— Райан, а говорила она что-нибудь и о твоей судьбе? Вы, наверняка, стали близки на эти дни? — Харальд спросил его.

Райан сглотнул ком в горле и, наконец, поднял голову.

— Ничего более кроме того, что я уже докладывал.

— О Маккенне? Что она жива?

— Да. И о том, что я совсем скоро умру.

— Ты же знаешь, что это не так?

Тогда конунг издал смешок. Он только и ждал того, как снова вздернет Райана на дереве.

— Что твоей сестры нет в живых… — уточнил Синеус, но будто бы для Рёрика, а не своего трэлла, и сжал челюсти.

Конунг посмотрел на своего брата. И если бы в другой день он промолчал, то теперь многое изменилось. Харальд раздражал его. Своими секретами. Своей любовью к трэллу. Нежеланием биться и быть настоящим викингом. Как и Рёрик раздражал ярла. Своей жадностью к славе и богатству, которая часто затмевала разум и не давала думать ясно. Но больше всего тем, что у Рёрика была Ефанда, а у Харальда — нет.

— Мертва? — спросил Рёрик своего брата, ухмыльнувшись и сделав такое лицо, будто он сильно удивлен. — Разве мы не…

Харальд тут же ударил Рёрика по лицу. Они дрались не на шутку, но им было то нужно. Дрались не как конунг и ярл, но как два брата, затаивших обиду на друг друга. Они валялись на земле, переворачивали друг друга, душили, но не били насмерть. Райан смотрел на них внимательно, а в голове все звучал вопрос конунга, который он не успел закончить. Значит, Маккенна все же жива. Осталась жива. И Марна говорила правду. Что же еще она может рассказать?

Райан взглянул на девушку. Крупные кольца ее рыжих волос рисовали узоры на талой земле. Мокрые светлые ресницы едва подергивались, и глаза под веками двигались. Она что-то видела. Она была не здесь. И в то мгновение Райан понял, как Марна теперь нужна ему. И как ее жизнь важна ему. Потому что она знает, где Маккенна.

Конечно, за те двенадцать дней, что они провели вместе, двое сблизились. Но та была очень грустная и странная близость. Не брат и не сестра, но и не двое влюбленных. Скорее два человека, объединенных одним горем и одним спасением. Два супруга, что прожили вместе шестьдесят лет — страсть давно покинула их умы и чресла, а вот воспоминания о всех пройденных и пережитых бедах живы в тех морщинах, какие образуются у глаз, когда они смотрят на друг друга и улыбаются с благодарностью.

Райан был христианином. И даже если бы в нем проснулось нечто природное и естественное для мужчины такого молодого возраста, он бы просто закрыл глаза и стал молиться. И если бы то не помогло, то наказал бы себя ударами плетью, занялся бы самоистязанием.

Конунг победил в схватке, и Харальд остался лежать на боку, сплевывая кровь. Рёрик пошатнулся, утер рукавом сломанный нос, прошипел, взглянул на Райана и небрежно, совершенно равнодушно отдал приказ вернуть обоих в темницу до тех пор, пока Марна не раскроет себя.

***

Судороги сводили мышцы Мирославы, кости будто ломались, а кожа горела. Но то было несколько часов назад. Теперь она была спокойнее воды в знойный безветренный день. Мирослава была там, где хотела быть. Дома. Она видела мужа, что ждал ее на той стороне реки, — оставалось только перейти через нее, но лед совсем растаял. Вода была холодной, почти черной, гудела. Волны злобно вздымались. Мирослава всмотрелась в силуэт мужа, который звал ее рукой.

— Саша! — крикнула она, но из груди вырвался лишь болезненный хрип. — Саша! Я здесь!

Он кричал что-то в ответ, но ветер предательски уносил его голос в другую сторону. Мирослава сделала первый шаг в воду. Пальцы на босых ногах свело. Нужно было плыть, но река, ширина которой двести пятьдесят метров, лишь ждала момента, чтобы поглотить Мирославу раз и навсегда, сожрать ее, вобрать в себя.

— Саша! — вновь крикнула Мирослава, зовя мужа на помощь, но тот не колебался и продолжать стоять на месте как вкопанный.

— Я боюсь воды, Мирослава! — наконец, донеслось до ее ушей. — Плыви сама! Тебе нужно плыть!

Она вошла в воду по талию. Платье намокло и прилипло к белому исхудавшему и уставшему телу. Живот покрылся мурашками. Гудящий ветер заставлял зубы стучать от леденящего холода. Мирослава думала, как бы ей перебраться на другой берег, но в легких не хватало воздуха, ноги немели.

— Плыви! — повторил голос с противоположного берега.

Мирослава сделала глубокий вдох и нырнула в воду. Каждое движение руками давалось с трудом. Ей казалось, чем быстрее она плыла, тем быстрее отдалялся от нее противоположный берег, будто он был заколдован. Вода была тяжелой, вязкой, словно теперь это была вовсе не вода, а масло. Мира вынырнула и задержалась на поверхности, чтобы найти мужа глазами. Берег оказался пустым, тогда она повернулась к другому, но и там никого не было.

— Саша! Саша!

Мирослава барахталась посреди ледяной реки, пытаясь сориентироваться в пространстве. Вода жадными волнами тянула ко дну и хватала девушку за подол платья, будто внизу находились десятки рук, будто все утопленники и утопленницы Волхова собрались в одном месте и просили Мирославу присоединиться к ним, пополнить их ряды.

— Саша! Са... — она не успела договорить, как вдруг захлебнулась.

Мирослава сдалась, и ее тело ушло под воду. То было для нее не впервой. Она будто оказалась в одной из комнат ада, и отныне ей придется проходить через это изо дня в день. Утонуть и быть спасенной, чтобы вновь утонуть. И нет этому конца. Нет ни жизни, ни смерти. Она помнила эти ощущения. Они были ей знакомы. Она знала, что через несколько мгновений чья-то сильная рука подхватит ее за талию. То будет рука Олега. Как и в первый раз, так и сейчас. Он всегда будет рядом, чтобы не дать ей пойти ко дну.

***

— Саша! Саша! — вновь выкрикнула она, почувствовав, что легкие ее стали свободными.

— Все хорошо, все хорошо, — торопливо проговорил неизвестный мужчина, не в силах скрыть радость.

Мирослава открыла глаза. Знакомое лицо глядело на нее сверху. Олег вытер пот со лба Мирославы и погладил ее мокрые волосы, которые можно было выжимать от пота.

— Получилось, — прошептал он с благодарностью. — Ты жива.

Понадобилось с минуту, чтобы девушка пришла в себя, вспомнила, кто она и где находится. И как только она осознала свое положение, из ее глаз градом посыпались слезы. Нет ни мужа, ни реки, ни прежней жизни. Она все там же, в сырой темнице, и видит из ниоткуда взявшегося Олега, которого хотела бы видеть лишь на страницах своей книги.

— Райан, — тихо позвала она своего друга и огляделась по сторонам, чтобы найти его взглядом. Трэлла не было. — Где Райан? Где Райан?

В темницу вошла женщина. Скорее всего, она давно стояла за дверью и ждала, потому что Мирослава не слышала шагов. Она была встревожена и торопила словена.

— Пожалуйста, уходите немедленно.

— Сейчас, — Олег вытащил острый нож, чтобы им отвинтить цепь от стены. Трогать шею Мирославы он не стал, и она так и осталась в тяжелом ржавом ожерелье, которое давно натерло кожу до кровоподтеков. — Сделаем это позже. Еще пораню тебя.

Олег вынес Мирославу на руках из темницы, но снаружи она попросилась сама встать на ноги. Шел пятнадцатый день, как ей приходилось лежать и двигаться ползком на коленях. Олег подвел ее к своему коню и протянул руку.

— Хощеши ли?

Мирослава вдруг поняла его. За полторы тысячи лет много воды утекло: какие-то слова остались, какие-то полностью поменяли свое значение, какие-то и вовсе звучали по-чудному, и потому древнерусский не имел ничего общего с русским, который знала она. Мира, наконец, кивнула и положила руку на его ладонь. Олег помог ей забраться на коня, а затем ловко запрыгнул сзади. Она ухмыльнулась и едва слышно прошептала:

— Уж не тот ли это конь, от костей которого ты погибнешь?..

— Ась? — послышалось за ее спиной.

Олег натянул поводья и заставил жеребца ускориться: он не хотел медлить. Увозя девушку из крепости, словен подписывал себе смертный приговор. Но Олег был бы не Олегом, если бы не знал, как найти то самое, что в двадцать первом веке назвали бы «мелким шрифтом», чтобы обвести Рёрика вокруг пальца и выйти сухим из воды. Как только конунг узнает о его поступке, у него будет веская причина развязать войну.