— Но ты на их стороне?

— Ни на чьей я стороне. Только на твоей. И не словенка, — она кивнула в его сторону подбородком, и ее губы скривились в презрительной усмешке: то была лишь игра, каждая женщина знает, как важно быть холодной с мужчиной, когда твое сердце о нем горячее некуда.

— Я ирландка. Я ирландка, как и ты, Райан, — гордо продолжила она. — Мы, можно сказать, одной крови, — губы ее снова дрогнули. Она злилась. Но вовсе не на Райана.

Трэлл призадумался, но ничего не ответил.

Первые несколько часов ничего устрашающего не происходило. Правда, варяги все искали глазами Утреда и его невесту, а словене успокаивали их, объясняя отсутствие молодых обычаем: мол, пусть познакомятся, а мы пока вина испьем. То праздник для нас. У них свой ночью будет!

Рёрик все поглядывал то на трэлла, то на вёльву, и выжидал момента, когда сможет прикончить его. Харальд тоже смотрел на вёльву, думая, когда сможет прикончить ее. Марна ловила эти взгляды легко. Она знала, о чем думают эти двое.

— Так больше не может продолжаться! — Марна встала из-за стола.

— Марна?

— Я скоро вернусь.

Девушка встала со своего места, обогнула стол и подошла к княжеской части, где восседал и сам конунг Рёрик.

— Нам нужно поговорить, конунг.

— Наконец-то, — его губы показали белоснежный оскал. — Харальд, даже не смей вставать!

Олег тоже приподнялся, но Марна попросила его остаться на месте. Она и конунг вышли из-за зала. Конунг тут же схватил девушку за плечо и прижал ее к стене.

— Я чуть не сошел с ума! — шептал он ей жарко на ухо. — Чуть не сошел с ума, думая, что ты погибла! Каждый день я молил богов вернуть тебя мне!

— Потому что ты жадный и жестокий человек, конунг Рёрик. Все, что ты видишь во мне, — лишь мои чары, нужные для победы. Ты хотел одолеть хазаров — я сделала это.

— Я не одолел их! Не я! Это сделал не я! — он ударил ладонью о стену и приблизился к лицу Марны так близко, что их носы соприкасались. — Я хочу, чтобы ты принадлежала мне. Я готов отказаться от своей жены. Скажи мне. Скажи мне, что мне сделать ради этого?

— Я не вещь, чтобы кому-то принадлежать, — вёльва шепнула и втянула в себя шею, чтобы отстраниться от губ Рёрика. — Но у меня есть кое-что для тебя. Оставь Райана в покое, и я расскажу тебе о том, что не успела рассказать та служанка перед своей смертью.

Конунг сделал шаг назад, и глаза его сощурились. Он колебался. Он боялся узнать правду, которая ранит его.

— Этот трэлл дорог тебе? Ты любишь его?

— Нет, — твердо ответила Марна. — Но есть кое-что, что заставляет меня беречь его жизнь. Такова воля богов.

— Значит, если я оставлю его в живых, сделаю хорошо и тебе?

— Именно.

Рёрик снова прильнул к Мирославе, и кончик его носа касался ее. Затем он поднес свои губы к ее правому уху.

— Говори мне, вёльва, то, что я должен знать.

Когда Марна и конунг Рёрик вернулись в зал, Харальд уже знал, что Марна ему все рассказала. Он видел это в глазах конунга. Рёрик вернулся на свое место, но не смотрел на брата. Его взгляд был тяжелым, а щеки то и дело втягивались, губы поджимались. Он стучал пальцами по столу.

Наконец, двое крепких мужчин выкатили в центр зала деревянную бочку. Сам Вадим встал из-за стола, подошел к ней и попросил слуг перевернуть ее и поставить вертикально. Он открыл крышку, кубком зачерпнул немного вина, жадно выпил, сладко выдохнул и облизнул губы. Мирославу то удивило. Вино не отравлено. Тогда о чем Олег предупреждал ее?

Вадим подошел к Рёрику и показал дно опустошенного кубка.

— Да испьем же этого славного напитка за славную дружбу между славными народами севера и юга! Ладоги и Новгорода! Конунг Рёрик! За наш с тобою союз!

Вадим щелкнул пальцами, и слуга тут же поднес Рёрику кубок с вином, зачерпнув его из той же бочки. Мирослава была права: конунг не был дураком. Он, в свою очередь, щелчком пальцев подозвал своего слугу. Слуга сделал привычное дело без раздумий, он отпил вина и вернулся на место. За ним с опаской то же самое повторил и Рёрик, а затем одобрительно кивнул остальным норманнам в зале.

— Почему у этого вина такой странный вкус? — вдруг поморщился конунг, распробовав его как следует.

— О, то вино привезли нам с самой Византии, конунг Рёрик! Все лучшее и самое доброе для наших почтенных гостей, — произнес Вадим, радостно потер руки и заходил по залу кругами, наблюдая, как остальные пробовали вино, морщились, но пытались то скрыть, чтобы их нельзя было упрекнуть в неуважении к хозяину.

Харальд следил краем глаза за Марной. Он заметил, как вёльва остановила руку Райана, когда тот поднес кубок к губам.

— Что же, давайте полюбуемся на нашу невесту! — Вадим хлопнул в ладоши, и в зал вошла девушка, одетая в белое.

Ольга проплыла подобно лебедю и остановилась перед бочкой с вином. Каждое ее движение было мягким, словно она была перышком, что, немного полетав, ложилось на землю. Родная сестра Ефанды, но какая другая! Мужчины и женщины любовались ею.

— Где же наш сокол? Где же наш жених? — Вадим продолжал ходить кругами и хлопать в ладоши, устраивая из свадьбы настоящее представление; в углу ему подыгрывали музыканты. — Ольга, радость очей моих! Где же ты потеряла своего жениха?

— Ох, папенька, напился вина и на своих ногах не смог дойти! — отшутилась она тонким голосом, продолжая смотреть прямо, будто выучила свои слова наизусть. — Давайте позовем его все вместе?

Марна чувствовала себя на утреннике в детском саду, но ей было вовсе не смешно и не радостно. Она сидела опустив руки под стол, потому что ноги ее дрожали и никак не могли успокоиться. Даже Райан почувствовал то, когда кубок перед ним начал дрожать. Он заглянул под стол: Мирослава руками держала свои бедра. Ей хотелось сорваться с места и убежать, оказаться в безопасности, подальше от этого страшного места. Она не хотела видеть то, что ей и всем в этом зале предстояло увидеть. Ее психика выдержала многое: и вспоротого младенца, и порку Райана, и Линн, и войну с хазарами, и перемещения во времени, но Утред…

— Ут-ред! Ут-ред! — кричали словене и некоторые, уже пьяные, норманны, на которых Рёрик злобно смотрел и шипел.

Казалось, и конунг уже не мог найти себе места. Он всерьез думал о словах ведьмы, и тело его потело. Вдруг невеста вынула из-за пояса своего отца меч, сделала шаг к бочке и толкнула ее ногой с остервенением. Крышка открылась, и красная вода хлынула рекой, заливая собой пол. Но то было не только вино. То была кровь. То была голова, подкатившаяся к ногам довольного Святослава, что сидел во главе стола. И волосы Ольги, прежде белые, сделались совсем красными от вина и крови. Как только вся жидкость равномерно распределилась по полу, части тела Утреда, что были сложены в бочке, стали видны всем в зале. Оторванные руки и ноги. Туловище, разрубленное еще на три куска. Голова, лежащая посреди залы. На мгновение воцарилась мертвая тишина. Все пытались прийти в себя и осознать увиденное. Ефанду стошнило прямо на стол, и именно звук, изданный ее ртом, привел Рёрика в чувства. Он соскочил с места и обнажил меч. Все остальные, варяги и словене, сделали то же самое, и звук железа зазвенел в ушах. Тогда Ольга издала истошный крик, подбежала к голове Утреда и вонзила в нее меч отца.

— За словенов! За мой народ! За Новгород! За Олега! — кричала она вне себя. — За Ефанду и за отца! Убирайтесь с нашей земли, поганые норманны! Не бывать этому союзу никогда!

Олег посмотрел на Вадима. Он и не знал, что все закончится именно так.

— Зачем ты их пощадил в Итиле? К чему это все?

— Они не заслуживали смерти, достойной викинга. Нет, не видать им своей Вальхаллы. Пусть поплатятся здесь и сейчас, в этих стенах за все содеянное. За тебя. За мою дочь Ефанду. За Глеба, которого больше с нами нет. И этот пес, правда, решил верить, что я пойду с ним на союз?

Череп Утреда раскололся на две половины, и глаза, застывшие в страхе, вылезли наружу. Изо рта вылилась последняя кровь. Марна схватилась за плечо Райана, вонзив длинные ногти в его рукав. Райан и сам был напуган не меньше. Свободной рукой он потянулся за ножом, что был спрятан в его ботинке. Олег смотрел на Марну, беспокоясь о том, что она думает и что чувствует. Тело Рёрика тряслось от переполняющего гнева. Харальд не мог отвести глаз от головы собственного младшего брата, которая теперь и вовсе не походила на голову. Не ожидая от себя подобного, он заплакал, но тут же утер слезы грубым движением. Из его груди вырвался рык, и он помчался к Вадиму.