райана в живых! Запомните. Если вы хотите кого-то убить, это должен быть второстепенный герой, который вызовет у читателей чувства, но смерть его будет также напрасной, а светлой. Возможно, он спасет главного героя. И… еще… сжимайте текст, пожалуйста. Ваши талмуды печатать дорого и невыгодно! Потому что…

Редактор не успел договорить, как Мирослава погрузилась в темноту. Голос мужчины, подбежавшего к ней в испуге, звучал где-то вдалеке, и нельзя было разобрать слов. Резкая спазматическая боль пронзила живот, и Мирослава подошла к стене, чтобы опереться о нее рукой.

— У вас кровь! — мужчина в панике засуетился и закричал, аккуратно усаживая Мирославу обратно на стул.

Она опустила голову вниз. На прежде белой шелковой юбке расползалось алое пятнышко крови.

— Ну что за день, — простонал редактор.

***

Ночь, проведенная в частной клинике. Бесконечные счета с шестизначными числами и нескончаемые звонки. Непринятие. Отчаяние. Гнев. Смирение. Букет красных роз на холодном подоконнике. Белый халат в горошек на завязках. Одноразовые тапочки и одноразовое белье. Бред, сказанный под наркозом. Муж в коридоре. Ноутбук.

— Ты его принес?

Мирослава приподнялась и оперлась на локти.

— Ты про это? — Александр поднял в воздух черную сумку и аккуратно положил на тумбочку подле ее кровати. — Я оплатил тебе самую лучшую и дорогую палату.

— Меня продержат здесь неделю, будут капать, займусь делом.

Мирослава тут же открыла сумку и достала ноутбук, не обращая внимания на мужа.

— Ты не хочешь обсудить то, что случилось? Или хотя бы поблагодарить меня за мои старания?

Александр пододвинул к кровати стул и сел сгорбившись так, будто стул ему был совсем мал и неудобен.

— Да... мне сказали, что у меня есть шанс, если я перестану писать километровые предложения, — она радостно, но не без самоиронии сообщила новость. Она знала, что Александр совсем имел ввиду не это.

— Что?.. Нет, Мира, — он поперхнулся от удивления. — Как ты себя чувствуешь? Что сказали врачи? Что вообще случилось? Ребенка больше нет?

— Почему ты меня больше не любишь? — она вдруг захлопнула ноутбук. — Или ты никогда не любил? Зачем я тебе?

Голос ее звучал неестественно весело. Она играла, и Александр явно ей проигрывал. Губы Мирославы растянулись в широкой победной улыбке. Она ждала, что муж возразит, скажет, как сильно он ее любит, но он молчал.

— Вуаля! — она хлопнула в ладоши, Александр вздрогнул. — Ты же рад, что я потеряла его, верно? Мы все тут рады. Какое облегчение! И зачем мы только женились?

— Ты же знаешь, что я…