— Где же твой Иисус? Это ты виноват, — вот то единственное, что послышалось где-то вдалеке.

— Ну же! — закричал на Синеуса старший брат.

Синеус замахнулся. Плеть засвистела в воздухе. Крик Райана был громким, резким и отрывистым, но раб тут же прикусил нижнюю губу, сжал кулаки и зажмурился. Он не хотел выглядеть слабым в глазах Мирославы. Она упала на колени, так резко, будто плеть та прошлась по ее ногам, а не по спине Райана. Ее собственный крик стал эхом крика ирландца. Толпа гудела, гоготала, восхищалась, наслаждалась. Собравшиеся зрители подначивали Синеуса повторить, нанести еще и еще один удар. Удар за ударом. Рёрик поднял Мирославу с земли и подвел еще ближе к жертве.

— Смотри! Смотри, я сказал! — процедил он сквозь зубы и рассмеялся ликуя. — Вот это да! Вот это свист! Уху!

Она глотала слезы, отворачивалась, но Рёрик вновь заставлял ее смотреть, дергал за руку и толкал. Иттан, находившаяся в толпе и не разделявшая ее ликования, тут же вспомнила о недавнем разговоре с Олегом. Словен вряд ли бы одобрил ее молчание касательно происходящего и прервал бы свое. Но все же Иттан подавила в себе слабость сообщить о том Олегу. Она посчитала, что происходящее не стоило того. Нужно было нечто большее, чтобы откупиться. Нечто большее, чтобы заставить Олега молчать навсегда.

— Почему я ничего не знал про тот потайной ход? — спросил Утред мимоходом у стоявшей рядом Ефанды. — Случись что, неужели они оставили бы меня здесь?

Она виновато опустила глаза.

— Я тоже не знала, — солгала Ефанда, жалея Утреда всем сердцем.

Синеус нанес еще один, шестой удар, и Райан упал на колени. По красному лицу, которое щипал мороз, текли слезы. Райан крепко сжимал зубы, раздувал ноздри и терся щеками о плечи, чтобы убрать слезы.

— Вставай, псина, или будет хуже! — Рёрик отпустил Мирославу, подошел к ирландцу, ухватил рукой копну мокрых рыжих волос, задрал его голову и повернул к себе лицом. — Вставай! Христианский ублюдок!

Рёрик пнул Райана по пояснице чуть ниже открытых кровоточащих ран, и тот со стоном выгнулся. Он попытался встать, но ноги предательски дрожали.

— Оставь его! Довольно! — обратился Синеус к брату и опустил руку, его плеть заскользила по снегу.

— Ты бьешь слишком слабо! — рявкнул Рёрик, злобно посмотрел на Синеуса и вернулся к Мирославе, которая рыдала навзрыд. Она умоляла его, падала в колени, но конунг оттого еще больше выходил из себя. — Вставай, или оставшиеся удары достанутся ей! Я выпорю эту девку как миленькую!

— Брат! — Синеус продолжал успокаивать Рёрика. — Ты слишком пьян. Оставь их! Это уж чересчур! Ты забыл, что сам сказал о девушке? Велел не трогать ее?

Услышав о возможных последствиях, Райан собрался с последними силами, поднялся и полностью наклонился, даже почти лег ослабшим телом на столб. Его ноги подкашивались, и он падал и поднимался снова и снова.

— Так ты встанешь или нет?! — терпение Рёрика заканчивалось. — У тебя были силенки трахать ее, а сейчас что… кишка тонка показать, что у тебя есть яйца?

Ефанда вздрогнула и всмотрелась в лицо мужа. Ей пришлось не по душе его замечание о чужестранке. Она бы поняла мужа, если бы Рёрик был так зол за Линн или за потайной ход, о котором трэлл знал и который открыл, но…

— Что, понравилось тебе? — не успокаивался Рёрик скалясь. — Было похоже, что трахаешь собственную сестру? А? Каково это — трахать рыженьких? Ну?

— Этот трэлл и та девушка… — начал Утред, комментируя услышанное. — Нет, не верю. Райан бы не стал. Он же девственник! Хотя эта девушка такая красивая, что…

Ефанда сжала кулаки.

— Утред, замолчи, пожалуйста.

— Что?.. — он повертел головой и сделал невинную гримасу.

— Просто помолчи…

Из спины Райана сочилась кровь, и на теле не было видно ни одного живого места. В некоторых местах висели куски кожи и мяса. Из его рта бежали слюни. Райан застонал, вцепился длинными пальцами в столб, но ноги окончательно отказали, и он упал на колени.

Рёрик зарычал, схватил Мирославу, повернул к себе и вынул из-за пояса лезвие. Девушка забыла, как дышать. Прежде то, что казалось лишь сном, стало явью не на шутку. Страх боли и страх смерти парализовали ее. Мирослава смотрела в ледяные глаза Рёрика, в которых, казалось, танцевали бесы.

— Пожалуйста… не надо… — прошептала она сухими губами, и это было единственное, что она смогла выдавить из себя.

Недавно съеденные яйца, еще не переваренные, оказались на груди Рёрика: Мирославу стошнило. В очередной раз. Голова гудела, и от малейшего движения давило виски. Мирославе казалось, что если она сделает хоть одно лишнее движение, ее череп лопнет и разлетится на кусочки. Рёрик рукавом стряхнул со своей кожаной жилетки содержимое ее желудка, выругался, а затем как ни в чем не бывало разрезал ее платье посередине. С губ Мирославы слетел тонкий, едва слышный стон. Будто пискнул котенок.

Конунг вернул лезвие за пояс, сильными руками разорвал одежду на две части и стянул ее вниз. Прежде громкая толпа затихла. Все были заняты рассматриванием такой белой и обнаженной женской груди. Ефанда, стоящая с Утредом поодаль, развернулась, чтобы уйти, но вдруг некая сила остановила ее. Быть может, она хотела это видеть? Ефанда медленно вернулась на место, подошла чуть ближе, обойдя несколько зевак в толпе, и оказалась в первом ряду.

Мирослава будто очнулась и прикрыла грудь руками. Глазами она пыталась найти хоть одного человека, способного помочь ей и остановить этот кошмар. Но каждый, по кому она проходилась взглядом, лишь был возбужден и ждал продолжения. Катарина смотрела с любопытством. Ефанда — с презрением.

В детстве она так мечтала попасть в сказочный мир, о котором ей складывала истории нянечка, стать героиней приключенческого романа, в конце концов, попасть в собственную книгу и убежать от самой себя. А какая девушка об этом не мечтала? Теперь же, находясь здесь, Мирослава отдала бы все, чтобы проснуться. Отдала бы все за секс по расписанию и отказы издательств. Однако если бы какая-то ведьма или фея сделали бы ей такое предложение, у Мирославы не оказалось бы ничего, что она смогла бы предложить взамен. Всех можно купить. Так ей говорил Александр. И теперь Мирослава была с ним согласна. Она бы обменяла все, что имела, чтобы вернуться домой. Отказалась бы от матери и от книги, чтобы получить назад мужа и свою постель.

Рёрик приказал Синеусу передать ему плеть. Брат стоял как вкопанный.

— Хватит, Рёрик. Ты пожалеешь об этом утром.

— Дай сюда плеть! Дай! Ну, христианская псина, твой Иисус снова не придет? А? — Рёрик сам забрал плеть у Синеуса и подошел к Мирославе, прикрывающей грудь.

— Нет... — послышался тихий и хриплый голос. — Нет…

Райан сидел на коленях и пытался прочистить горло, сплевывая, чтобы говорить.

— Заткнись! — Рёрик пнул Райана еще раз. — Скажи, что твой Иисус — не бог вовсе! Скажи, что твой Иисус — это тот кусок дерьма, что я высрал сегодня после ужина! Скажи, и тогда я не ударю ее!

— Она... она…

— Что ты мямлишь? Скажи это громко! — Рёрик распахнул руки. — Скажи, чтобы это слышали все! Давай! Скажи: Иисус — этот кусок дерьма, который ты сегодня высрал, мой конунг!

— Вёльва... — Райан продолжал говорить несмотря на помутневшее от боли сознание.

— Что-что? Что ты пропищал?

— Она вёльва. Она ведьма. Она все... знает. Не трогайте ее… Нельзя ее трогать… Это грех…

— Ведьма! — подхватила громко в толпе Катарина. — Я знала! — и плюнула на землю, попав себе же на ботинок.

Стоящий рядом викинг косо посмотрел на Катарину: тут она сразу выдала себя с головой (Катарина была урожденной саксонкой и как бы ни пыталась уподоблять себя данам, становилась только посмешищем). Ведьмы, шаманы и провидицы у скандинавов всегда были в почете.

— Что ты сказал?..

Держа в руках плеть, Рёрик в ярости бросился к Райану. Мирослава, натягивая на себя разорванное платье, пыталась уйти, но толпа, образовавшая стену, не пускала ее. Она умоляла каждого из стоящих там, плакала, но в ответ слышала лишь смешки и ругань. Один из варягов толкнул ее, и она упала на землю, вызвав новый поток отвратительного смеха и гогота. Никто не верил тому, что было сказано вслух. Иначе толпа давно расступилась бы и склонила свои головы перед женщиной, моля ее о прощении.