Хозяин подошел ближе, не стесняясь своего интереса и желания, но вдруг вспомнил о своей жене и покашлял, чтобы прочистить горло.

— Добро пожаловать, но хотелось бы знать, кого мы жалуем…

Мирослава не могла проронить ни слова. Мужчина пугал ее даже больше того, кто смог поднять руку на младенца. В ту секунду она поняла, что именно он всегда будет иметь над ней власть, что бы она ни сделала и куда бы она ни пошла. Он станет именно тем, кого она будет понимать с полуслова и полувзгляда. И когда она это ощутила и пропустила через себя, она поняла, кто перед ней стоит.

— Конунг Рёрик, — прошептала она.

Мирослава подняла глаза и встретилась с его горящим взглядом. Все стало таким сложным и понятным одновременно. Все шесть лет в университете Мира занималась историей Скандинавии. Она знала все официальные и неофициальные теории о том, кто такой Рёрик, существовал ли он, приходил ли он на русскую землю и становился ли первым князем. И теперь он стоял перед ней во всей своей страшной красе. Ужас сжал грудную клетку, и к горлу подступил ком.

Прежде увидев его спину, Мирослава подумала, что мужчине было не больше двадцати. Когда он повернулся лицом, она дала ему все сорок. Но девятый век был обманчив. Она судила о внешности по меркам того времени, в каком была рождена. Это работало и в обратную сторону. Никто из викингов не дал бы ей двадцать пять. В таком возрасте их женщины боролись за жизнь с северными болезнями, мазали обветренные и морщинистые лица мазями из трав и не только имели детей, у них порой были уже и внуки. Скажи Мирослава Катарине, что ей давно за двадцать, рабыня тут же решила бы, что перед ней сама ведьма, продавшая душу за вечную молодость.

Мирослава закрыла глаза, сделала глубокий вдох, а затем выдох, и пропустила холодный воздух через красные губы. Лекарство, данное ей Катариной, помогало и прибавляло храбрости.

«Это просто моя книга, просто моя книга. Я сплю. Я в коме. Я умерла. Это то, что осталось в моей голове. Это я. Все хорошо», — мысли хаотично сменяли друг друга.

Мирослава открыла глаза и бесстрашно и нагло посмотрела на конунга. Теперь он был ничем, лишь иллюзией. Как странно видеть перед собой то, что было когда-то лишь образом, сотканным из мыслей и выраженным в словах. Каждый писатель мечтал бы увидеть во плоти то, что создал на бумаге. Но каждый ли смог бы это вынести?

— Почему ты молчишь, женщина? — Рёрик пальцами поднял ее подбородок. — Откуда знаешь мое имя?

— Девушка не понимает нашего языка, — заговорила рабыня. — Райан по ошибке привез ее вчера вместо Линн, которая, кстати, готова и ждет во дворе. Мы пришли к вам, чтобы узнать, какова будет ваша воля и как нам лучше поступить с этой девушкой.

— Что скажешь, Ефанда? — он взглянул на жену, которая все это время молча и покорно стояла в углу.

— Пожалуй, нужно узнать, откуда эта девушка. Каков ее статус? Знатных ли она кровей? Бывшая ли рабыня? Что, если она навлечет на нас беду и нежеланных гостей? Откуда она знает твое имя?

— По ее рукам видно, что она не работала ни дня, — заключил Рёрик и недовольно пошевелил бровью. — Я не видал еще таких чистых ногтей. Не рабыня. А имя… кто ж его не знает здесь? Вероятно, Синеус сам и сказал. И его трэлл.

Ефанда сжала руки в кулаки и ссутулилась.

— У нас уж половина крепости говорит, мол, она ведьма, — прошептала рабыня, стоявшая позади Мирославы. — Одним богам известно, что за злые дела она творила ночью в лесах.

— Брось ты, глупая! — рассмеялась Ефанда. — Тот рыжий парнишка, что ходит вечно с Синеусом, — она обратилась к мужу, — разве он не говорит на четырех языках? Она бела как снег... Девушка северная… Она должна понимать хоть один язык из тех, что знает этот парень... Либо она просто притворяется.

— Думаешь, подосланная? — тихо ответил Рёрик, не сводя с Мирославы пристального взгляда. — Ты мудра, Ефанда. Прикажу этому псу разговорить ее, а там посмотрим, что с ней делать. Может, она нам хорошо послужит, — он произнес последние слова намеренно громко, чтобы проверить, поймет ли его девушка, дрогнет ли хотя бы один мускул на ее лице, но оно оставалось каменным.

Рёрик вернулся к своему прежнему занятию и накинул на обнаженное тело шерстяную рубаху, затем кожаный лоскутный жилет, затянул его ремнем. Все это время Мирослава стояла посреди комнаты и почти не дышала. Ноги затекли. Неловкое молчание делало ситуацию еще более устрашающей и неестественной. По их взглядам, переговорам между собой и жестам Мира понимала, что они гадают, кто она такая и как с ней поступить. Ее задачей теперь было заслужить уважение и доверие. Но этому вряд ли суждено было случиться, ведь в ее ближайшие планы входило освобождение рабыни Линн, чтобы не дать ей заживо сгореть на костре. Только не сейчас. Только не на ее глазах. Этому место лишь в ее книге.

«Чертова книга, — мысленно усмехнулась Мирослава. — Если бы у меня была возможность, я бы переписала ее вдоль и поперек... И что бы я написала тогда? То, что я вижу теперь, не выразить и словами…»

Мирослава, не зная, куда себя девать, смотрела то на потолок, из которого небрежно торчала солома, то на небольшой кривой столик подле Рёрика. Сколько интересных вещей она там увидела: и гребни, и щипчики, и рог для питья медовых напитков. Но больше всего ее поразила настольная игра в виде доски и фишек, расставленных на ней по квадратам. Она видела это прежде. Но где? Где?..

Рёрик закончил одеваться, накинул на себя шубу, взял гребень со столика, расчесал бороду, поцеловал жену в щеку (чему она сама удивилась) и вышел из комнаты, не сводя пристального и недовольного взгляда с Мирославы. Он смотрел на нее так, будто пытался насквозь пронзить ее взглядом, узнать все, что находится внутри. Но Мирослава знала этот взгляд. Обычно мужчины смотрят так на желанную, но запретную женщину.

— Добро пожаловать в Альдейгьюборг, женщина. Чувствуй себя, как гостья.

Когда он вышел, Мира с облегчением вздохнула и покрутила шеей.

Только тогда Ефанда показалась из своего темного угла, и Мирослава смогла рассмотреть ее лицо. Она была некрасива собой, но и не уродлива. Шрам, рассекающий ее светлую бровь, говорил о том, что она была воительницей и при необходимости могла пойти в бой со своим мужем плечом к плечу. Однако Мирослава помнила, что Ефанда хоть и была женщиной смелой и гордой под стать своему мужу, ее не нужно было опасаться. Ее смелость и гордость были напускными: глубоко внутри Ефанда была несчастна, слаба и одинока. Рёрик женился на ней не по любви, а по выгоде, как и полагалось хорошему и толковому конунгу, чтобы наладить связи и обеспечить своему народу безопасность в чужих краях.

— Катарина, — шепнула Ефанда рабыне на ухо. — Будь с этой девушкой весь день, не упускай ее из виду, а к вечеру собери на общее собрание и пир. Глядишь, там хорошо согреется, поест, выпьет вина и разговорится.

Рабыня так и поступила. Мирослава не могла отлучиться даже по нужде, не находясь под надзором, и, казалось, Катарину это забавляло. Она все пыталась найти какие-нибудь доказательства того, что чужестранка настоящая русалка или ведьма. Порой будто случайно касалась ее кожи, чтобы проверить, теплая ли она, щупала карманы и нюхала ее волосы. Пока Мирослава отворачивалась, Катарина шептала молитвы, изгоняющие злых духов, и жгла благовония, но так ничего и не происходило, и рабыню это расстраивало.

Ближе к вечеру Мирослава застала Катарину за мерзким, насколько это только возможно, делом. Рабыня нашла кусок ткани с месячной кровью, спряталась с ним в углу, расстелила на полу и начала проводить ритуал. Мирославе не составило труда догадаться, что это был именно ритуал, потому что девушка водила ладонью над тряпкой, периодически сплевывая на нее и что-то приговаривая. Услышав шаги своей жертвы, Катарина соскочила с пола, но было уже поздно: Мирослава схватилась за живот и застонала.

— Что со мной?.. — прошептала девушка и закатила глаза.

Мира опустилась на четвереньки и, умоляя о помощи, протянула Катарине руку.