— Она ведьма... — уверенно прошептал Райан, повторяя свои слова. — Она знала о смерти Линн, она знает о том... о... она знает о моей... — Райан сплюнул, собираясь с силами. — Она знает о моей сестре.

— Об этом знают все! — Рёрик наклонился к Райану и оглушительно закричал в его ухо. — Каждая собака знает о том, как твою сучку-сестру поимели во все щели!

Синеус зажмурился на долю секунды и отвернулся, будто ему стало больно.

— Не трогайте ее… Меня… Меня… Я здесь, — спокойно повторил Райан, смирившись с ненавистью и отвращением — их он оставил на потом.

— Правда?!

Рёрик сделал шаг назад и, не раздумывая ни секунды, нанес еще один удар. Крик Райана услышал даже рыбаки, что сидели на реке. Гнев и ярость Рёрика выходили из-под контроля. Синеус подбежал к пьяному брату.

— Его жизнь моя! Она принадлежит мне! Не смей больше трогать его! Он мой! Ты забьешь парня до смерти!

— Хороший трэлл у тебя, раз не боится собственного хозяина! А этот трюк с ведьмой просто курам на смех! Или он трахал ее, чтобы для тебя разогреть?!

Синеус сжал челюсти. Он посмотрел на брата, на красную разорванную спину Райана, а затем на Мирославу, которая, прикрывая грудь, сидела на земле и в ужасе качалась из стороны в сторону.

— Как ты можешь доказать, что говоришь правду? — Синеус обратился к своему рабу, но тот его не слышал. — Райан! Соберись… Райан!

Райан был без сознания. Он сидел на коленях, и его грудь лежала на столбе. Голова повисла. Со спины стекала кровь и капала на снег, смешанный с грязью и соломой.

— Дай ему время. Он может научить эту девушку говорить, — Синеус обращался к Рёрику спокойно, почти умоляя (жизнь раба хоть и не стоила ничего, но Синеусу был дорог его собственный человек). — Хватит с него. Не трогай девушку. Ты мне сам говорил, что ее нельзя трогать... Опомнись, брат. Ты перебрал… Иди проспись! Что, если она и впрямь вёльва?!

Рёрик задумался. От выпитого за день и ночь эля и вина его действительно клонило в сон.

— А ты прав! В темницу этих рыжеголовых! На цепи! И чтобы без еды и воды! До тех пор, пока наш христианский мальчик не научит свою ведьму говорить! А если она скажет, наконец, хоть что-то, во что я поверю… что же… останутся жить оба.

— Рёрик, пожалуйста… — протянул Синеус и тяжело выдохнул.

— Цепи! — грозно повторил Рёрик свой приказ, и двое воинов тут же подоспели к Райну и Мирославе, чтобы отвести их обоих в крепостную темницу. — Харальд, это не моя воля. Такова воля богов. Это они мне сказали! Разве ты будешь с ними спорить, Харальд? — конунг развел руками, будто заканчивая свое представление. — Сладких снов!

Один из викингов вел Мирославу в темницу, а она и не сопротивлялась. Кое-как смогла достать кожаный мешочек и вынуть из него еще кусочек снадобья.

— У меня украла, — шепнула Катарина хозяйке. — Все оказалось гораздо проще.

— Ты молодец, Катарина, — улыбнулась Ефанда. — Проси, что хочешь, за свою работу.

— Мне бы… Я… Мне ничего не нужно, госпожа.

— Знаю я тебя. Будет тебе. Выделю тебе свою собственную комнату.

Впереди Мирославы двое других мужчин тащили под обе руки Райана с разорванной спиной. Он был без сознания, и его ноги волочились по земле. Случившееся с Райаном отрезвило ее. Мирослава слышала его боль, чувствовала ее и пропускала через себя. Она винила себя в том, что случилось, и не знала, как теперь искупить вину перед Райаном. Быть может, все это сон? Быть может, все это лишь проделки разума? Но то больше не имеет значение, покуда боль настоящая. Никто не хочет ее ощущать. Ни одна живая... ни одна мертвая душа. Мирослава поджала губы. По ее щеке скатилась слеза. Она обернулась на крепость, на чертову деревянную крепость.

— Я сожгу ее дотла, если придется. Сожгу дотла, Райан, за все, что они сделали с тобой… — она прошипела себе под нос, и викинг дал ее легкий подзатыльник.

Мирослава думала о том, как едва избежала порки. Поджала губы, представив всю ту боль, которую довелось испытать Райану. Эти плети могли упасть на ее спину и разрезать ее до самого позвоночника. Этим ублюдкам неизвестно, что такое быть человеком, что значит жить человеком. Голова продолжала гудеть. Каждый раз, когда она наступала на пятки, в висках стучало в ответ. Слезы текли по лицу, но лицо ее оставалось спокойным: она не плакала. Больше было незачем и некогда. Пришло время инстинкта самовыживания и адреналина.

Небольшая сырая темница располагалась на первом этаже крепости. Тот этаж был своеобразным фундаментов и потому выложен из камня. Так, Мирослава оказалась прикована к холодной стене из булыжников, меж которыми было все: и лед, и плесень, и грязь, и засохшая трава. Сами цепи одним концом уже были ввинчены в стены, длиной метра два, а второй конец оказался очень даже тугим и тяжелым ожерельем, который Мирославе пришелся не по вкусу. Когда она говорила или двигалась, то придерживала оковы двумя руками, чтобы не повредить тонкую кожу на шее железными заусенцами. Райан еще долго был без сознания. Весь день они не говорили. Он был брошен в темницу без верхней рубашки, и Мирослава только и думала о его кровоточащих ранах и о том, что скорее всего он получит заражение крови и умрет.

Если раньше ей казалось, что она справится легко, потому как она здесь хозяйка, то теперь она и не знала, что можно сделать.

— Прости меня, Райан, но такого я… и представить не могла… и писать… не писала… и потому нет у меня ничего. Не знаю я, что делать дальше, — она говорила сама с собой, пока Райан спал на животе прямо сырой земле.

Тогда она взяла в зубы свой подол и руками разорвала его на две половины в самом слабом месте, чтобы сделать для Райана подстилку. Сама она не смогла до него дотянуться и потому так и сидела с оторванным подолом в руках и смотрела на Райана, ждала, когда он очнется. А он спал и спал.

Каждый час был вечностью. В сырой холодной комнате не было окон. И только небольшая щель в двери позволяла Мирославе понимать, когда день, а когда ночь. Хотелось в туалет. И когда стало совсем в тягость, Мирослава терпела боль. Месячные шли обильно, и нечем было подмыться, нечем было прикрыться. Оторванный подол она бережно берегла, чтобы подложить под голову Райана, когда он проснется. А он спал и спал.

Мирославе подумалось, что лучше помочиться сейчас. Пока он спит. Или же придется это делать на его глазах. Выбор небольшой. И тогда она отползла чуть в сторону, присел на корточки, но ничего не шло. Она не могла. Она смотрела на Райана, и стыд покрывал лицо краской.

— Вот же х… — выругалась она и вцепилась руками в волосы. — Эй! Эй! — попыталась дотянуться до двери, чтобы постучать, но не вышло. — Эй! Я хочу в туалет! Дайте мне сходить в туалет! Эй! Рёрик! Харальд! Катарина! Эй!

Катарина и впрямь слышала ее. Она стояла чуть неподалеку и кормила куриц. То было уже раннее утро. Двое плененных провели в темнице сутки без еды, воды, света и горшка для нужды. Катарина закончила дело, подошла к двери поближе, чтобы услышать что-нибудь еще, заглянула в единственную щелочку. Она видела только тени. Райан также лежал на полу, а Мирослава сидела в углу, говорила сама с собой и ковырялась в стене.

— Я боюсь, Райан умирает, — сообщила Катарина Синеусу, войдя в его покои. — Он так и не шевелился.

— А девчонка что?

— Зовет на помощь, кричит что-то, но я не понимаю.

— Будто у моего брата других дел нет… его статус в глазах воинов падает… он вздумал идти на хазар… теперь еще и это, — ответил он подавлено и встал из-за письменного стола. — Ты принесла то, что я просил?

— Да, — Катарина заговорчески улыбнулась и приподняла мешок в своей руке.

— Тогда одевайся немедленно.

Катарина прошла внутрь спальни и скрылась за занавеской. Синеус так и остался стоять у стола, ожидая перевоплощения Катарины. Ей понадобилось не больше двух минут.

— Я готова.

— Выходи.

И она вышла в зеленом платье, что было на Ефанде в тот день, когда Харальд впервые ее увидел. Это было так давно, но Харальд до сих пор помнил каждый орнамент на рукаве и каждую застежку на поясе. А затем он видел, как Рёрик снимал это платье с Ефанды в их первую брачную ночь.